По возвращение из Парижа Вышнеградского, через него мне прислал глава банкирского дома Мендельсон и Ко. в Берлине, главнейшего банкирского дома всей Германии, Эрнест фон Мендельсон-Бартольди следующее письмо от 5/18 апреля:
«Je profite du passage de M. Wichnegradsky pour Vous faire parvenir ces lignes qui doivent. Vous fèliciter de la conclusion de la grande affaire et Vous dire avec quelle profonde satisfaction nous voyons cette importante transaction enfin arrivée au port. J’aimerais bien Vous dire avec quels sentiments nous nous trouvons hors de l’action après tous les travaux, toutes les peines que nous nous sommes données: mais Vous savez tout cela, et je n’ai pas besoin de mots pour Vous l’exprimer. La seule chose que nous ayons pu faire, c’est d’avoir tâché de contribuer partout (sur les places étrangères) а exciter et fortifier l’intéçêt pour le nouvel emprunt, et ce non seulement en théorie par notre correspondance et nos entretiens avec nos différents amis, mais aussi en pratique. A cet égard je tiens а vous dire (mais а Vous seul, car, pour des raisons que Vous comprendrez, il faut absolument que cela reste dans le plus strict secret) que nuus avons pris un intéçêt dans l’affaire а Paris, а Londres, а Amsterdam et а Pétersbourg, séparément dans chacune de ces quatres places, afin que l’une ne le sache de l’autre; naturellement nous l’avons fait pour faire le plus d’effet possible sur les maisons respectives pour contrecarrer dès l’abord une fâcheuse impression qui pourrait être produite par l’abstention de l’Allemagne. Je crois qu’en effet cette politique de notre part a porté ses fruits et une certaine angoisse que nous avions aperçue ça et la, a été entièrement bannie. Nous en sommes très heureux! Je suis très content de pouvoir Vous dire que nous apercevons des tendances très favorables pour l’affaire dans les cercles financiers.»
Из этого письма первого германского банкира видно, что германское правительство и на этот раз нанесло удар мимо. Действительно, уже 17/30 апреля главнейший представитель синдиката всех участников займа Нейцлин мне сообщал:
«L’emprunt international est un fait accompli, la dernière étape a été franchie hier. Celte grande victoire financière est aujourd’hui le thème de la conversation дéпéçаle, et le crédit russe est pour la premiиre fois, depuis le commencement de la guerre, en train de faire de nouvelles racines dans un terrain considérablement élargi. En constatant ce fait dont, grâce а Votre Excellence, j’ai eu l’honneur d’être l’ouvrier de la première а la dernière heure, je me tourne vers Votre Excellence, rempli d’une profonde reconnaissance pour la confiance qu’Elle m’a témoignée pendant tout le cours de l’opération. En abandonnant, dans notre conversation а Tzarskoé Sélo, les plans préparés d’avance Votre Excellence m’a donné la pleine mesure de son approbation qui m’a, seule, soutenu et encouragé pendant les moments critiques que la négociation a traversés.»
Совершенный заем был действительно делом чрезвычайной важности. Заем этот был самый большой, который когда-либо заключался в иностранных государствах в истории жизни народов. После франко-прусской войны Тьеру удалось заключить заем несколько больший, но заем этот был по преимуществу внутренний, а нынешний заем был почти целиком распродан за границею. Благодаря ему Россия удержала в целости установленное мною еще в 1896 году денежное обращение, основанное на золоте, благодаря целости денежного обращения сохранились в целости все основания нашего финансового устройства, который преимущественно были установлены мною, которые не без похвальной стойкости поддерживает Коковцев и которые, между прочим, дали возможность России поправиться после несчастнейшей войны и сумбурной смуты или русской революции. Заем этот дал императорскому правительству возможность пережить все перипетии 1906–1910 годов, дав правительству запас денег, которые вместе с войском, возвращенным из Забайкалья, восстановили порядок и самоуверенность в действиях власти. Как же относился ко всем перипетиям займа Государь Император?
Его Величество вполне сознавал всю важность совершить заем и все бедствия, которые произойдут, если это дело не удастся. Как во всех финансовых делах всегда, как и прежде во все время моей бытности министром финансов, Он мне вполне доверял и не мешал мне действовать; поскольку эта финансовая операция зависела от политических действий и здесь, Он мне предоставил действовать по моему усмотрению. Он был как бы посторонним зрителем большой финансово-политической шахматной игры, но зрителем, сознающим всю важность для России результатов этой игры и интересующимся ее исходом. Когда в феврале и марте месяце мне уже было невтерпеж от проявления реакционных выступлений против 17 октября, когда уже меня в известном лагере начали заочно величать изменником и когда многие действия господ Дурново, временных генерал-губернаторов и многих других, покровительствуемых дворцовыми сферами, производились помимо меня, но, естественно, ложились на мою ответственность, как на главу правительства, и я начал заговаривать, что не отпустят ли меня и не назначат ли вместо меня человека, которому более доверяют, то прямо говорили, что покуда не кончится дело займа, это невозможно. Государь ясно сознавал, что заем могу совершить только я, во-первых ввиду моего престижа во всех денежных заграничных сферах и, во-вторых, ввиду моей опытности.
15 апреля в собственноручном письме ко мне Его Величеству было угодно написать: «Благополучное заключение займа составляет лучшую страницу вашей деятельности. Это большой нравственный успех правительства и залог будущего спокойствия и мирного развития России». Как видно, Государь отлично оценил значение займа.
В заключение рассказа о займе я хочу вернуться еще к Коковцеву. Когда он возвратился из Парижа и привез контракт, то явился ко мне и поздравил меня с успехом. Я его благодарил за точное исполнение данного ему поручения. Вместе с тем он заговорил со мною о том, не могу ли я ему выхлопотать из этого займа вознаграждение тысяч восемьдесят. Это заявление в то крайне критическое денежное положение меня озадачило, и я не нашелся, что ему ответить, сказав, что поговорю с министром финансов Шиповым. Я виделся с Шиповым, рассказал ему об этом разговор с Коковцевым и выразил мнение, что, вероятно, Коковцев полагает, что министры финансов и их сотрудники, как в прежнее время до Александра III, получают вознаграждение при совершении займов из сумм займа. Обычай этот был уничтожен Александром III.
Шипов был очень удивлен шагом Коковцева, высказался возмущенно против просьбы его, и я ему, Шипову, поручил объясниться с Коковцевым, благо он с ним в хороших отношениях, и советовал, чтобы Коковцев этого вопроса более не подымал. Затем Коковцев просил председателя Государственного Совета Сольского, дабы он устроил ему по поводу займа награду. Граф Сольский говорил по этому предмету со мной, и я не встретил к этому препятствий. Ему при рескрипте был дан Александр Невский.
Наконец открылась Государственная Дума. Я ушел. Было образовано министерство Горемыкина.
Горемыкин предложил место министра финансов Коковцеву, Коковцев зашел ко мне и спросил моего мнения по поводу этого предложения Я ему посоветовал согласиться. Затем, к моему большому удивлению он в Государственной Думе заявил о том, как финансовое положение России было спасено займом 1906 года, как ему трудно было его совершить и какие мучения он испытал при ведении дела. Одним словом, почтеннейший Владимир Николаевич рассчитывал на то, что, так как ни Государственной Думе, ни россиянам неизвестно, как совершалось это чрезвычайное дело, то все поверят, что он – Владимир Николаевич явился спасителем России. Тут весь Коковцев…
Вследствие таких заявлений его я собрал сохранившиеся у меня документы по займу 1906 года, которые составляют отдельную папку в моем архиве. Некоторыми из этих документов я выше и воспользовался, так как случайно они оказались у меня под руками.*
Глава сорок вторая. Финляндия
Во время моего председательства состоялось назначение члена Государственного Совета Герарда финляндским ген. – губернатором. Я не разделял политики относительно Финляндии, предпринятой в царствование Императора Николая II со времени назначения управляющим министерством Куропаткина, и затем назначения ген. – губернатором Бобрикова, приведшего этот край в смутное состояние, которое не кончилось, как думают некоторые, от проведения скоропалительно, тому назад два месяца (сегодня июль 1910 г.), через новые законодательные учреждения довольно бессовестного закона о порядке решения дел, касающихся Финляндии. Какие будут последствия этой меры, увидим, но несомненно, что многое будет зависеть от общего положения, в котором будет находиться Империя в ближайшие годы или десятилетия.
Если обстоятельства будут складываться неблагоприятно, то затеянное своеобразное руссифицирование Финляндии, как вообще поход против инородцев, может иметь весьма тяжелые для Империи и династии последствия. Дай Бог, чтобы это не случилось, чтобы «карта была бита». Я употребляю это выражение азартных игроков, так как теперешняя политика во многом напоминает азартную игру; сам Столыпин употребляет выражение, что таким-то законом он «ставит ставку» на то-то; например, в крестьянском законе он поставил «ставку на сильного». По случаю нового закона о порядке решения дел, касающихся Финляндии, появилась целая литература, которая совместно с речами, которые были произнесены по этому предмету в законодательных учреждениях, несмотря на крайние протесты ведения прений председателями (в особенности Государственного Совета) и послушным правительству большинством, может служить хорошим материалом для лиц, желающих изучить это дело.
По моему убеждению, при мало-мальски объективном изучении дела нельзя отрицать, что сто лет тому назад Император Александр I дал присоединенной к Империи Финляндии конституцию, т. е. политическое самоуправление, что Финляндия, будучи присоединена к Российской Державе, составляет окраину особого рода, главным звеном соединения которой с Империй составляет то, что Российский Самодержавный Император есть вместе с тем Великий Князь Финляндский, т. е. конституционный Мон