с.324.
Преобладание конкретного описания вместо развернутой и последовательной характеристики обуславливает выпуклость и законченность изображения второстепенных персонажей. _
Иногда образ строится на основе авторского восприятия: "Я пишу об Адамовиче, близком и чуждом мне, которого я любил и порицал, защищал и клеймил много десятилетий. Это смесь разнородных чувств, одновременно уживающихся, не только не исказит реального образа, но наоборот, надеюсь, поможет его восстановить". Яновский, с.101.
Поскольку функция второстепенного персонажа характерологическая, особое место значение имеют используемые изобразительные приемы.
Важное место занимает, метафора или, как замечает исследователь, "метафорическая наблюдательность моментальных оценок в сочетании с цепкостью памяти". Шайтанов, 1, с. 30. _
Исследователь отмечает не только склонность к метафорической изобразительности, "но иногда и общность найденной метафоры, подтверждающей точность впечатлений. Ведь в этом случае совпадает не просто свидетельство двух разных очевидцев, но совпадает ассоциативный образ, вызванный наблюдением и оставшийся в памяти". В качестве примера исследователь приводит несколько портретных характеристик Горького, строящихся на одном метафорическом сравнении — отношении писателя к вещам ("Горький среди нас" К.Федина и воспоминания М.Слонимского). Шайтанов, 1, с. 30.
В.Бурдин считает метафору самостоятельным образом книги "Ни дня без строчки Ю.Олеши: "через метафору, ставшую "героем — организатором" «строчек» передан процесс эстетического освоения жизни, исследовано движение художественной мысли, раскрыта неповторимость личности"._
Похожее построение образа на основе метафоры можно встретить и у Паустовского: Яшка Падучий — "нищий с белыми водочными глазами", "ее коньки из синей стали — коньки из города Галифакса". Паустовский, Т.4, с.51, 59.
Метафорический такой образ создается в отдельных фрагментарных зарисовках, но он может встречаться и в повествовании, основанном на последовательной сорасположенности событий.
Интересен и используемый автором прием сравнительной характеристики, например, у Каверина о преподавателе математики — "считавшийся либералом и похожий на виконта Энн де Керуэль де Сент — Ив". Каверин, с.53.
Иногда сравнение проводится на уровне атрибутивного признака: "Вот Бердяев в синем берете, седой, с львиной гривой, судорожно кусает толстый, коротенький, пустой мундштук для сигар"."…Федотов пощипывает профессорскую бородку и мягким голосом убедительно картавит. Фондаминский, похожий на грузина, смачно приглашает нас высказаться по поводу доклада; Бунин, поджарый, седеющий, во фраке" (сравнение с породистой гончей, часто писателя сравнивали и с волком — Т.К.). Яновский, с.10.
Важной составляющей характеристики второстепенных персонажей становится речевая характеристика. Не случайно, Катаев, например, замечает: "Его речь была так же необычна, как и его наружность" (о колченогом). Катаев, 1, с. 113. Выше отмечалось, что литературный портрет часто строится из диалогов между автором и его героем, когда в отдельных отрывках, построенных по дневниковому принципу, дается самая разнообразная характеристика портретируемому. При этом она может постепенно дополняться и углубляться.
Одновременно автор представляет свою судьбу как типичную, характерную для своего времени: "Самое удивительное в том, что биографии, судьбы, характеры, будучи нисколько не схожими с никакими другими, а оставаясь в сути своей казусными, в то же время непременно объясняют нечто типическое, расшифровывают психологические загадки целых поколений… Их судьбы бросают отблеск, а может и тень на поступки, поведение людей, казалось бы, ничего общего с ними не имеющих, даже и вовсе незнакомых". Штейн, 1, с.23.
В воспоминаниях портрет второстепенного персонажа может сконструироваться в ходе всего повествования, а может и не сложиться, оставшись на уровне микробиографии, отдельной характеристики, конкретного описания. Поэтому один и тот же героя дается или в разной обстановке (иногда диаметрально противоположной, и тогда одним из приемов характеристики становится контраст) как обычный человек, отягощенный бытовыми подробностями, естественными слабостями и как художник, трибун, общественный деятель, словом, как историческое лицо.
Принцип микробиографий использован и Шаламовым, когда портрет современника создается с помощью деталей. Вспомним, например, описание смерти Л.Рейснер:
"Молодая женщина, надежда литературы, красавица, героиня гражданской войны, тридцати лет от роду умерла от брюшного тифа. Бред какой — то. Никто не верил". Шаламов, 1 с.41.
В ряде случаев дается небольшой авторский комментарий или характеристика произведений портретируемого: "Суть — чуть цветистый слог Рейснер казался нам тогда большим бесспорным достоинством. Мы были молоды и еще не научились ценить простоту". Шаламов, 1, с.41. Или: "Если Есенин и Соболь покидали жизнь из-за конфликта со временем, он был у Есенина мельче, у Соболя глубже, то смерть Рейснер была вовсе бессмысленна". Шаламов, 1, с.41.
В поисках героя, в котором отразилось бы время, писатель часто вводит в повествование действующих лиц, объединенных общей авторской идеей. Они выполняют не только познавательную, ознакомительную или оценочную функцию. Составляя своеобразную мозаику, как бы оттеняя и расширяя первоначальные представления о времени, такие микробиографии образуют единое целое.
При этом повествование представляет нечто среднее между хроникой и дневниковой записью. Оценки и осмысление портретируемых редки и не являются доминантой повествования, для автора все они — современники, и ему важно определить их место в событиях. Вместе с тем все самое яркое, значительное, вошедшее в двадцатые годы в литературу отмечено автором. При всей краткости и лаконичности описания за судьбами героев Шаламова встают судьбы представителей данного времени, складывается портрет людей, живших в одну и ту же героическую эпоху.
Не менее важным является столь же часто встречающееся размещение на определенном историко-культурном фоне нескольких, а иногда и одной. фигур, с именами которых связана описываемая эпоха. Для двадцатых годов такой фигурой, бесспорно, является В.Маяковский. Он воспринимается как символ эпохи, "ее голос, ее овеществленная в слове плоть и дух". Гор, с.178. Примечательно, что отмеченное нами восприятие Маяковского характерно именно для писателей поколения двадцатых годов. Для авторов более старшего поколения эпоха связывалась с именами А.Блока и М.Горького.
О значимости включения подобных судеб говорят многие авторы, полагая, что в индивидуальной судьбе отражается время. В воспоминаниях В.Кетлинской, например: "В частных судьбах и событиях отразились сложнейшие процессы революционной эпохи. Их нельзя оскорблять ни ложью, ни полуправдой. Их надо изучить без высокомерия и понять такими, какими они были в т о й обстановке и в т о м времени". Кетлинская, с.287.
В данном случае можно говорить о следовании традициям Герцена, который полагает, что история раскрывается через судьбы людей, поэтому именно через восприятие героем событием идет объяснение отдельных явлений истории.
Подобное обобщенное интерпретирование образа второстепенного персонажа приводит к тому, что он становится не только символом определенных пространственно-временных отношений, но и проявляется в составе лейтмотива.
В подобных описаниях собственно исторические события отводятся на второстепенный план, присутствуя прежде всего на уровне фона. Время раскрывается через характерную для того времени судьбу. Поэтому образ второстепенного персонажа и начинается звучать как символ времени. _
Образ героя, вбирающего в себя многие типичные черты своего поколения, создается на основе фактов собственной биографии, архивных материалов, документальных отступлений, реконструкции психологии его поведения, косвенной характеристики другими действующими лицами.
Важной частью характеристики эпохи и данной личности становится фиксация определенных взглядов, отношений, бытового уклада. Именно поэтому в ряде случаев персонификация отсутствует, появляются просто типы времени, авторы и не стремятся к подробному описанию каждого из них, ограничиваясь ремарками типа "паренек в ушанке". Эти постоянно меняющиеся в поле зрения автора персонажи и создают то ощущение "временной необъятности", о которой упоминают многие мемуаристы. Гор, 175, 183.
Чаще всего выделяются те личности, критерием отбора которых становится общественная значимость персонажа, его влияние на описываемые социальные и культурные явления своего времени.
Любопытно, что иногда сравниваются не только автор или его герой, но и сами второстепенные персонажи между собой, что позволяет авторуприйтик необходимым опосредованным выводам и заключениям. Так судьбы Есенина, Рейснер, Соболя рассматриваются В.Шаламовым как общая, нередко драматичная судьба интеллигенции, сложно воспринимающей события нового времени.
Второстепенный персонаж присутствует как персонаж сна, кошмара. Появляясь в мифологическом и условном планах он выступает на уровне некоего обобщения, абстракции. Таковы образы сновидений А.Ремизова (прежде всего образ А.Белого), В.Катаева (преследующий его образ Мандельштама).
Наряду с второстепенными персонажами в образную систему входят и самые разнообразные существа. В предыдущей главе отмечалось своеобразие образов сновидений и их оформление на сюжетном уровне. Основная задача, преследуемая автором, как нам кажется, заключается в придании образу дополнительной характеристики.
Образы кошмаров присутствуют на уровне как самостоятельных персонажей, так и в виде неких субстанций, где важно описание их состояния. Сам автор находится по отношению к ним или в оппозиции или начинает воплощаться в кого-либо из своих героев, воспринимая его сущность как собственную.
Нами уже давалась первоначальная характеристика подобных образов: реальные персонажи, персонажи ирреальные (скорее, даже некоторые условные фигуры) и абстрактные сущности (типа образа Вечности). Разнообразие подобных фигур просто поражает. В повести Белого "Котик Летаев" это абстрактные существа, перегоняющие образы, образ вхождения в жизнь, многоног, шар, колесящие карбункулы, скелет и другие. Белый, 2, с. 437.