Время было такое. Все в идеологических ярлыках: Ван Гог — формалист. И все. И нам — советским людям — «его не надо». Мы — поклонники и проповедники реализма. Точка. Борис Робертович, по большому счету, мне это и сказал. Просто в своей обычной манере — мягко. Мне сразу стало ясно (у нас такие с ним были отношения), что Ван Гог не пройдет. И, кстати, для понимания. На дворе тогда стоял ни много ни мало, а 1944 год. Хотя вот что интересно. Самое первое издание писем Ван Гога вышло в СССР в 1935 году. И с предисловием директора Третьяковской галереи. А подготовка писем к изданию началась в 1929-м. То есть публикацию писем Ван Гога в 1935 году разрешили, а в 1944-м писать о нем дипломную работу мне запретили. А в 1948 году закрыли и сам музей, где были выставлены его картины.
Получается, что чем дальше мы отдалялись от революции, тем дальше и от авангарда, от нового искусства — как русского, так и западного. Хотя нужно сказать, что, побывав в музее и увидев всех этих художников впервые, я как-то сразу поняла, что это для нас такой запретный плод. Ван Гог, Гоген, Сезанн, я уж не говорю о Пикассо… Для обычного советского человека эти имена были под полным запретом.
И конечно, в такой ситуации, при таком отношении партийного руководства, которое решало все, музей был обречен. В 41-м году музей закрыли из-за войны, а коллекцию, как и все прочие произведения искусства, находившиеся тогда в Москве, увезли подальше, в другие города, в частности — в Новосибирск. Но по окончании войны музей же не открыли! Думаю, и не собирались.
Просто в один момент вышло постановление правительства о ликвидации Музея нового западного искусства. И все.
Кстати, у меня даже нет никаких публикаций на этот счет, только многочисленные выступления на эту тему. Хотя… Теперь уже точно не помню, но в 90-е, когда обо всем этом стало можно говорить публично (до этого мы даже не имели права опубликовать то постановление правительства и даже озвучить факт, что оно существует), я могла уже где-то написать, что в 1948 году вышло постановление, подписанное лично Сталиным, согласно которому Музей нового западного искусства признавался «буржуазным», то есть «пропагандирующим буржуазное искусство». Но опубликовать сам документ… Нет. Этого я не могла. Хотя я лично держала его в руках. А это постановление попало в Пушкинский потому, что часть коллекции осталась у нас, а часть ушла в Эрмитаж. И в Эрмитаже есть это постановление. Именно на основании этих документов коллекции и поступили в оба музея.
Так в 1948 году, в строгом соответствии с решением партии и правительства, блистательная коллекция была «закрыта». Даже наши музейные работники с этими картинами не работали. Не имели права. Но до известного момента. Потому что Сталин все-таки в 1953 году умер. И все немного помягчело. И уже в 1956 году мы открыли первую выставку Пикассо. Менялось время, менялось отношение. Постепенно все стало оживать. И мы, и Эрмитаж позволили себе что-то из этой коллекции выставлять, включать в экспозиции.
И эта проблема куда шире моих личных пристрастий, симпатий и антипатий. Это проблема политики в области культуры в определенное время — когда музей по решению Сталина был закрыт, а замечательнейшая коллекция, которой могла бы гордиться Москва, расформирована, и того, как эта политика осуществляется сегодня… Назревают новые проблемы, которые тоже надо обозначить. Для меня это очень серьезно, потому что в этом суть моего пребывания в ареале культуры.
Сейчас идет очень важный разговор о том, какой быть стране. И оценки того, что происходит, куда движется Россия, есть как положительные, так и негативные. В этой ситуации мне просто негоже промолчать.
Я не собираюсь пропеть что-то «во славу», чтобы кому-то понравиться или кого-то разочаровать. Я люблю свою страну. Это моя страна, и ни в какой другой я жить не буду. Больше того, я приняла многое, что на моем веку в стране произошло, и при этом далеко не всегда согласна с тем, как дело движется сейчас. Но это всего лишь моя жизнь и моя оценка. Что из того, что я обо всем этом думаю?! Страна была до меня, страна будет и после меня. Я это прекрасно понимаю[2].
История в фотографиях
Раздел составлен Маргаритой Задеевой и прокомментирован Лилией Дубовой
Воспоминания Ирины Антоновой сами по себе драгоценны и самодостаточны. Фотографии, собранные в этом разделе, просто дополняют ее историю, фиксируют шаг за шагом этапы ее большого пути, дают нам возможность не только прочесть рассказ о ее жизни, но и увидеть все своими глазами. А пояснения к ним служат своеобразным путеводителем по тому удивительному миру, в котором она жила и который творила своими руками.
Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. 1947
© А. Гаранин, фото
Так выглядело здание ГМИИ им. А. С. Пушкина (первоначальное название, данное ему основателем И. В. Цветаевым, — Музей изящных искусств) после окончания Великой Отечественной войны.
Со Дня Победы прошло всего два года. И хотя музей работал и принимал в своих стенах огромное число посетителей, но далеко не все было восстановлено.
Ирина Антонова рассказывала, что с протечками воды, уничтожавшими экспонаты, пришлось бороться не один год. И территория вокруг музея тоже далека от той картины, которую мы видим сегодня, когда приходим в ГМИИ на выставки. Еще не цветут и не благоухают знаменитые «пушкинские» розы, нет и огромных деревьев, в тени которых расположились лавочки, где так приятно присесть во время долгого стояния в очереди на новую выставку шедевров. Узнаваемы только фасад и колоннада, что остались неизменными со дня основания музея, именно такими, какими их задумал филолог, профессор Московского университета Иван Владимирович Цветаев. «Наш гигантский младший брат» — назвала музей знаменитая дочь профессора — поэт Марина Цветаева. О первом дне существования музея она ярко и с большой любовью рассказала в очерке «Открытие музея», сохранив память о своем отце и о главном деле его жизни.
ГМИИ им. А. С. Пушкина. Розовая лестница
© О. Иванов, фото
На этом фото мы видим центральную парадную лестницу музея на Волхонке. Известна она как «Розовая лестница», потому что отделана она разноцветными породами венгерского розового мрамора, который специально для нее был закуплен в Венгрии великим русским меценатом Юрием Степановичем Нечаевым-Мальцовым.
Но для любого постоянного посетителя музея эта лестница важна не только своей красотой и поражающим воображение великолепием. Она ведет в те залы музея, в которых проходит подавляющее большинство выставок, поэтому, преодолевая ее ступень за ступенью, мы каждый раз приближаемся к тому великому, что называется искусством.
ГМИИ им. А. С. Пушкина. Итальянский дворик
© В. Шустов, фото
Название «Итальянский дворик» весьма условно. Когда основатель музея Иван Владимирович Цветаев планировал внутреннюю организацию залов, он назвал его «Христианским двориком». А переименовали зал уже в советские времена. Видимо, кого-то из коммунистических чиновников сильно смутило старорежимное определение «христианский». В Итальянском дворике представлены слепки с итальянской и немецкой скульптуры эпохи Возрождения. А интерьер зала воссоздает итальянское палаццо XIV века, поэтому его новое название в некоторой степени оправданно. Итальянский дворик является вольной копией двора палаццо Барджелло во Флоренции, в котором сейчас расположен музей скульптуры.
Как правило, такие дворики представляли собой квадрат с фонтаном в центре и лестницами по периметру, ведущими во внутренние этажи палаццо. Со всех сторон пространство окружали лоджии, а стены украшались либо росписями, либо скульптурой из майолики.
В Итальянском дворике музея центральное место занимают слепки с двух конных монументов, сооруженных в XV веке в честь кондотьеров Гаттамелате и Коллеони по решению Сената Венецианской республики в Падуе и Венеции и выполненных крупнейшими скульпторами Раннего Возрождения — Донателло и Верроккьо. Именно об этом кондотьере Коллеони рассказывает Ирина Антонова. Конный монумент главнокомандующего войсками Венецианской республики Бартоломео Коллеони украшает собой площадь Санти-Джованни-э-Паоло в Венеции, а его точная копия стоит в самом центре Итальянского дворика. Думается, что совсем не случайно она проникла в сон директора музея. Статуя поражает своей монументальностью и тем ощущением уверенности, спокойствия, жестокости и грозной силы, которые читаются в ее четком силуэте, исполненном величия и красоты.
Венцом экспозиции Итальянского дворика несомненно является один из шедевров Высокого Возрождения — статуя Давида Микеланджело.
На выставке шедевров Дрезденской галереи в ГМИИ им. А. С. Пушкина. 1955
© М. Озерский, фото
В марте 1955 года руководство СССР приняло историческое решение о передаче ГДР всех картин Дрезденской галереи, спасенных советскими войсками и вывезенных в Советский Союз после капитуляции рейха. В этой связи было решено организовать в Москве, в Музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина, выставку из собрания Дрезденской галереи, чтобы советские люди смогли увидеть шедевры перед отправкой на родину.
Эта выставка является для ГМИИ знаковой — именно она навсегда изменила статус Пушкинского в мировом музейном сообществе, именно с нее начался отсчет проведенных в музее выставок мирового уровня.
Ирина Антонова не раз отмечала в интервью, что для работников музея выставка стала серьезным вызовом и настоящим испытанием. Но музей справился. Он оказался к ней полностью готов. Ведь за те десять лет, что картины пролежали в запасниках, были проведены их полная консервация, реставрация и всестороннее исследование. Это позволило в исключительно короткий срок разработать план экспозиции, составить каталог и краткий путеводитель, подготовить экскурсии и выездные лекции.