Подобное впечатление произвел на меня и Жевахов. Когда я увидел, что настоятель храма, в котором пребывает Песчанский образ по прибытии на ст. Могилев, от иконы отстранен, я сейчас же определил, что он (Жевахов) приехал своей гнусной персоной делать протекцию образу исключительно с тем, чтобы всеподданнейше доложить о каком-нибудь сне благочестивого старца или старицы и получить награду.
На второй день по прибытии в Ставку образа к концу вечерни явился Жевахов в церковь в придворном мундире. По окончании службы, когда народ вышел, и храм был уже заперт, проходя от свечного ящика, я заметил на царском месте пред иконой – родительским благословением св. Иоасафа – г. Жевахова, который тихим повествовательным тоном что-то объяснял церковникам Семейкину и Макарову. Имея обыкновение не оставлять церкви, пока не выйдут все посторонние, я остался ждать в алтаре конца интимной беседы доброго князя с простыми солдатами, которая продолжалась минут 15. Догадываясь, что он им говорил об истории указанной иконы, я, после ухода его, спросил у них, о чем он говорил. Они ответили, что он всё время внушал им, что икона эта – великая святыня, которых в России не много, и дал по книжке написанного им жития св. Иоасафа. Я им, смеясь, заметил: “За его протекцию иконе и подарок постарайтесь же и вы сделать ему протекцию, чтобы он получил награду”.
После отправления на вокзал Песчанского образа явились в церковь 5 человек уборщиков и принялись убирать. Ожидая конца уборки, я приводил в порядок свечной ящик. Минут через 30–35 после закрытия храма вдруг раздался частый и сильный стук в железные западные двери. Предполагая, что кто-либо идет в церковь из высочайших особ или высокопоставленных лиц, а сопровождающее их лицо стучит так громко и настойчиво, чтобы скорее открыть, я приказал рабочим моментально свернуться, а сам поспешил к выходу. Когда открыли дверь, то я увидел пред собой с трясущейся нижней губой и перекошенным от злобы лицом Жевахова, который с шипением и слюной набросился на меня, почему мы не отправили на станцию икону – родительское благословение св. Иоасафа. Я ему на это ответил: “Простите, ваше сиятельство, я иконы только принимаю и храню, а не отправляю. Если вы приехали взять эту икону, пожалуйста, возьмите, т. к. я вас знаю и доложу своему начальству, что она взята вами”. Ответив мне: “Да”, он быстро прошел на левый клирос к нужной ему иконе. Я следовал вместе с ним и, подойдя к образу, убрал лампаду. После этого Жевахов ударил по левой и правой створке, как бы невидимого врага в правую и левую щеку, закрыл таким образом футляр, схватил его подмышку и, злобно бормоча что-то, пошел к выходу. Сопровождая его, я вышел на паперть храма, где стоял ожидавший Жевахова открытый автомобиль. Тут стояли церковник Семейкин и несколько человек солдат-уборщиков, которые были свидетелями вместе со мной возмутительнейшего обращения Жевахова с этой иконой.
Подойдя к автомобилю, он бросил ее на сиденье, а затем вошел в него, запахнулся в свою Николаевскую шинель и уселся на икону. Когда Семейкин подбежал к нему и крикнул: “На икону сели, ваше сиятельство”, то “сиятельство”, не обращая внимания на это предупреждение, крикнуло шоферу: “На вокзал”, и так уехало. Семейкин, повернувшись ко мне, сказал: “Какой же он сукин сын!” На это я ему ответил: “Вероятно, не получил награды”». (Из письма А.Ф. Крыжко.)
Владимирская икона Божией Матери была привезена в Ставку в субботу перед праздником Св. Троицы, 28 мая 1916 г., по желанию императрицы Александры Федоровны и вел. княгини Елисаветы Федоровны. Ее сопровождали протопресвитер Московского Успенского собора Н.А. Любимов, протоиерей Н. Пшенишников и протодиакон К.В. Розов. В Могилеве на вокзале она была встречена архиепископом Константином, и крестным ходом, при участии викарного епископа Варлаама, меня и всего городского духовенства, была перенесена в штабную церковь. Около дворца был отслужен молебен, в присутствии вышедшего навстречу св. иконе государя с наследником и чинов его штаба, которые затем провожали икону до храма. На другой день я совершил торжественную литургию в сослужении протопр. Любимова и протодиакона Розова. В Духов день совершил литургию протопр. Любимов с протодиаконом Розовым. Торжество встречи великой святыни на многих произвело большое впечатление. Милого же мальчика – наследника больше всего заинтересовали прибывшие с иконой протопресвитер Любимов и протодиакон Розов.
И при встрече иконы, и при богослужениях в следующие дни он буквально не сводил глаз с этих великанов, поразивших его и своим ростом, и своей тучностью. 29 мая перед завтраком француз Жильяр прочитал мне следующую заметку, сделанную 28 мая наследником в своем дневнике: «Сегодня видел батюшку 13 пудов, диакона 12 пудов – пара 25 пудов».
В один из следующих дней протопр. Любимов и протодиакон Розов отправились со св. иконой на фронт, в район IV армии. По возвращении в Ставку св. икона оставалась в штабной церкви до апреля 1917 г., когда, ввиду всё сгущавшихся событий на фронте и в Ставке, она, по приказанию ген. Алексеева, была возвращена на свое место в Московский Успенский собор.
3 октября 1916 г. в 5 ч. вечера ожидался приезд императрицы в Ставку. Временно занявшим место министра двора ген. К.К. Максимовичем было объявлено, что царицу встретят государь с начальником штаба и самыми близкими лицами свиты; остальным предложено было не беспокоиться выездом к встрече.
Утром в этот же день мне сообщили из штаба, что с дневным поездом из Петрограда прибывают в Ставку митрополит Питирим и обер-прокурор Св. Синода Раев. К встрече «высоких» гостей со мною выехали архиепископ Константин и епископ Варлаам, викарий Могилевский. Как и подобало, гости прибыли в особом вагоне.
Незнакомые с придворным этикетом, и митрополит Питирим, и Раев, попав в Ставку, сразу почувствовали себя, как в гостях у давным-давно знакомого приятеля.
– Мы тоже пойдем встречать ее величество, – заявил обер-прокурор, когда заговорили об ожидающемся приезде императрицы.
– 5 октября, в день тезоименитства его высочества (наследника) я послужу в вашей штабной церкви, – сказал митрополит. А когда я стал спешить с отъездом, чтобы не опоздать мне к высочайшему завтраку, и митрополит, и обер-прокурор заявили, что и они поедут со мной прямо во дворец. Ясно, что они рассчитывали на высочайший завтрак. Невольно пришлось мне разочаровать их. Обер-прокурору я сообщил о сделанном ген. Максимовичем распоряжении относительно встречи императрицы.
– Ну, это распоряжение нас не касается, – решительно заявил Раев.
– Вам виднее, – ответил я.
Митрополиту же я сказал, что, несомненно, не встретится препятствий к его служению 5 октября в штабной церкви, но всё же я должен предварительно испросить соизволения государя. Относительно завтрака я не решился огорчать их, хотя и был уверен, что их не позовут на завтрак, раз они не были приглашены заблаговременно.
С вокзала мы выехали вместе. В кафедральном Иосифовском соборе, на Днепровской улице, проезжавшего митрополита встретили колокольным звоном. На паперти соборной в облачениях стояло городское духовенство и огромная толпа, собравшаяся встретить митрополита и получить его благословение. На предложение архиепископа Константина зайти в собор митрополит ответил решительным отказом. Он спешил во дворец… к завтраку… И автомобиль с митрополитом без задержки прокатил мимо удивленной толпы.
Зачем же прибыл митрополит в Ставку?
После того, как поднесена была Св. Синодом икона императрице, митрополит Питирим предложил поднести икону же и государю, по случаю исполнившейся годовщины его служения в должности Верховного Главнокомандующего. Св. Синод отлично понимал, что митрополитом в данном случае руководили отнюдь не святительские чувства, а лесть и расчет своей угодливостью выслужиться перед царем; но, конечно, отклонить предложение Синод не решился. После этого, как я узнал потом, митрополит Питирим принял все меры, чтобы поднести икону до прибытия из Киева митрополита Владимира, т. е., чтобы поднести ему, а не митрополиту Владимиру. При содействии Царского Села это ему удалось. Царское Село ненавидело митрополита Владимира и пользовалось всяким случаем, чтобы в ущерб ему выдвинуть своего петроградского любимца.
Когда мы, перед самым завтраком, прибыли во дворец, там не знали, что делать с непрошеными гостями. Оказалось, что и митрополиту, и Раеву был назначен высочайший прием в два часа дня, после завтрака. Решили поместить их на время завтрака внизу, в комнате проф. Федорова. Оставив тут гостей, я поднялся наверх.
– Митрополиту и обер-прокурору назначен высочайший прием в 2 часа дня. Чего они так рано приехали сюда? – набросился на меня ген. ад. Максимович.
– Не могу знать. Архиеп. Константин звал их к себе, а они почему-то поторопились сюда, – ответил я.
Узнав, что оба наших гостя собираются встречать императрицу, Максимович еще более вспылил:
– Его величество приказал, чтобы никого не было при встрече. Это и их касается. Встреча будет семейная.
После завтрака я доложил государю, что прибывший митрополит Питирим желает совершить 5 октября богослужение в штабной церкви.
– Только непременно пригласите и архиепископа Константина, – сказал мне государь.
По окончании завтрака попросили в залу и наших гостей. Я, как присутствующий в Св. Синоде, должен был участвовать в поднесении государю иконы и адреса. Ген. Максимович неприветливо встретил Раева.
– Вы хотите встречать ее величество. Государь приказал, чтобы встреча была семейная. Нельзя вам встречать.
Раев молча выслушал наставление. Перед выходом государя мы втроем распределили роли. Ровно в два часа вышел к нам государь. Митрополит стоял с адресом в руках, я со св. иконой, а обер-прокурор – с футляром от иконы. Митрополит прочитал адрес и передал его государю; потом благословил его св. иконой. Обер-прокурор передал футляр флигель-адъютанту.
– Вы и ее величеству подносили икону и адрес? – спросил государь митрополита.