Я выразил удовлетворение перспективой получения материалов для вооруженных сил, но сказал гостю, что не могу ответить на вопрос о транзите через территорию Финляндии, потому что это не входит в сферу моих полномочий, и порекомендовал обратиться ему к министру иностранных дел, сказав, что готов организовать встречу. На что Вельтьенс ответил, что он не уполномочен обсуждать этот вопрос ни с кем, кроме меня, и что ему дано четкое указание избегать встреч с руководством и видными политиками страны.
Несмотря на мой отказ ответить на вопрос, Вельтьенс просил меня принять его завтра, чтобы получить принципиальный ответ, которого маршал Геринг ожидал только в форме «да» или «нет». Я ответил, что готов принять его, но добавил, что ответ будет прежним.
На просьбу не обсуждать этот вопрос с руководителями нашей внешней политики я мог только ответить, что мой долг – доложить о разговоре премьер-министру Рюти, во время болезни президента Каллио исполнявшему его обязанности. Когда я вечером того же дня посетил Рюти, тот поручил мне дать маршалу Герингу через его посланника утвердительный ответ на вопрос о транзите. Что я и сообщил пришедшему ко мне утром следующего дня Вельтьенсу.
Министр обороны немедленно направил своих представителей в Германию для закупки оружия. В ходе переговоров немцы также согласились передать часть предназначавшегося для Финляндии оружия, выгруженного во время Зимней войны в норвежских портах и впоследствии конфискованного немецкими войсками, и выплатить компенсацию за израсходованное.
Детали транзита обсуждались военными ведомствами двух стран, 12 сентября достигшими договоренности. Сам договор был подписан 22 января того же месяца после переговоров двух министерств иностранных дел. Он был разработан без ведома финских военных властей и не предполагал более тесного контакта между финскими и немецкими генеральными штабами.
Впоследствии транзитный договор подвергся резкой критике, однако в момент его подписания вызвал вздох облегчения у всей страны. Всем было ясно, что в сложившейся ситуации интерес Германии к Финляндии был последней соломинкой, за которую она могла ухватиться, хотя никто не знал, какова предоставляемая ею безопасность, поскольку в середине сентября никаких признаков разрыва немецко-русского договора еще не наблюдалось, также ничего не было известно, какие двумя диктатурами достигнуты договоренности о разделе Севера на сферы интересов. Однако более поздние события, и прежде всего то, что стало известно о планах русских во время визита Молотова в Берлин в ноябре 1940 года, убедили меня, что без доказательств немецкого интереса, подразумеваемого Транзитным договором, Финляндия уже осенью 1940 года снова могла бы стать жертвой нападения, отразить которое она была бы не в состоянии.
Договор вызвал протест со стороны британского правительства, однако в частном порядке нам сообщили, что понимают, что мы действовали под принуждением. То же самое чувствовали и в американских правительственных кругах.
Сообщение, что нарком иностранных дел Молотов должен посетить Берлин в начале ноября, вызвало большую тревогу в Финляндии. Многое указывало на то, что наша страна вновь станет объектом торга между двумя державами.
Тот факт, что нам не удалось получить точную информацию о переговорах в Берлине, только усилил тревогу.
Из опубликованных Государственным департаментом в Вашингтоне документов о германо-русском сотрудничестве[47]следует, что вопрос о Финляндии занимал важное место в повестке дня берлинской встречи осенью 1940 года. Договор предыдущего года можно было бы, по мнению Молотова, считать выполненным, за одним исключением – Финляндии. Советское правительство считало своим долгом «раз и навсегда решить и прояснить финский вопрос. Для этого не требовалось никакого нового договора», поскольку Финляндия входила в сферу интересов Советского Союза согласно существующему договору.
После того как Гитлер заявил, что по этому поводу нет разногласий и что интересы Германии в Финляндии не носят политического характера, он выразил опасение, что в случае нового финско-русского конфликта на помощь Финляндии придет Швеция. В таком случае можно предположить, что и Швеция, и Финляндия могли бы предложить авиабазы Англии и, возможно, даже Соединенным Штатам, что могло бы вынудить Германию принять контрмеры. Такое развитие событий не отвечает интересам Германии, поскольку она зависит от финского никеля и древесины. Не мог ли Советский Союз подождать шесть месяцев или год до получения свободы действий в Финляндии?
На что Молотов ответил, что не понимает, почему Советскому Союзу надо откладывать свои планы. О войне в Прибалтике не могло быть и речи. Речь шла только о Финляндии в рамках прошлогоднего договора. Немецкие войска должны покинуть территорию Финляндии.
Соглашение не было достигнуто. Как выяснилось позже, берлинская встреча в ноябре 1940 года стала большим шагом на пути к окончательному разрыву между Германией и Советским Союзом.
Отрывочные сведения о переговорах дошли до правительства Финляндии лишь через несколько месяцев, причем по разным каналам, что убедительно доказывает, что между Финляндией и Германией не было никакого конфиденциального сотрудничества. Только в конце мая 1941 года во время визита министра Шнурре в Хельсинки правительство получило полное представление о ходе переговоров. Однако отсутствие точной информации не уменьшило беспокойства населения относительно требований и целей Советского Союза.
19 декабря президент Кюёсти Каллио, который болел еще до войны, был вынужден уйти в отставку после того, как столь тяжелые обязанности окончательно подорвали его здоровье. Он полностью осознавал свою ответственность как главы государства и взял на себя бремя ответственности за всю страну, выполняя тяжелую обязанность подписания полномочий московской делегации на заключение мира, который вынудил многих его соотечественников покинуть свои дома. В то время свои душевные муки глубоко религиозный президент выразил, процитировав слова Библии: «Горе никудышному пастырю, который оставил стадо! Пусть меч отсечет ему руку и выколет правый глаз! Пусть отсохнет его рука, правый глаз его пусть ослепнет!» Прошло немного времени, прежде чем это пророчество исполнилось. В августе того же года у президента Каллио случился инсульт, повлиявший на его способность говорить и полностью парализовавший правую руку.
После того как он заявил о своем намерении уйти, новые президентские выборы были назначены на то же 19 декабря.
В связи с этим советское правительство предприняло беспримерное вмешательство во внутренние дела Финляндии, назвав четырех человек, избрание которых на пост президента было бы расценено как недружественное по отношению к Советскому Союзу.
Выборы закончились, и президентом республики был избран Ристо Рюти. Вечером того же дня ушедший в отставку Каллио уезжал к себе домой в Остроботнию. Столица подготовила впечатляющее прощание с любимым экс-президентом и его супругой, прирожденным достоинством завоевавших уважение и у высших, и у низших слоев общества. По аллее, образованной студентами университета, Каллио проехал от Президентского дворца до железнодорожного вокзала, где его ждал новый президент в окружении высших должностных лиц страны. Каллио был бледен, на лбу от напряжения выступила испарина. Он молча попрощался с присутствующими, многие из которых были близки ему на протяжении многих лет его непрерывной работы в парламенте и правительстве.
Настал момент отъезда, и президент Каллио вышел на платформу, чтобы принять приветствие вооруженных сил. Пока знамя было опущено в знак приветствия, заиграл марш Пори. На полпути к строю почетного батальона президент чуть не упал, но сильные руки подхватили его[48].
Долгая жизнь на службе Отечеству получила достойное завершение. Каллио объединил финский народ в скорби по поводу отставки любимого президента и тревоге за будущее страны.
В конце 1940 года отношение Советского Союза к Финляндии породило новые тяжелые трения.
Объектом частого давления со стороны русских становилось строительство железной дороги Салла. Большие технические трудности в сочетании с дефицитом строительных материалов не позволили завершить строительство железной дороги в установленные сроки. Хотя доказательства тому были очевидны, Финляндию обвиняли в умышленном затягивании строительства.
В декабре 1940 года советское правительство отклонило новое и примечательное предложение Швеции о сотрудничестве с Финляндией. В конце октября министр иностранных дел Швеции Гюнтер сообщил нам, что шведское правительство готово обсуждать не только оборонительный союз, но даже союз между Швецией и Финляндией при условии, что Финляндия не планирует войну возмездия. 25 октября финское правительство заявило, что страна не помышляет о такой войне и что правительство по-прежнему готово вести переговоры на основе установленных Московским мирным договором границ. Советский Союз дважды в декабре 1940 года выражал несогласие с предложенным союзом в категорической и угрожающей форме.
На рубеже 1940—1941 годов советское правительство предприняло беспрецедентный шаг, отказавшись от существующего торгового договора и прекратив все поставки на том основании, что Финляндия якобы не исполнила своих обязательств по этому договору. В тогдашней экономической ситуации это серьезно ударило по Финляндии. Наши связи со странами за пределами Балтики были разорваны, площади сельскохозяйственных угодий сократились на 11%, а из-за недорода урожайность была на 30% ниже нормы. В этих условиях прекращение поставок из Советского Союза было рассчитано на то, чтобы вызвать серьезный кризис, в особенности зерновой и топливный.
В результате мы попали зависимость от ресурсов Германии, что, разумеется, со временем позволило Германии оказывать политическое давление. Насколько Финляндия стала зависимой от импорта из Германии, иллюстрирует тот факт, что вскоре на Германию приходилось 90% всего нашего импорта. Таков был результат советской торговой политики, которую невозможно назвать иначе как недальновидной.