Я ему сказал, что очень сожалею, что тогда разговор этот не имел никаких практических последствий. На это граф Эйленбург очень неопределенно заметил, что, может быть, мое чаяние гораздо ближе к осуществлению, нежели я думаю. Затем мы пошли завтракать к Его Величеству. Император меня представил императрице, которой я, впрочем, был уже представлен, когда она приезжала с Императором в Петергоф. Затем я поздоровался с принцессой, единственной их дочерью, некрасивой, но весьма симпатичной, и которую, по-видимому, августейшие родители особливо любят. После этого меня познакомили со свитою, которая, впрочем, была крайне малочисленна; кроме Эйленбургов был бывший морской министр (запамятовал фамилию, кажется, Гольман), один генерал и затем два молодых человека – адъютанта. Таким образом, Вильгельм был в тесном приятельском кругу.
Во время завтрака я сидел по правую руку Императрицы и вел только светские разговоры. Ее Величество между прочим сказала мне, что еще несколько лет тому назад Император крайне неблагосклонно относился к автомобилям, а теперь так увлекся этим спортом и ездит с такой быстротой, что это иногда служит предметом ее беспокойства.
Кроме моей деловой беседы с Императором глаз на глаз после завтрака, я имел такую же беседу, в тот же день, перед обедом. Император, сказав несколько слов о моем громадном успехе в Портсмуте, заговорил со мной о политическом положении Европы и перешел к тому разговору, который я имел с ним во время пребывания в Петергофе (в Петербурге, в германском посольстве, после завтрака) и который я несколько часов тому назад вел с графом Эйленбургом, т. е. о союзе континентальной Европы. Я ему высказал мое полное убеждение, что правильная политика должна заключаться в постепенном сближении главных величин Европы: России, Германии, Франции, с целью достижения союза между этими государствами, к которому, конечно, пристанут и некоторые другие европейские державы. Если это будет достигнуто, то Европа в значительной степени освободится от громадных затрат, производимых на сухопутные вооружения, имеющие главным образом в виду войны между державами континента. Она будет иметь возможность создать грозную силу на морях, которая будет доминировать над целым светом. Иначе, по моему убеждению, не пройдет много времени, и Европа будет в мировом концерте почитаться почтенной, но дряхлой старушкой.
Его Величество мне сказал, что он совершенно разделяет это мое убеждение, что он рад, что я остался верен этой идее и что моя идея получила осуществление в Биорках при последнем свидании его с моим повелителем. Он прибавил, что передает мне об этом секретном деле с разрешения моего Государя, и затем спросил, доволен ли я этим, на что я ему, радостно и с полным убеждением, отвечал, что очень доволен. Засим после непродолжительного разговора, не имеющего делового характера, я удалился.
Император через некоторое время уехал на охоту, один с егерем. Ко мне опять заходил граф Эйленбург под предлогом, не нужно ли мне чего-либо, и мне сказал в разговоре, что он самое интимное лицо у Императора, что он пользуется его полным доверием и что, если мне что-либо будет нужно по возвращении в Россию совершенно доверительно передать Императору, чтобы я это делал через него, и прибавил, что я могу рассчитывать на то, что то, что мною будет написано, будет немедленно передано Вильгельму, и что я через него, Эйленбурга, получу ответ Императора. Пересылку писем можно производить, если не будет другой верной оказии, через германское посольство. После этого разговора я пошел немного погулять около замка и встретил играющую принцессу.
Вернувшись к себе, я через некоторое время увидал возвращающегося с охоты Императора и вскоре я опять был им принят.
Я начал разговор с того, что для подготовления союзных отношений Германии с Францией необходимо вести соответствующую политику сближения, что для этого нужно постепенно подготовить общественное мнение во Франции и необходимо, чтобы дипломатия действовала искусно и деятельно, но что, к сожалению, этого не делалось. В последние годы франко-германские отношения не только не улучшились, но ухудшились, и в результате произошло сближение Франции и Англии, кончившееся известным соглашением. После такого соглашения будет еще труднее повернуть общественное мнение Франции в пользу сближения с Германией, но, по-моему, это возможно и требует очень обдуманных и систематически проводимых мер; между тем я не вижу этого ни в действиях нашей дипломатии, ни в действиях дипломатии Его Величества.
Будучи теперь во Франции, я, напротив, заметил крайнее возбуждение общественного мнения, и многие даже боятся войны, денежные рынки взбудоражены. По-видимому, после Биорк ничего не было сделано в смысле сближения Франции с Германией.
На это мне Вильгельм сказал, что покуда ничего не было сделано, но что будет сделано. О том же, в чем именно заключалось соглашение в Биорках, он мне не сказал и, очевидно, уклонялся меня посвятить в детали этого соглашения, т. е. просто дать мне его прочесть. Я подумал, что, вероятно, Император Вильгельм считает корректным предоставить это моему Государю. Затем Вильгельм начал резко сетовать на французское правительство, которое, по его словам, всегда поступает по отношению Германии и его лично некорректно, и что он несколько раз хотел дать инициативу в установлении хороших отношений с Францией, но натыкался на некорректность со стороны представителей республики. Он особенно возмущался образом действий Делькассэ по заключению соглашения с Англией и указал мне на то, что германской дипломатам было известно, что Делькассэ ведет переговоры с английским правительством о соглашении, к чему он относился спокойно, рассчитывая, что, когда соглашение состоится, он будет о том поставлен в известность. Между тем после того, как соглашение состоялось, ни Англия, ни Франция не сочли нужным, хотя бы для дипломатического приличия, сообщить содержание соглашения Германии, поэтому он мог надеяться, что в соглашении этом нет ничего, что могло бы прямо или косвенно относиться к Германии.
Когда же это соглашение стало известным, то оказалось, что оно между прочим касается таких предметов, которые непосредственно касаются интересов Германии, а именно Марокко, в котором Германия имеет торгово-промышленные интересы. Это заставило его, Вильгельма, показать, что нельзя делать соглашения по предметам, в которых заинтересована Германия, без соглашения с ней, а тем более без ее ведома.
Я заметил, что французское правительство представило доказательство, что оно этот печальный инцидент желает загладить, так как Делькассэ без смены министерства должен был покинуть свой пост, и этот пост взял на себя глава министерства Рувье, управлявший ранее министерством финансов. Рувье искренне желает уладить это дело. Он – человек весьма уравновешенный. Посол Его Величества князь Радолин мне засвидетельствовал в Париже, что Рувье делает все уступки, которые он может сделать, и Радолин находит, что нынешнее французское министерство держит себя по отношению к Германии весьма корректно.
После всего этого я кратко объяснил императору Вильгельму разногласия между Рувье и представителями германского правительства по мароккским делам, причем я заметил, что Император далеко не в курсе переговоров, происходивших в Париже. Если мы хотим, сказал я, сближения Германии с Францией, то нам необходимо, чтобы во Франции было соответствующее министерство. Если, вследствие неудачи переговоров Рувье с представителями Его Величества, министерство Рувье падет, то вместо него может явиться министерство, которое будет относиться к мысли сближения с Германией враждебно. Я сказал, что я не предлагаю, чтобы представители Германии уступили во всем Рувье, я лишь нахожу, что наиболее серьезные вопросы мароккского дела следует передать на решение международной конференции. Рувье на это согласен, Радолин также не против этого, но германское правительство, в лице его представителей в Париже, делает затруднения к такому направлению дела. Кроме того, я ему сказал, что Франция вошла в соглашение с Англией, в котором разрешила мароккский вопрос, как будто вопрос этот касался только интересов Франции и Англии. Германия нашла это некорректным и вмешалась в дело. Теперь, если Рувье сойдется с вами, то кто может поручиться, что какая-либо другая держава, например Америка, не признает, что Рувье поступил некорректно, войдя в соглашение с вами без участия Америки. Очевидно, что французское правительство может очутиться в весьма запутанном положении и что правильнее всего вопросы, затрагивающие интересы нескольких держав, передать на обсуждение международной конференции.
Император выслушал меня внимательно, взял со стола телеграфный бланк и написал телеграмму на имя Бюлова. Показав телеграмму, Император сказал:
– Вы меня убедили. Вопрос будет улажен в указанном вами смысле.
Затем я сказал Императору, что, может быть, он недоволен французским послом в Берлине и что для установления сближения желателен человек другого калибра. На это Вильгельм мне ответил:
– Нынешний посол – человек незаметный, но, по крайней мере, вежливый и спокойный. Пожалуй, если его возьмут, то назначат худшего.
Чтобы показать некорректность французского правительства, Император мне представил такой пример: при посольстве был французский офицер, весьма корректный, хороший военный, и поэтому он оказывал этому офицеру внимание. Вдруг он узнает, что французское правительство его отзывает. Тогда при ближайшем приеме он обратился к бывшему в то время при его дворе французскому послу и спросил его, правда ли, что отзывают сказанного офицера? Посол это подтвердил. А когда Император сказал, что он об этом жалеет, посол ему ответил, что его правительство вправе распоряжаться офицерами французской армии по своему усмотрению.
Я, конечно, не мог не признать невежливости посла и только заметил, что, вероятно, французское правительство или не знало этого дела, или оно ему было представлено в неправильном виде.