Я отказался ездить на носилках из глупого тщеславия зрелого человека, желающего послужить примером молодому офицеру. И уже начинал жалеть о своем решении… В конце марта в горах Иудеи по ночам бывает лютый холод. Плащ не спасал, и моя рана от стужи стала часто меня беспокоить с тех пор, как бар Абба вспорол кинжалом шрам, оставленный копьем бруктера. При каждом неверном шаге коня — а бедное животное беспрерывно спотыкалось о камни — боль ударяла мне в плечо и пробирала до костей. В такие минуты я представлял себе распятого зилота и те невыразимые мучения, которые он испытает, когда гвозди перережут ему сухожилия, положив начало мучительной агонии. И я стискивал зубы. Спиной я чувствовал взгляд Флавия. Несмотря на инстинктивную и внезапную близость, возникшую между моим галлом и новым трибуном, центурион вытребовал себе право сопровождать меня, и это очередное доказательство преданности необычайно трогало меня.
Серебряный диск луны на темно-синем небе освещал деревню зыбким светом. Нас было прекрасно видно даже издалека. Мы позаботились о том, чтобы вся Кесария знала о нашей экспедиции, имевшей целью встретить бесценные сокровища с караваном из Пальмиры.
Правитель Сирии пришел мне на помощь, хоть и не испытывал ко мне доверия, полагая, что я являлся скрытым информатором Палатина. Он не ошибался, но я недолго играл эту роль, до того времени, как стало усиливаться влияние Сеяна. Через пустыню был отправлен караван с обычным продовольствием и таким сопровождением, будто с ним должны были прибыть бесценные сокровища. На границе Иудеи мой эскорт, более слабый и менее внушительный, должен был сменить сирийцев. И в то время как я покидал Кесарию с небольшим отрядом, Лукан скрытно расположил в горах наши отборные войска. Бар Абба не мог знать об этом.
Зилот стремился слыть героем и патриотом, но для меня он был всегда простым разбойником. Если же он не польстится на богатства, возможность убить меня этой ночью и радость, которую он испытает при мысли, что наконец всадит мне в сердце кинжал, должны были лишить его всякой способности рассуждать.
Если я все верно рассчитал, бар Абба неминуемо должен был оказаться в моей власти. Я очень надеялся на то, что в ход операции не вмешается случай и нечто непредвиденное не изменит наши планы, а также на то, что Тит Цецилий в решающий момент сможет прийти нам на помощь… В противном случае нас ожидала лютая смерть. Как и положено в таких случаях, я взял с собой только добровольцев.
Мы вступили в узкую лощину, типичную для этих краев, на дне которой в любую, даже не слишком сильную грозу образуется бешеный поток. Стены ущелья были головокружительно высоки, так что высоко над нашими головами виднелся темный лоскут звездного неба. Немного нашлось бы мест более благоприятных для засады, и поэтому мы решили остаться здесь. Бар Абба называл всех римлян глупцами; нас веселила мысль, что мы его не подвели.
Правда, мы прекрасно понимали, что эта лощина может стать ловушкой и для нас. Местность была такой пересеченной, что Лукану и его людям пришлось бы совершать длительные и рискованные маневры, к тому же действовать он должен был в темноте.
Первая стрела просвистела так, что я не смог определить, откуда она была выпущена. Головной верблюд упал, издавая протяжный стон смертельно раненного животного. Напуганные его падением животные начали натягивать поводья и толкаться, стесняя наши движения.
Какой реакции ждал бар Абба от солдат, настолько глупых, чтобы попасть в эту западню, в ущелье, стиснутое двумя отвесными стенами, с которых на них сыпались стрелы? Оцепенения? Паники? Зилот, занесший однажды надо мной кинжал, должен был признать за мной по крайней мере одну добродетель: я мог рассчитывать, что он не считает меня трусом. Безусловно, он ждал именно такой реакции — реакции смелого, но ограниченного смельчака, каким был, по его убеждению, всякий римлянин… Я и намеревался вести себя как человек смелый и глупый: пойти прямо и попытаться любой ценой открыть проход к выходу из теснины.
Делая это, я знал: пока бар Абба, успокоенный моей очевидной глупостью, не спеша станет закидывать нас стрелами, Лукан завладеет хребтом и окружит зилотов.
План Тита был блестяще прост; единственный его изьян заключался в том, что я должен был пожертвовать собой, чтобы обеспечить успех операции. Но разве не в этом и заключалась моя роль как военачальника?
Моим людям было известно, что мы послужим мишенью и будем атакованы. Если они и кричали вначале, то не от страха, но дабы удержать впавших в панику животных. Когда лошади и верблюды несколько успокоились, мои легионеры действовали молча и энергично. Они продвигались, ища укрытия под скалистой отвесной стеной, и, если им, беспощадно освещенным луной, случалось обнаружить себя, заправски прикрывались щитами. Вернувшись в Кесарию, я непременно отмечу эту заслугу Флавия.
Если нам суждено туда вернуться… Ущелье, казавшееся таким незначительным на карте, в реальности оказалось слишком длинным!
Мое сердце колотилось быстро и сильно. Напряжение? Возбуждение перед боем? Скорее всего, страх.
Флавий, шедший впереди, протянул мне руку, чтобы помочь перешагнуть препятствие. При первых стрелах мы спешились, не желая быть слишком доступными мишенями. Мой конь, когда я замешкался у препятствия, рухнул со стрелой в груди. Он поднял ко мне свои нежные испуганные глаза, и я прочел в них почти человеческую тоску. Я отвернулся.
Мы продвинулись на несколько десятков шагов, натолкнувшись на непроходимые скалы: бандиты вызвали обвал, который закрыл нам выход из лощины.
Конечно, такую примитивную хитрость претендовавший на звание стратега Лукан также предусмотрел, объявив ее неопасной. Но одно дело обсуждать непредвиденные случаи, собравшись вокруг стола, при спокойном свете ламп. И совсем другое — идти вдоль лощины, нащупывая крутые тропы погонщиков мулов, которые не обозначены на наших картах… Тит Цецилий не торопился, и я терялся в догадках о том, когда же наконец к нам спустится противник, хорошо знакомый с местностью, где он сумел расставить нам ловушку.
Вдруг стрелы и булыжники, выпускаемые из иудейских пращей, перестали сыпаться. Я позволил себе понадеяться, что зилоты наткнулись на наши подкрепления. Но нет, Лукана все еще не было, а нам следовало готовиться к атаке. Бандиты шумно спускались по крутому склону.
Как мог я довериться Титу Цецилию, ничего не знавшему об этой стране и этом народе? Я погибну глупо, нелепо, напрасно пожертвовав собой и своими солдатами. Первый раз в жизни я понял, что должен был испытывать Публий Квинтилий, которого я так презирал, после того как, выходя на болота Тевтобурга, мы столкнулись с необъятной армией Германа. И еще я понял, почему, когда дело было проиграно, он предпочел броситься на свой меч.
Я попробовал большим пальцем клинок. Нет, я не доставлю бар Аббе удовольствия взять живым римского прокуратора Иудеи.
И тут я почувствовал взгляд Флавия, полный тяжкого упрека. Он ясно говорил: «Нет, господин! Это слишком просто!» И самоубийство Вара снова обернулось в моих глазах тем, чем было всегда: отступничеством. Предав себя смерти, он оставил своих воинов без командира. Он слишком легко избавился от последствий своих ошибок. Ни Грецину, ни мне не пришла в голову мысль поступить так же, и все же насколько смерть была бы более милосердна к Марку Сабину, если бы он ее захотел…
Флавий был прав: я не имел права отступать.
Ночь постепенно бледнела, предвещая приближение рассвета. В сером полумраке мы уже не различали вершин. И когда брызнул первый луч солнца, он заблестел наверху, на римском шлеме, и мы поняли, что там шел бой. Это ободрило моих солдат, и зилоты, спустившиеся в лощину, поплатились за то, что возомнили, будто способны безнаказанно перерезать нас.
Я оставил своих людей заканчивать расчистку участка.
С проворством, на которое, в моем возрасте, я уже не считал себя способным, взобрался по крутой тропе. Я боялся лишь одного: что Лукан уже покончил с бар Аббой.
Увидев меня, Тит Цецилий, немного запыхавшийся, непринужденно принес туманные извинения за опоздание. Я потерял пятнадцать человек, и их потеря делала меня больным. Чувствуя, как меня охватывает гнев, я с трудом подавил его. Лукан не понял бы, что прокуратор может волноваться о гибели в бою нескольких легионеров, которым Рим платил именно за то, что они отдавали за него свою жизнь.
Ожесточенный бой, который он только что вел, не взволновал его. Я отметил, с нарастающим недовольством, что мой трибун нашел — но когда? — время побриться. Я провел усталой рукой по своим щекам, поросшим густой щетиной. Мне не обязательно было глядеть в зеркало, чтобы удостовериться, что она седая. Прокула умилялась моим сединам, но в то утро седеющие волосы выдавали мои сорок и один год, и это в присутствии Лукана вызывало у меня раздражение! Только бы он не вообразил, что я испугался, поджидая его! И только бы не заметил, что после ночи, проведенной под открытым небом, и восхождения на скалы у меня нет ни одного сустава, который не причинял бы мне боль…
В течение предыдущих месяцев я часто представлял момент, когда столкнусь с Исусом бар Аббой. Задержись Лукан дольше, моя встреча с зилотом, конечно, была бы не такой, как я ожидал. По прошествии года я даже начал его идеализировать. Человек же, которого ко мне привели, был не героем, но разбойником, презренным убийцей, неспособным даже на браваду. Я сразу узнал его; голос, который остановил меня возле силоамской башни, голос человека, которого я счел свободным от раболепия и низости, дрожал, когда зилот отвечал на мои вопросы. Конечно, он не мог питать иллюзий относительно своей участи. Для него это был крест. Я не знал более мучительной казни, к тому же мне стало известно, что распятие представлялось иудеям верхом ужаса и позора: «Проклят Ягве тот, кто висит на дереве!» Для бар Аббы лучше было не выходить из стычки живым.
Я испытывал горькое удовлетворение. Не то, которого ожидал, — маны Луция Аррия заслуживают большего, чем жалкая жертва, которую я собирался им принести, — удовлетворение от уверенности, что расправлюсь с преступником, пролившим римскую кровь; восстановлю поруганный порядок; наконец, покажу иудеям бар Аббу, на которого они возлагали столько надежд, в агонии, пригвожденным к кресту, умирающим от страшной пытки, предназначенной для мятежников и рабов, убивших своего хозяина: