“Пожалуйста, подождите меня; будем вместе завтракать”…
Я кивнул головой в знак согласия и остался в гостиной, стараясь привести в систему все сказанное мною Ея Величеству… Мысли бродили на поверхности, и я не мог угнаться за ними…
Вдруг дверь кабинета неожиданно раскрылась, и в гостинной появился С.П.Белецкий…
“Видите ли, я не заставил Вас ждать так долго, как Вы меня”, — сказал он, улыбаясь…
“Отчего же так скоро? — удивился я, — о чем же Вы говорили?..” “О Вас”, — ответил С.П.Белецкий.
Я засмеялся и подумал, что верно он выдержал экзамен менее удачно, чем я.
Но Белецкий совершенно серьезно сказал мне:
“Нет, князь, я Вас уверяю, что Императрица говорила со мною только о Вас: Вы произвели огромное впечатление на Ея Величество; Вам предстоит широкое государственное поприще”, — скороговоркою, ему свойственной, мягким, бархатным голосом проговорил С.П.Белецкий.
Мы вышли из дворца. У подъезда стояли две придворные кареты, какие должны были отвезти нас в большой Екатерининский дворец завтракать…
“За завтраком все расскажу Вам”, — сказал С.П.Белецкий, садясь в карету. Через несколько минут мы входили в одну из прелестных комнат Екатерининского дворца, посреди которой стоял небольшой квадратный стол, покрытый белоснежной скатертью, накрытый на две персоны… Придворные лакеи ждали нас, выражая знаки почтительной предупредительности.
Видите ли князь, — начал Белецкий, садясь за стол, — новый Обер-Прокурор Синода, Волжин, плохо справляется со своей задачей… Выбор оказался неудачным… Но человек он недурной… Ему, вот, и подыскивают помощника, человека не только знающего самое дело, но и личный состав иерархов…
Вы в полной мере удовлетворяете этим требованиям… Вы человек, кроме того, молодой, и разъезды, в случае надобности, Вас не утомили бы. На Вашу кандидатуру уже указывали некоторые члены государственного Совета, и Ея Величество имела Вас в виду и желала лично познакомиться с Вами. Сегодня же Вы произвели такое исключительно благоприятное впечатление на Императрицу, что Государыня решила остановиться на Вас и совершенно определенно мне об этом сказала… Скажу Вам, что Ея Величество осталась в восторге от беседы с Вами и сказала, что Вы точно знали и все Ее мысли и повторяли их, и что Она во всем была с Вами согласна.
Разумеется, я дал о вас самый блестящий отзыв”, — закончил Белецкий.
“В кредит, — ответил я, — ибо я даже не узнал вас: так мало мы знали друг друга”…
С.П.Белецкий улыбнулся и сказал:
“Нет, совершенно искренно… Вы гораздо больше известны в церковных кругах, чем Волжин… Если бы Императрица знала бы Вас раньше, то Волжина никогда бы не назначили Обер-Прокурором. Ваша кандидатура выдвигалась гораздо раньше, чем его… Вы, верно, даже не знали об этом?..”
“В первый раз слышу”, — ответил я с удивлением.
“О ней стали говорить уже тогда, когда вы издали свои книги о Святителе Иоасафе… Да, кажется, и в Государственной Канцелярии Вы занимаетесь какой-то специальной церковной работой, я слышал… По крайней мере, в междуведомственных комиссиях по церковным делам Вы всегда были представителем Государственной Канцелярии, мне говорили”…
“Да, но, все же, каким образом я могу рассчитывать на министерский пост, или на пост товарища министра, состоя лишь в 5-м классе должности, будучи помощником Статс-Секретаря”…
“Отчего же, какая же разница между директором департамента О6щих Дел Министерства Внутренних Дел и помощником Статс-Секретаря?” — сказал С.П.Белецкий.
“Да, но А.Н.Волжин, кажется, тайный советник, гофмейстер, значительно старше меня”…
“Все это пустяки, — ответил С.Белецкий, — и не имеет значения… А сейчас и тем больше… Теперь, при общем шатании и неустойчивости во взглядах, когда честное служение монархической идее объясняется неизменными мотивами личного свойства, самое ценное качество — это преданность Монарху, и с этой стороны мы все хорошо Вас знаем; а чин или служебное положение ничего не значат. Церковное дело Вы знаете, личный состав иерархов Вам также известен, и Вы, во всяком случае, имеете значительно большие преимущества, чем Волжин”…
“Но я так мало знаю А.Н.Волжина, а он меня еще меньше… Захочет ли он взять меня в свои сотрудники… Говорят, что он очень мнителен и неискренен, подозрителен и везде видит интриги… Я лично не могу об этом судить, но отзывы о нем очень разнообразны, и меня уже много раз предостерегали от него… Если же он и действительно мало сведущ, тогда, конечно, он возьмет в помощники того, кто, по общему мнению, возможно и ошибочному, знает больше Него… Это, ведь, общий принцип людей ограниченных… а потом, все же, класс должности явится, мне кажется, препятствием и в том случае, если бы не было других”…
“Сегодня Вы в 5-ом классе, а завтра будете в 4-м… Это зависит от вас”, — ответил Белецкий.
“Как?” — удивился я.
“Переходите в мое ведомство… В Главном Управлении по делам печати, как раз имеется вакансия… 4-й класс должности и 10000 рублей жалованья”…
“С удовольствием, но только при одном условии: если должность эта совместима с моею, ибо с Государственной Канцелярией я, по многим причинам, не хотел бы расставаться… Нельзя ли без жалованья, сверх штата?” — спросил я.
“Это еще проще. Если вы согласны, то я сегодня же переговорю с министром, а через несколько дней мы и представим Вас, и Вы, в качестве члена Главного Управления по делам печати, очень пригодитесь Судейкину”, — сказал Белецкий.
Судейкин был одним из друзей детства моего родственника А.С-ко, и меня интересовало знакомство с ним и совместное сотрудничество по вопросам, в области которых печать имела такое исключительное значение.
“Охотно, только сверх штата, с оставлением помощником Статс-Секретаря Государственного Совета”, — ответил я.
“Очень рад, — сказал Белецкий… — Может быть, в случае надобности, и Вы, когда-нибудь, мне поможете в чем-нибудь”, — добавил он, как бы мимоходом…
Сердечно простившись, мы уехали в разные стороны. С.П.Белецкий — на вокзал, торопясь в Петербург, я же к сестре, жившей в Царском Селе.
Такова правда, впоследствии так преступно взращенная, создавшая легенды о посредничестве Распутина в дальнейших событиях, приведших к моему назначению Товарищем Обер-Прокурора Св. Синода.
Странно не то, что такие легенды сопровождали каждое назначение — такова уже была тактика революционеров — а странным был тот массовый гипноз, благодаря которому этим легендам верили даже те люди, которые должны были бороться с ними и пресекать вздорные слухи, рассчитанные на специальные цели унизить престиж династии и подорвать доверие к верным слугам Царя и России. И этот гипноз был до того велик, что никакие опровержения клеветы и гнусной лжи не достигли бы цели. Впрочем, они были и фактически невозможны, ибо печать находилась в руках врагов России и династии. И потребовались ужасы революции и моря крови, гибель России, кража частной переписки Их Величеств, для того, чтобы гипноз рассеялся, и стало возможным оценивать факты прошедшего вне связи с той окраскою, какую им придавали революционеры и их вольные и невольные пособники. Теперь и имя Распутина перестало вызывать панику, и те, кто видел в нем источник зла, создававшего угрозу самому бытию России, недоумевают, не находя среди его “ставленников” ни одного из тех роковых людей, которые опрокинули Престол Божьего Помазанника и погубили Россию.
Совершенно несомненно, что Распутин, вращавшийся в самой толще народной, не мог не слышать об именах, выплывавших на поверхность, прославляемых или осуждаемых народною молвою, как не мог не слышать и отголосков закулисных интриг против Царя и династии, и, будучи фанатически преданным Царю, естественно делился с Государем и Императрицею своими впечатлениями, указывая на людей, преданность которых Царю не вызывала сомнений.
Но ведь это делал не только один Распутин, но и все окружавшие Царя люди, выдвигавшие своих кандидатов, и опубликованная частная переписка Ея Величества к Государю Императору не дает никаких указаний на то, что рекомендации Распутина всегда и во всех случаях предпочитались рекомендациям прочих людей… Напротив, на ответственные посты назначались часто люди, не только никогда не видавшие Распутина, но и определенно враждебно к нему настроенные. Нужно удивляться не тому, что Распутин рекомендовал Царю преданных Престолу людей, если даже считать такой факт бесспорным, а тому, что характеристики этого малограмотного крестьянина были часто очень меткими; но сделать отсюда вывод, что он выдвигал своих кандидатов из корыстных побуждений, или что эти последние входили с Распутиным в предварительные сделки, как утверждали в предреволюционное время те, кто делал революцию, и как, с не меньшим азартом, кричат теперь, могут только гг. Гольденвейзеры и К.
Вот, что пишет А.А.Гольденвейзер в своей статье “Последняя Царица” (Руль, Февраль 1923, N 680, 691).
“… Техника назначений, которая выработалась у нас в последние годы монархии, обозначается в письмах (Письма Императрицы Александры Федоровны к Государю Императору) с большою рельефностью. Аспирант на ту или иную должность заручался содействием Распутина; тот прямо, или через Вырубову, сообщал имя кандидата государыне; эта же последняя упорно воздействовала на Царя, пока не добивалась желательного назначения. Таким путем получили должности: Белецкий, Волжин, Хвостов, Штюрмер, Питирим, кн. Жевахов, Раев, Протопопов, Добровольский. Нужно отметить, что сама Императрица играла во всем этом механизме совершенно пассивную роль передатчицы. Она была слепым орудием в руках афериста. Сам Распутин правильно учитывал своей мужицкой смекалкой, что главное для него — сохранить свое влияние, а остальное приложится. Этим одним он и руководствовался в своих рекомендациях: он указывал только на тех людей, на которых рассчитывал, что они “не подведут”. Весьма показательно для морального уровня придворных и бюрократических сфер, что не было недостатка в людях — подчас с весьма громкими именами — которые охотно шли на такого рода сделки с Распутиным. Так как Царица была совершенно в его власти, за нее он был спокоен, то заботы Распутина были направлены главным образом на то, как бы сох