ины. Она неоднократно предлагала госпоже Мане продать этот фрагмент, но та отказывалась, хотя и недостаточно энергично, как казалось покупательнице, ибо попытки возобновлялись.
Однажды эта дама сказала в моем присутствии:
– Моя дорогая мадам Мане, до сих пор я предлагала вам полторы тысячи франков, но я дойду и до двух… Ну же, будьте благоразумны! Вы просите пять тысяч франков за все, а я вам оставляю по меньшей мере три четверти картины!
И, приняв молчание госпожи Мане за согласие, она схватила лежавшие на столе большие ножницы. Увидев нацеленное на холст острие ножниц, госпожа Мане настолько проворно, насколько ей позволяла ее комплекция, вскочила с места и воскликнула:
– Нет, нет! Мне кажется, что вы собираетесь убить моего мужа!..
Как я познакомился с живописью Сезанна? Впервые я увидел картину этого художника (на ней был изображен берег реки) на улице Клозель, в витрине магазина мелкого торговца красками папаши Танги. Меня словно ударили в живот. У меня перехватило дыхание.
Одновременно со мной перед холстом остановились еще два человека: почтенный буржуа и его супруга.
– Разве можно так коверкать природу? – вопрошал человек в котелке. – Эти деревья того и гляди упадут! А этот качающийся дом и эта вода! Вода это или свинец? Про небо я и не говорю… Если бы природа была такой, то у людей навсегда пропало бы желание ездить за город.
В этот момент появился рабочий с мешком инструментов за спиной.
– Ах, вот местечко, где я бы с удовольствием порыбачил в воскресенье! – воскликнул он, взглянув на картину.
Буржуа с презрительным видом удалился.
Я же пожалел о том, что моих скромных сбережений бедного студента не хватает для покупки этого холста. Я подумал: «Как замечательно быть торговцем картинами! И проводить жизнь среди таких шедевров!»
Неудивительно, что, когда я всерьез занялся этой профессией, первым делом мне захотелось устроить выставку работ Сезанна. Но для этого надо было познакомиться с художником. Задача была тем более непростой, что Сезанн никому не давал своего адреса. Мне сказали, что я, возможно, отыщу его в окрестностях Фонтенбло. Сколько безуспешных прогулок я совершил там, заглядывая во все кабачки, особенно часто посещаемые художниками, пока мне не пришло в голову попытаться что-то разузнать у городских торговцев красками.
Я опросил троих из них. Но в ответ неизменно слышал одно: «Господин Сезанн? Такого не знаю». Четвертый, и последний, торговец, к которому я обратился, произнес:
– Этот ваш господин Сезанн? Погодите… Я вам сейчас объясню.
И он сообщил его адрес. Я бросился туда. Увы, в этом доме я узнал, что Сезанн недавно переехал на другую квартиру не оставив, однако, нового адреса.
Видя мое огорчение, жилец сказал:
– Кажется, я могу вам помочь; я слышал, как господин Сезанн назвал улицу одному из грузчиков. Это в Париже, в ее названии объединены животное и какой-то святой.
Получив эту неопределенную, но очень ценную информацию, я вернулся в Париж. Через несколько часов, сидя в небольшом кафе, я принялся листать справочник столичных улиц. Я не обнаружил ни одной улицы, носящей имя животного и одновременно какого-нибудь святого. Но вдруг прочел: рю де Льон. Итак, название животного было налицо[42]. В том же квартале, насколько я знал, находилась рю де Жарден, которая полностью называлась так: рю де Жарден-Сен-Поль (в честь одноименной церкви). Это навело меня на мысль о том, что рю де Льон тоже могла иметь полное название – рю де Льон-Сен-Поль. Решив звонить подряд во все двери, я начал с дома номер 2 и был приятно удивлен, когда услышал от консьержки:
– Господин Сезанн? Он проживает здесь. Его самого нет сейчас дома, но сын у себя.
Молодой человек принял меня на редкость любезно.
– Я попытаюсь уговорить отца доверить вам некоторые из своих полотен для вашей выставки, – сказал он мне, когда я изложил причины визита.
Вскоре после этого я получил около ста пятидесяти различных произведений художника. Холсты были свернуты в рулоны. Тогда моих скромных средств хватило как раз для того, чтобы показать их публике натянутыми на багет, приобретенный по цене два су за один метр.
Несколько штрихов дадут вам представление о том, насколько далеки были в то время люди от понимания ценности живописи мастера из Экса.
Прежде всего упомяну о возмущении художников; в отличие от обыкновенных зевак, они не ограничились негодованием, а, предположив наличие покупателей у этой живописи, сочли, что не только ущемлены их интересы, но что задето также их достоинство. Хочу напомнить и об оценке одного художественного критика из «Журналь дез артист», который возмущался «кошмарным зрелищем живописных уродств, превосходящих официально дозволенную сегодня меру чепухи».
В оправдание коллекционеров и критиков я должен сказать, что примерно так же рассуждали художники, и притом самые значительные.
Купив у Пюви де Шаванна его черно-белую литографию для одного из моих альбомов художников-граверов, я захотел приобрести у него еще что-нибудь, скажем цветную литографию.
– Это предложение кажется мне довольно заманчивым, – ответил он. – Я приду к вам, и мы выберем сюжет.
И действительно, через несколько дней он пришел. Остановившись перед витриной моего магазина, он долго глядел на «Купальщиц» Сезанна, а затем, даже не войдя внутрь, пошел прочь, пожимая плечами. Больше я его не видел.
Тем не менее иногда я встречался и с одобрительными оценками; приведу самый характерный случай, когда картину купил слепой от рождения господин. Он сказал мне, что его отец и дед были художниками и что у него прирожденная тяга к произведениям искусства. Сопровождавший его человек объяснял ему картины. Он остановил свой выбор на работе горизонтального формата с изображением берега реки. «Должно быть, вода располагается на ней более удачно, чем если бы картина была вертикальной», – заметил он.
Но если критики, любители искусства, даже художники, такие как Пюви де Шаванн, упорствовали в своем нежелании увидеть в творчестве Сезанна нечто большее, чем мистификацию, то молодые художники все более поддавались влиянию мастера из Экса. В 1901 году Морис Дени в знак восхищения мэтром, рисовавшим гору Сент-Виктуар, создал одну из самых своих проникновенных картин – «Подношение Сезанну», которую можно увидеть в Люксембургском музее[43]. Центр полотна занимает ваза с фруктами – копия знаменитого произведения Сезанна, принадлежащего Гогену. В левой части композиции изображен Серюзье, теоретик группы, выступающий с докладом перед своими товарищами: Дени, Рансоном, Вюйаром, Боннаром, Русселем, к которым присоединились Одилон Редон и Меллерио. Я тоже удостоился чести быть изображенным среди них.
Когда Дени написал картину, я уже больше не жил в верхней части улицы Лаффит. В доме номер 6, близ Бульваров, я приобрел большой магазин с антресолью. В честь открытия новой галереи я организовал выставку Ван Гога; это была первая большая экспозиция его произведений, на которой можно было увидеть более шестидесяти полотен, полученных из амстердамской мастерской художника, не считая целой серии его акварелей и рисунков. Цены самых значительных картин, вроде знаменитого «Макового поля», не превышали пятисот франков. Публика осталась к выставке равнодушной. Время еще не пришло… Однако я вспоминаю одну пару, которая, кажется, рассматривала работы с особенным вниманием. Вдруг мужчина, взяв спутницу за руку, сказал:
– Ты всегда говоришь, что моя живопись не радует глаз, ну и что же ты скажешь об этих произведениях?
В этот момент женщина остановилась перед двумя портретами Ван Гога, на обоих ухо художника было скрыто повязкой.
– Но почему он изобразил себя именно таким? – спросила она.
– Это после того, как он отрезал себе ухо, – сказал я, вмешиваясь в их разговор.
Пара посмотрела на меня с явным изумлением, поэтому я продолжал:
– Рассказывают, что, вернувшись домой после дня, проведенного в обществе девиц легкого поведения, Ван Гог машинально открыл Библию, и его взгляд упал на то место, где говорится, что если один из ваших членов вводит вас в соблазн, то надо отрезать его и бросить в огонь. Следуя библейскому завету, Ван Гог вооружился бритвой и… – (тут дама вскрикнула), – отрезал себе ухо.
– Он бросил его в огонь? – спросил у меня ее спутник.
– Нет. Завернув ухо в бумагу, он отнес сверток к тем девицам и сказал служанке: «Передайте это мадам Мари…»
Вспоминаю еще одного посетителя, который являлся каждый день под вечер. Он начинал с того, что бросал взгляд на витрину, где пылали «Аликаны Арля», затем входил внутрь и обходил зал кругом. Понемногу он становился все более словоохотливым. Ему нравилось рассуждать со мной о «Маковом поле». Однажды я не увидел его в привычный час: появился он только через неделю.
– Все это время я не мог прийти: моя жена родила девочку. Мы уже беспокоимся о ее будущем и, чтобы обеспечить ребенка приданым, решили приобрести такие вещи, цена которых впоследствии возрастет, например картины.
Я уже видел проданным свое «Маковое поле». И невольно посмотрел на эту картину. «Покупатель» проследил за моим взглядом.
– Если бы у меня были лишние деньги, я давно бы приобрел это полотно, – сказал он. – Но, понимаете, я теперь должен думать о потомстве… У нас есть прекрасный советчик – мой кузен, который преподает рисование в Париже.
Прошло какое-то время, прежде чем я снова встретился со своим знакомым: в один прекрасный день он появился с папкой под мышкой.
– Готово! – сказал он и похлопал по ней ладонью. – Здесь находится приданое дочери. – И, достав из папки «Фантазию» Детайля, он добавил: – Моему кузену удалось приобрести эту акварель за пятнадцать тысяч франков. Через двадцать лет это будет стоить не меньше ста тысяч.
Я не стал ему возражать.
Лет через двадцать пять я увидел человека с акварелью Детайля на улице Мартиньяк.