После доклада Государь меня пригласил завтракать. Завтракала вся семья Его Величества, лица ближайшей свиты, а из посторонних я и командующий войсками Одесского округа, благороднейший и почтеннейший человек генерал-адъютант граф Мусин-Пушкин. После завтрака все вышли на террасу Государь подошел ко мне и очень ласково спросил:
– Как вы думаете относительно образования главного управления торгового мореплавания и портов?
Я ответил, что ныне торговое мореплавание ведается одним столом в департаменте торговли, что может быть следует несколько усилить эту часть, но во всяком случай эту часть торговли нерационально отделять от торговли вообще, а тем более образовывать из этой части особое министерство. Если же образовать новое министерство, то нужно выделить из министерства финансов все касающееся торговли и образовать министерство торговли.
Государь ответил:
– Я говорю об образовании главного управления, а не министерства.
Я ответил, что разница только в наименовании, по существу же это одно и то же и добавил, что если образовывать новые министерства, то в России есть много отраслей народного труда, заслуживающих большого внимания, нежели торговое мореплавание, например, министерство труда, министерство кустарных промыслов, министерство хлебной торговли.
На это Государь сказал:
– Вы так думаете?
Я ответил утвердительно, добавив, что я уверен в том, что если такое министерство (мореплавания) будет основано, то оно просуществует недолго. (Так оно и случилось. После 17 октября главное управление торгового мореплавания было уничтожено.)
Государь сказал на это: «увидим» и отошел от меня. Через несколько минут подошел ко мне граф Мусин-Пушкин и спросил:
– Какой это неприятный разговор вы вели с Государем на террасе?
Я ответил, что по поводу мореплавания, но что ничего неприятного не было.
Граф Пушкин ответил:
– Однако, я заметил, что у Государя, когда Он от вас отошел, было крайне рассерженное лицо, – и добавил, что это все интриги Александра Михайловича.
На другой день утром я явился к Его Величеству откланяться, так как в тот же день выезжал в Петербург. Его Величество был со мною ласков и о делах не изволил ничего говорить. Как только я приехал в Петербург и вошел к себе в кабинет, курьер мне доложил, что приехал ко мне от Государя фельдъегерь с пакетом. Я был очень удивлен, так как только что сам приехал из Крыма. Распечатав пакет, я нашел в нем указ, подписанный Его Величеством, об образовании главного управления торгового мореплавания и торговых портов и приказ о назначении начальником этого главного управления на правах министра Великого Князя Александра Михайловича. Все сие прошло без Государственного Совета и совещания с кем бы то ни было, т. е. совсем конспиративно.
Александр Михайлович начал с того, что взял себе в товарищи адмирала Абазу, двоюродного брата Безобразова, одного из главных виновников японской авантюры. Александр Михайлович был прародителем этой проклятой затеи, составившей несчастие России. Он ввел Безобразова и Абазу к Государю.
Сделавшись министром, Великий Князь, конечно, начал вмешиваться в дела, до него не касающиеся. Посколько это вмешательство касалось министерства финансов (и торговли), я давал ему постоянный отпор, а потому Александр Михайлович сделался надежным передатчиком Государю всяких записок против меня и моих сотрудников. Как только кто-либо осмеливался не соглашаться с каким-нибудь корыстным предложением, он сейчас же аттестовался Государю, как изменник. Так Государь несколько раз указывал мне на неблагонадежность директора кредитной канцелярии Малешевского, честнейшего и надежнейшего человека, до сих пор занимающего этот пост. Я категорически возражал против его увольнения.
Что же сделал Александр Михайлович с новым министерством? Ничего положительного, а только развел злоупотребления. Когда я уходил с поста министра финансов, то дела Международного банка были довольно запутаны благодаря увлечениям главного управителя Ротштейна, берлинского еврея, замечательно даровитого финансиста-банкира, честного и умного человека, но довольно нахального и мало симпатичного в обращении. Говорили, будто он наживает миллионы спекуляциями, а когда он умер, оказалось, что он оставил жену с самыми ограниченными средствами.
Когда я еще был министром финансов, то в последний год я не принимал Ротштейна в наказание за то, что он расстроил дела банка. Я узнал об этом стороною, так как из отчетов это было трудно усмотреть.
Через несколько месяцев после моего ухода Ротштейн просил меня его принять. Он мне сказал, что явился для того, чтобы доложить, что дела банка приведены им в порядок и что, хотя теперь я не министр финансов, но он счел долгом мне это доложить, так как считает себя виновным за то, что не доложил мне о расстройстве дел, когда я был еще министром, рассчитывая их поправить.
На мой вопрос, каким образом это достигнуто, он ответил, что самые шаткие дела им ликвидированы, так, например, завод Ланге (кажется в Риге), который за ссуду остался на шее банка, был продан главному управлению торгового мореплавания с большою выгодою. На мой вопрос, как это случилось, он мне ответил: мы запросили настоящую цену, но лицо, которое было уполномочено купить, сказало, что за эту цену оно купить не может, но согласно купить за цену в два раза большую, но с тем, чтобы банку была внесена настоящая цена…
С этим заводом Ланге мне пришлось встретиться вторично после 17 октября, когда я был председателем совета. Когда началась японская война, был образован комитет для добровольного сбора денег с целью устройства дополнительных военных судов. Председателем комитета стал Великий Князь Михаил Александрович, а вице-председателем Великий Князь Александр Михайлович. В сущности последний затеял все дело и держал его в руках, а милейшего и честнейшего славного Великого Князя Михаила Александровича поставил как ширму.
Суда начали заказывать упомянутому заводу Ланге, у него не было денег, ему дали из добровольных пожертвований ссуду, туда же ухлопали часть портовых сборов. Война кончилась, а заимствованные деньги не вернули.
Министр торговли Тимирязев сделал представление по повелению Государя в совет министров о регулировании этого дела.
Морской министр Бирилев в заседании заявил, что завод негоден для морского ведомства, да и построенные там суда не лучше.
Тогда явился вопрос о покрытии недостачи денег из казны. Зная из предыдущего рассказа, что все это дело нечисто, я категорически отказался рассматривать это дело в совете министров. Тогда его внесли в Государственный Совет, куда я тоже на заседание не явился.
Граф Сольский, председатель Государственного Совета, меня спрашивал, почему я не пришел в Государственный Совет. Я ему откровенно объяснил причину, причем он мне сказал, что Великий Князь Александр Михайлович был у него по этому делу, просил его выручить, причем прослезился.
Я сказал Сольскому, что я не сомневаюсь в том, что Великий Князь денежно честный человек, но не имея никакого понятия о делах, его подчиненные развели воровство, и если бы я был на его месте, то вместо того, чтобы слезиться, заплатил бы недостачу из своих великокняжеских средств.
Приходилось мне часто слышать о вреде замужеств русских Великих Княжен за иностранных принцев. Может быть указания эти имеют некоторое основание, но если рассматривать обратный опыт – женитьбу царской дочери на русском Великом Князе, например брак Ксении Александровны с Александром Михайловичем, то едва ли этот опыт дал лучшие результаты. Впрочем, не все Великие Князья Александры Михайловичи!.. *
Глава восемнадцатая. Усиление влияния Безобразова. Моя отставка
В 1903 г., после открытия мощей Серафима Саровского, Его Величество вернулся в Петергоф 20 июля, а 30 июля последовало неожиданно для всех министров утверждение наместничества на Дальнем Востоке и назначение на пост наместника Алексеева.
В течение 1902–1903 гг. шла интрига Безобразова и компании, и когда к этой интриге пристал Плеве, как министр внутренних дел, то Его Величество склонился на сторону этих господ, вопреки мнений, как министра иностранных дел, моего, так отчасти и военного министра генерала Куропаткина.
По мере приобретения Безобразовым и компанией все большого и большого влияния – было несколько совещаний; во всех этих совещаниях я всегда являлся самым несговорчивым из членов; всегда в самых резких и решительных выражениях я указывал, что вся эта авантюра приведет Россию и Государя к несчастью.
Его Величеству было благоугодно стараться склонить меня, если не к противоположному, то по крайней мере, к тому, чтобы мои возражения не были столь решительны, а часто и резки, – в последнем – я признаю себя виновным, ибо нахожу, что в присутствии Государя его верноподданные должны уметь себя сдерживать. Но это ласковое внимание Его Величества не могло поколебать меня в моих убеждениях, и я продолжал настаивать на своем мнении.
Еще ранее, перед 6 маем 1903 года, когда я увидел, что Его Величество все более и более склоняется к опасному мнению Безобразова и компании, и так как в то время на Государя имел некоторое влияние князь Мещерский, то я как-то раз специально поехал к князю Мещерскому для того, чтобы понудить его написать Государю Императору об опасности принимаемого им курса.
Должен отдать справедливость князю Мещерскому: он все мои доводы вполне понял и разделил; тогда же он написал Государю Императору, на что получил от Его Величества ответную записку, весьма характерную, по содержанию и обращению, показывающую на крайнюю интимность, которая в то время существовала между князем Мещерским и Его Величеством.
В этой записке Государь высказался против предупреждений князя Мещерского и в конце добавил: «6 мая увидят, какого мнения по этому предмету я держусь».
Получив эту записку, я помню, князь Мещерский приехал ко мне и все недоумевал: что такое произойдет 6 мая?