– Какой квартал предпочитает мадам? – спросил у нее портье.
– Ой, вы знаете, через пару часов я уезжаю.
– Этого более чем достаточно. – И человек показал пальцем на афишу, где предлагалось несколько вилл. – Вот вам целая партия домов на выбор…
Дама с удивлением посмотрела на портье, но тот уже снял телефонную трубку и, сказав что-то по-немецки, сообщил даме:
– Управляющий домами будет здесь не позднее чем через пять минут, а нотариуса предупредили, чтобы он не уходил из своей конторы.
Дама не успела опомниться от изумления, как подъехал на автомобиле управляющий, посадил рядом с собой свою будущую клиентку, и, осмотрев снаружи несколько домов, так как время ее поджимало, она выбрала наиболее ей приглянувшийся. Поскольку до отъезда она собиралась еще позавтракать, нотариус лично приехал в гостиницу и, пристроившись за соседним столиком, составил нотариальный акт. Он уведомил покупательницу, что, согласно закону, должен огласить ей документ, хотя она и не знает немецкого языка. Акт был уже дочитан почти до конца, когда министерский чиновник заметил, что его клиентка вышла на балкон, расположенный в столовой.
– Нам придется начинать все сначала. Закон запрещает покупателю выходить хотя бы на минуту из комнаты во время чтения акта.
К счастью, присутствующие заметили, что балкон крытый, и это спасло положение.
Потрясающая чистота Висбадена часто воскрешает в моей памяти Голландию, которая славится своей аккуратностью, где – я слышал подобные рассказы в детстве – у ослов и собак укрепляют под хвостами маленькие корзинки. Когда я сам отправился в Голландию около 1897 года, организовав в своей галерее на улице Лаффит первую большую выставку Ван Гога, я не увидел ни ослов, ни собак с корзинами, но не увидел и помета на улицах.
В ходе этой поездки я познакомился с обаятельным голландским художником Торопом, который прислал мне когда-то литографическую пластину для моего альбома художников-граверов. Я был поражен особой манерой его рисунка, и любопытная стилизация художника стала более понятной для меня, когда я узнал, что среди его голландских предков есть индусы.
Один забавный случай и по сей день вызывает у меня улыбку при воспоминании о нем. Заблудившись, я спросил у прохожего, как пройти, на каком-то ломаном языке, который счел более доступным для местного жителя. Мой собеседник покачал головой, а затем начал в свою очередь расспрашивать меня, перепробовав несколько языков. В конце концов прозвучал вопрос: «Вы говорите по-французски?» И, показав мне дорогу, человек спросил: «На каком языке вы только что говорили? Никогда не слышал ничего подобного».
Покинув Голландию, я проехался по другим городам севера. Как-то я остановился перед отелем, где медная кухонная утварь сверкала так, будто была сделана из золота. Я с удовольствием наблюдал за служанками, начищающими мебель, моющими полы, старательно смахивающими пыль метелками. Я вошел туда в час завтрака. После трапезы, направляясь к раздевалке, прошел мимо клозета, куда дверь осталась открытой, и залюбовался тем, с каким усердием маленькая служанка старалась навести блеск. Вдруг она выпрямилась. Я услышал, как назвали ее имя – Катьее. Хозяйка, державшая в руках коробку со столовыми приборами, что-то сказала девушке с упреком. И старательная Катьее принялась тереть столовое серебро той же тряпкой, которой она только что отдраивала стульчак в «одном месте».
Подобно многим французам, я знаю Францию гораздо хуже, чем зарубежные страны; впрочем, я сожалею об этом; но я никогда не испытывал потребность путешествовать ради своего удовольствия. Конечно, я бы не имел ничего против путешествий, если бы мог прихватить с собой свою спальню, свою горничную и вдобавок проводника, так как я вечно путаюсь в железнодорожных маршрутах. Это означает, что я путешествую лишь тогда, когда меня вынуждают к тому обстоятельства. Это означает также, что единственные районы во Франции, которые я хорошо знаю, – это Виттель и Виши, куда я езжу по рекомендации врачей.
Я оказался в Виши в то время, когда взгляды многих ученых мира были прикованы к небольшой коммуне, расположенной в окрестностях курортного городка, – коммуне Глозеля.
Молодой крестьянин из этого местечка, по имени Фраден, обрабатывая отцовское поле, обнаружил в земле большое количество разнообразных предметов: камней и кирпичей, покрытых рисунками и непонятными знаками; некоторые археологи усмотрели в них бесценные следы неолитического периода. Однако другие специалисты по истории первобытного общества однозначно высказались в пользу мистификации, полагая, что молодой Фраден играл в ней роль если не главного лица, то, по крайней мере, сообщника. В результате между учеными разгорелся ожесточенный диспут, так называемая глозелевская ссора, которая восстановила друг против друга оба лагеря и в которую – никаких сомнений на сей счет у меня не было – я также окажусь позднее вовлеченным вопреки своей некомпетентности. Произошло это при следующих обстоятельствах.
Когда я проходил курс лечения на курорте в Виши, господин Демезон, автор книги «Животные, которых называют дикими», повстречавшись со мной в парке, где я гулял после завтрака, спросил: «Кстати, мсье Воллар, что вы делаете сегодня после полудня?.. Поедемте с нами в Глозель… это в получасе езды отсюда…»
Немного погодя автомобиль доставил нас к небольшой ферме, на одном из зданий которой можно было прочесть: «Музей Глозеля. Плата за вход – 4 франка».
Войдя внутрь, посетитель вынужден был таращить глаза, чтобы разглядеть хоть что-нибудь. Через крохотное окошко проникал слабый свет, скупо освещавший лишь половину комнаты, в глубине ее находились две витрины, где хранились загадочные остатки неолита. Нас было там человек десять; двое имели розетки чиновников министерства народного просвещения, из чего я заключил, что это, вероятно, профессора. Они что-то записывали в свои блокноты, и мне показалось, хозяин дома, папаша Фраден, неодобрительно смотрит на этих людей, которые делают пометки или зарисовывают музейные экспонаты.
– Однако ничего нельзя разобрать! – воскликнул один из двух предполагаемых университетских преподавателей.
И действительно, хоть как-то были освещены лишь три предмета: доска с увековеченными на ней именами знатных посетителей, книга отзывов, в которой последние оставили свои подписи, и прикрепленный к стене четырьмя гвоздями портрет короля Румынии, вырезанный из газеты, издаваемой в Виши, под ним от руки было написано: «Король в Глозеле».
Остановившись перед застекленными шкафами, мои спутники пытались разгадать «глозелевскую загадку». Возле двери стоял небольшой диван в стиле Луи-Филиппа. Я сел на него и, оглядевшись, заметил на столе кипу номеров журнала, который узнал по фиолетовой обложке.
– Да это же «Меркюр де Франс»! – воскликнул я, обращаясь к папаше Фрадену. – Кто же его здесь читает?
– Ну я, мсье…
– А почему вы читаете этот журнал?
– Для того, мсье, чтобы повысить уровень культуры.
При слове «культура» другой крестьянин, показывая своему соседу на папашу Фрадена, произнес:
– Возможно, он знает толк в неолите, но что касается культуры, то я говорю вам: когда после овса вы закончили с пшеницей, надо снова вернуться к овсу…
– Идемте поглядеть на раскопки! – вдруг воскликнул кто-то из посетителей.
И вся компания отправилась к месту раскопок. Папаша Фраден шел впереди всех вместе с двумя сановниками из министерства народного просвещения. За ними следовала небольшая группа, состоявшая из врача, геолога-любителя, господина Демезона, молодой актрисы мадемуазель Реймон и меня.
Интересующий нас участок был расположен ниже склона холма. По пути, возле поля, где росли пшеница и маис, мы заметили четырехугольную грядку с многолетними растениями красивого голубоватого цвета.
– Что это такое? – поинтересовался я.
Геолог предложил спросить об этом девочку, которая пасла рядом стадо.
Милый ребенок был поглощен чтением книги. Я вообразил, что это одна из многочисленных публикаций, порожденных известным научным спором. Но глозелевская лихорадка еще не коснулась нашей юной пастушки. То, что она так внимательно читала – и что, кстати, представляет, по-моему, куда больший интерес, чем проблемы первобытной истории, – было «Полой иглой», романом, принадлежащим перу автора «Приключений Арсена Люпена»[79].
Показав девочке на цветки, которые привлекли наше внимание, мы спросили:
– Что это за растение?
– Я знаю только то, что имеет отношение к баранам, – ответила она.
Однако мы все же получили необходимую информацию, так как в этот момент какой-то прохожий воскликнул: «Смотри-ка, топинамбуры!»
Было уже почти пять часов, когда мы добрались до места раскопок. Это был довольно изрытый глинистый участок, тут и там виднелись более или менее глубокие ямы. Потоптавшись в глине и не увидев ничего примечательного, мы двинулись обратно.
– Ну, мсье Воллар, что вы думаете обо всем этом? – спросил у меня один из наших спутников, когда мы сели в автомобиль, направлявшийся в Виши.
Почувствовав в это мгновение что-то твердое у себя под ступней, я снял ботинок и извлек из него подковный гвоздь.
– Эврика! – воскликнул я и, протянув этот предмет собеседнику, продолжал: – Смотрите: гвоздь!.. Теперь хорошенько следите за ходом моих рассуждений. Предположим, что когда-то на участке Фраденов находилось что-то вроде разборного дома… Представим, что его владелец собирал разные ветхие вещи; в конце концов коллекция ему опостылела, и, допустим, перебираясь в другое место, он сбросил весь этот хлам в овраг, который впоследствии засыпало.
– Разборный дом! Ну конечно! – воскликнул мой собеседник. – Это позволяет объяснить отсутствие неолитического фундамента, которое так удивило ученых… Любительская коллекция… Черт возьми! Вот почему на раскопках у Фраденов находят столько остатков различных эпох. Эта версия гораздо более убедительная, чем решение, предложенное господином Камилем Жюльяном, знаменитым ученым из Коллеж де Франс, согласно которому там находилось логовище колдуньи и все найденное является ее колдовским инвентарем.