Как ни странно было это предположение адмирала Рождественского, но комитет министров отнесся к нему вполне отрицательно и предположения морского министерства, поддержанные, между прочим, и Великим Князем Александром Михайловичем, не получили утверждения. Под впечатлением такой идеи, находившейся в голове Рождественского, и произошел трагикомический инцидент в Гуле, когда шла его эскадра на Дальний Восток; наконец, граф Ламсдорф и Великий Князь Александр Михайлович рассказывали мне то, что происходило в заседании, когда окончательно решили отправить эскадру Рождественского. Из этого рассказа было ясно, что присутствовавшие все сомневались в успехе этого предприятия; а некоторые члены совещания были 347 убеждены в неуспехе его и, если Государь решил отправить эскадру, то с одной стороны вследствие легкости суждения, связанного с оптимизмом, а с другой потому, что присутствовавшие не имели мужества говорить твердо то, что они думали. *
Так как я сам участвовал во многих таких совещаниях, то мне представляется, что отрицательное мнение это было выражаемо крайне осторожно, ибо, по обыкновению, члены этих совещаний знали или догадывались о том или другом желании Его Величества, а потому стеснялись высказываться решительно против этих желаний. Те члены, которые не следовали этому правилу, в конце концов, навлекали на себя нарекание и должны были покидать свои посты (к таким членам причисляю я и себя).
Когда же дело дошло до того, что Рождественский должен был высказать свое мнение, то Рождественский, как мне говорил Великий Князь Александр Михайлович, сказал следующее: "Он находит, что экспедиция эта очень трудная, но если Государь Император прикажет ее ему совершить, то он встанет во главе эскадры и поведет ее на бой в Японию".
Затем, Его Величеству, пред отправлением Рождественского на бой, на Дальний Восток, благоугодно было оказать ему милость - повести адмирала к малолетнему наследнику престола, Алексею Николаевичу, от которого Рождественский, кажется, получил в виде благословения образок.
История всей этой экспедиции известна. О том, что она потерпит крушение, всем лицам, умеющим трезво рассуждать, хотя бы и не специалистам, было отлично известно.
Между прочим, и я предупреждал об этом, советуя не доводить нашу эскадру до боя с японским флотом.
* После хотели вслед за эскадрой Рождественского послать наш скромный черноморский флот, совершенно оголив Черное море. На этом настаивали Великий Князь Александр Михайлович и граф Гейден и склоняли Государя. Граф Ламсдорф приходил ко мне советоваться. Я ему высказал, что посылка этой эскадры ничему не поможет на Дальнем Востоке, совершенно обессилив нас в Черном море, а главное, представляет акт, противный международным трактатам. Нарушение трактатов несомненно вызовет большие осложнения в Европе и, как только наш черноморский флот покинет Черное море, в него войдет английский флот. Граф Ламсдорф всячески 348 противодействовал посылке черноморского флота, но, как министр иностранных дел, базировался лишь на соображениях дипломатических. В моем архиве имеется печатная записка по этому предмету графа Ламсдорфа. В данном случае его влияние взяло верх. (См. об этом также -Воспоминания ВК Александра Михайловича, на нашей странице - ; ldn-knigi)
В связи с делом об эскадре Рождественского находилось дело о покупке аргентинского флота. История эта также безумна по своему политическому основанию, как, в особенности, по исполнению. По политическому основанию она нелепа потому, что, если бы эта покупка совершилась, то державы, поддерживавшие Японию, в этой покупке нашли бы предлог усилить японский флот под тою или другою формою своим флотом, так как продажей Аргентиной России своего флота нарушался принцип нейтралитета. Что же касается исполнения этой покупки, то этим делом под флагом большой секретности занимались такие господа как Котю (Панама), адмирал Абаза, который ездил заграницу, изменял свою фамилию, переодеваясь, брея свою бороду и усы - одним словом, с полнейшей конспирацией, а к ним прилепились десятки темных дельцов.
Флот, конечно, приобретен не был, но были затрачены и украдены многие миллионы. Это одна между многими другими из историй безобразнейшего хищения казенных денег. *
14 и 15 мая произошел несчастнейший цусимский бой и вся наша эскадра была похоронена в японских водах. Это был последний удар той несчастной затеи, которая привела нас к японской войне.
После этого поражения у всех явилось сознание, что необходимо покончить войну миром и это течение так сильно начало проявляться, что дошло, наконец, и до трона.
Его Императорское Величество начал склоняться к мысли о примирении.
В течение всей кампании я несколько раз пытался повлиять в смысле прекращения войны, не ожидая от продолжения ее никаких для нас выгод. Но все мои попытки ни к каким результатам не приводили.
Но благодаря этим попыткам Его Величество знал, как я был против того, чтобы начинать эту войну, принесшую нам такие несчастья, так и в течение войны стремился, - и не скрывал моих мыслей перед Его Величеством, - не доводить войну до крайности и покончить скорее дело миром; так как я был 349 уверен, что чем раньше мы пойдем на мирные переговоры, тем лучшие результаты нами будут достигнуты.
После Цусимского боя генерал-адмирал Великий Князь Алексей Александрович и морской министр Авелан просили Государя их уволить. Этот поступок Великого Князя и Авелана был в высокой степени благородный. Они высказались в том смысле, что раз флот потерпел такое крушение - лица, стоявшие во главе флота, не могут более оставаться в том же положении.
Еще до Цусимского боя вместо адмирала Макарова, начальником нашей дальневосточной эскадры, т.е. начальником нескольких судов, оставшихся во Владивостоке, был назначен адмирал Бирилев. После Цусимского поражения, очевидно Бирилеву нечего было делать на Дальнем Востоке и поэтому не успел он туда приехать, как вернулся обратно и был назначен морским министром.
Бирилев был морским министром в моем министерстве после 17-го октября 1905 года, затем был министром в министерстве Горемыкина и в министерстве Столыпина.
По мере наших военных неудач смута и революционное течение в России все более и более увеличивались; вследствие этого, 21 мая петербургский генерал-губернатор Трепов был назначен товарищем министра внутренних дел и ему были даны особые полномочия по заведыванию полицией. В сущности Трепов сделался, - впрочем он и ранее был, - негласным диктатором.
Почтеннейший министр внутренних дел Булыгин являлся лишь ширмой; он занимался всеми спокойными делами, а все неспокойные дела находились в полном произвольном распоряжении генерала Трепова, а так как в то время вся Россия была в неспокойном, состоянии, то из этого очевидно, что роль министра внутренних дел Булыгина была совершенно стушевана.
После Цусимского боя был упразднен особый комитет Дальнего Востока и адмирал Алексеев был уволен от должности наместника Дальнего Востока. Впрочем, комитет Дальнего Востока ни разу не собирался, а когда началась война, то наместник Дальнего Востока, уволенный от командования армией и приехавший в Poccию, потерял всякое значение, так что упразднение особого комитета и увольнение Алексеева от должности наместника, - на каковую должность, конечно, уже никто никогда после назначаем не был, - представляло 350 собою ничто иное, как своего рода панихиду над позорно погибшею авантюрой Безобразова и компании.
Но все таки, когда адмирал Алексеев был уволен от должности главнокомандующего действующей армией, то он в утешение получил Георгия на шею, хотя и не слышал в своей жизни ни одного выстрела, а во время войны пребывал спокойно в Мукдене в своем кабинете, занимаясь более состоянием своего тела, нежели состоянием действующей армии.
Впрочем, последнее может быть поставлено Алексееву только в плюс, потому что несомненно, если бы он начал заниматься действующей армией, то по полному своему невежеству в этом деле, он не мог бы сделать ничего кроме ущерба для армии.
Адмирал Алексеев носит этот, данный ему Георгий на шее, по принятому статуту этого ордена, постоянно, и Алексееву делает честь то, что он одновременно носит и длинную бороду, которая закрывает этот орден и таким образом не возбуждает у лиц, на него смотрящих, печальные мысли о том: какими путями иногда у нас в России лица достигают столь высоких постов, как пост наместника русского великого Государя и каким образом лица эти иногда получают высшие военные ордена, между тем, как действительные наши военные герои этой чести не удостаиваются, ибо этого высшего военного ордена не имеют многие из русских генералов, которые, действительно, отличились на последней войне.
В июне месяце Государь Император принял известную депутацию земских и городских деятелей, во главе которой был князь Трубецкой, профессор московского университета.
Эта депутация недвусмысленно высказала Его Величеству свое мнение в том смысле, что Россия ждет от Его Величества изменения государственного порядка в смысл привлечения к законодательным делам народа и общества.
Его Величество милостиво отвечал на эту речь и в этом ответе, если не обещал водворения государственного строя на основании народного представительства, то, во всяком случае, и не отверг желания, Ему откровенно высказанные этой депутацией.
В этом смысле через несколько дней, 18 июня, после представления Его Величеству депутации, во главе которой стоял князь 351 Трубецкой, высказались и петербургский и московский губернские предводители дворянства, которые также представлялись Его Величеству, а именно граф Гудович и кн. Трубецкой - брат профессора Трубецкого, - которые представили Его Величеству всеподданнейшую записку от двадцати шести губернских предводителей дворянства.
Конечно, в этой всеподданнейшей записке предводителей дворянства излагались боле скромные мысли, но, во всяком случае, и в этой записке была высказана мысль, что так далее Россия жить не может.