Свою гипотезу о брошенной коллекции я изложил (уже письменно) в статье, опубликованной в «Нувель литтерер» (от 29 октября 1929 года). Ее восприняли как забавную мистификацию, и я воздержался от протестов. Но каково же было мое удивление, когда позднее именно господин Камиль Жюльян собственной персоной также выдвинул версию о коллекции, брошенной ее владельцем.
Страной, которая произвела на меня самое сильное впечатление в ходе моих заграничных путешествий и одновременно показалась наиболее чопорной, была Англия. Можно подумать, что наши английские друзья, дабы утвердиться в своем индивидуализме, считают как бы долгом чести не отвечать на вопросы людей, чье произношение небезупречно, хотя они вас прекрасно понимают. К тому же путешественник должен учитывать, что некоторые слова английского происхождения приобрели во французском языке другой смысл. Лондонский отель, в котором я остановился, испытывал гордость за своего портье, говорящего по-французски. Когда я вернулся вечером из театра, дежурный гарсон, вместо того чтобы ответить на мой вопрос, указал мне на табличку: «Портье, говорящий по-французски, лег спать». Моему самолюбию льстило, что я в состоянии задать вопрос на приличном английском, и я авторитетно произнес: «Water-closet». Англичанин, с удивлением поглядев на меня, переспросил: «What?» Я почувствовал крайнее смущение. На мое счастье, один француз, знакомый с языком Шекспира, любезно предложил мне свои услуги. Таким образом я узнал, что по ту сторону Ла-Манша «waters» именуются туалетом. Я воспользовался предупредительностью этого человека и спросил, что на самом деле означает поразившая меня в поезде табличка: «No smoking». Прочитав эту надпись, я заключил, что в другой части вагона смокинг обязателен. Собеседник разъяснил мне, что по-английски выражение «no smoking» означает «курить воспрещается».
Разумеется, отправляясь в Лондон, я прихватил с собой фрак. Я облачился в него, когда собрался идти на званый ужин. Едва переступив порог дома, я заметил, что взгляды хозяев упорно обращаются в мою сторону. Каково же было мое изумление, когда, вернувшись в гостиницу, я заметил в номере лежащие на кресле фрачные брюки, сразу бросившиеся в глаза благодаря широкому шелковому галуну. Машинально посмотрев себе на ноги, я сообразил, что, отправляясь в гости, по рассеянности остался в брюках от моего выходного костюма. Теперь мне стало понятно удивление моих знакомых, которые были отчаянными модниками и могли подумать, что мои голубые брюки и мой черный фрак – «последний крик моды», привезенный из Парижа.
По правде говоря, я не могу в полной мере выразить свою любовь к Англии, величие и порядок которой производят такое сильное впечатление. Я видел Лондон со всеми его парками, отличающимися неповторимым зеленым цветом весной. Я видел его в густой туман, и никогда Лондон не казался мне более красивым. Вы передвигаетесь на ощупь и вдруг видите призрачные строения, воскрешающие в памяти сказки «Тысячи и одной ночи». В тот день, когда Лондон открылся мне с этой неожиданной стороны, роль проводника исполнял мой друг Поль Маз, известный французский художник, для которого Англия стала второй родиной.
Если человек улицы, словно из какого-то крайнего национализма, пропускает ваш вопрос мимо ушей, когда вы обращаетесь к нему не на безупречном английском, то, напротив, великодушный английский полисмен, представитель власти, находящийся в самом непосредственном контакте с толпой, постоянно присматривает за прохожими, готовый в любую секунду прийти на помощь. Как-то раз, выйдя из отеля, я принялся искать почтовый ящик. Увидев человека с письмом, в нерешительности глядящего по сторонам, бобби подошел ко мне и своей рукой в белой перчатке указал дорогу к почтовому отделению. И как приятно был я удивлен радушным гостеприимством, которое находишь в доме у англичанина, как только вас познакомили с ним. Мой друг Поль Маз отвел меня к одному из своих друзей. Лакей сказал нам: «Хозяина нет дома, но для его гостей, которые могут прийти, приготовлен чай». Мы выпили чаю, дожидаясь хозяина дома. И поскольку он сильно запаздывал, вернулись к Полю Мазу. Там мы застали его друга: он тоже пил чай, пока ждал Маза.
В Британском музее в том году выставили мумию, которой приписывались колдовские чары. Я всегда слегка опасался таинственных явлений, всего, что связано с потусторонними силами. Поэтому я отложил посещение на более поздний срок. Но сколько еще оставалось других музеев!.. Побывав в них, я пришел к выводу, что современное французское искусство с каждым днем занимает все более видное место в английских коллекциях, как публичных, так и частных. Во Франции меньше чем полвека тому назад импрессионисты скромно просили официальных художников позволить им поставить свой небольшой столик рядом с их столом, за которым сидели они, шикарные сотрапезники. Поэтому примечательно, что в такой консервативной стране, как Англия, те же импрессионисты столь быстро получили признание наряду с Гейнсборо, Лоуренсом, Тёрнером – короче, самыми прославленными британскими художниками, так что невозможно в полной мере ознакомиться с творчеством Мане, Ренуара, Дега, Моне, Сезанна, не посетив музеев Лондона и галерей его прославленных коллекционеров. Упомяну, в частности, наиболее значительные произведения крупнейших импрессионистов, собранные меценатом господином Самюэлем Курто, который принес в дар лондонским музеям ряд своих самых замечательных приобретений.
В 1903 году я издал «Подражание Иисусу Христу» с иллюстрациями Мориса Дени. На старой японской бумаге – впоследствии она стала недоступна – было отпечатано пять экземпляров; № 1 я отложил для того, чтобы преподнести его святейшеству папе Льву XIII. Вместе с этим экземпляром я вручил брошюровщику книгу стихов Верлена «Параллельно», изданную незадолго до этого. Однако по недосмотру, в котором так и хочется увидеть дьявольские козни, тетрадь с текстом «Параллельно» попала под обложку «Подражания», предназначавшегося для папы римского, и наоборот.
На другой день после того, как был принят тираж «Параллельно», ко мне пришел покупатель со своим бракованным экземпляром. Когда я хотел привести все в надлежащий порядок, он сказал:
– Право, это забавно… Я сохраню свой экземпляр именно в таком виде.
Однако все остальные «японские» экземпляры «Подражания» уже разошлись; поэтому я не имел возможности заменить отсутствующую тетрадь. Ничего не оставалось, как ждать, когда мой библиофил откажется от своей причуды. Так и случилось; но прошло более тридцати лет. Пожелав избавиться от экземпляра «Параллельно», покупатель убедил себя в том, что в таком виде книга отчасти утратила свою ценность. Поэтому он пришел ко мне сам и стал уговаривать произвести обмен, который я тщетно предлагал ему в свое время.
Теперь, когда экземпляр был восстановлен, мне ничего не оставалось, как преподнести его преемнику Льва XIII, который за долгие годы управления знаменитой библиотекой и ежедневного общения с книгами не утратил своего благоговейного отношения и любви к ним.
Приехав в Рим, поскольку посол, господин Шарль-Ру, отсутствовал, я нашел превосходнейший прием у советника посольства, господина Жака Трюэля. Последний обратился в Ватикан по поводу аудиенции для меня, на которую его святейшество любезно дал согласие.
По прибытии в Кастель-Гандольфо, где в тот момент находился папа римский, я был введен в просторный общий зал, и там меня встретил какой-то «монсеньор».
– Книга при вас?.. – спросил он.
Затем он провел меня в другой зал, где я увидел другого «монсеньора», и в его сопровождении я наконец попал в небольшую комнату с голыми стенами и без кресел. Единственным предметом обстановки был стоявший в углу небольшой письменный стол. На нем лежало «Подражание» в футляре, который он предложил мне снять.
– Maraviglioso![80] – воскликнул «монсеньор», увидев переплет.
Это была, конечно, римская учтивость, так как переплет выглядел весьма скромно.
– Когда объявят его святейшество, – сказал мне прелат, – вы опуститесь на колени и протянете издание святому отцу.
В проеме двери, через которую комната, где я находился, сообщалась с залами, которые я пересек по пути сюда, стоял священнослужитель в роскошном облачении, не отрывавший взгляда от запертой двери. Вдруг он скомандовал:
– На колени!
Я едва успел выполнить его приказание, как передо мной возник папа. Этот старик среднего роста в белом одеянии, стоявший посреди ничем не примечательной голой комнаты, показался мне еще более величественным, чем тот, которого я представлял себе во всем его папском великолепии.
Его святейшество по-отечески предложил мне подняться с колен, чего я не мог сделать без помощи приведшего меня туда «монсеньора», ибо все еще продолжал держать в руках книгу; и, находясь в таком затруднительном положении, я не увидел кольцо, которое папа римский протягивает паломникам. Когда я встал на ноги, святой отец взял книгу и, раскрыв ее, произнес:
– Мы весьма признательны вам за ваш подарок; мы уже знакомы с этим произведением, правда в менее роскошном варианте. Но каким образом этот великолепный экземпляр попал к вам в руки?
– Я его издатель, святой отец, – сказал я.
Его святейшество посмотрел на дату выпуска книги и воскликнул:
– Тридцать четыре года! – Очевидно, ему вспомнилось то далекое время, когда он не был отягощен бременем обязанностей главы Церкви.
Я осмелился попросить святого отца соблаговолить принять от меня в дар другое произведение, которое я издам в будущем, если оно окажется достойным Ватиканской библиотеки.
– Мы всегда питаем слабость к красивым книгам… и добрым книгам, – добавил он. – Я привык рассматривать себя в каком-то смысле хранителем Амброзианской библиотеки. Сейчас я благословлю вас.
Я сказал святому отцу, что был бы счастлив получить его фотографию с личной подписью.