Один закон был выработан общественными деятелями в Москве. Поручение это, как уже сказано, взяли на себя Д. Н. Шипов, Гучков и князь Трубецкой или, вернее сказать, напросились на это поручение. Это обстоятельство именно несколько и замедлило опубликование закона о выборах и созыве самой думы.
Другой закон был выработан Крыжановским (служившим в министерстве внутренних дел, составившим выборный закон и Булыгинской думы) по моим указаниям и под моим руководством. Оба эти закона затем были рассмотрены в особом заседании комитета министров под моим председательством. В комитете министров в качестве членов по закону присутствовали председатели департаментов Государственного Совета (граф Сольский, Фриш и Голубев), некоторые приглашенные мною члены Государственного Совета - А. А. Сабуров, Таганцев, затем общественные деятели, участвовавшие в составлении их проекта: Шипов, Гучков, Стахович, Муромцев (будущий председатель Первой Государственной Думы), Кузьмин-Караваев и граф Бобринский. Последний не принимал участия в составлении проекта закона, но будучи ранее мне представлен, высказывал по тому времени довольно консервативные взгляды, особливо относительно будущего выборного закона, из-за этого именно он был мною приглашен.
В заседании значительное большинство членов склонилось к проекту, выработанному Крыжановским (ныне занимает пост Государственного секретаря) под моим руководством, сделав в нем некоторые поправки второстепенного характера. В этом большинстве участвовал и граф Бобринский, который горячо спорил с остальными общественными деятелями, опровергая их проект. Остальные общественные деятели поддерживали их проект и особенно много говорил, поддерживая проект общественных деятелей, Муромцев.
Я тогда в первый раз увидал этого почтенного старика и он на меня не произвел особенно симпатичного впечатления. Из членов правительства, участвовавших в заседании, к проекту общественных деятелей примкнули Философов (принципиальный либеральный деятель), князь Оболенский (у которого либерализм часто был средством для личных целей) и еще один или два деятеля, не помню, кто именно. Оба проекта затем обсуждались в особом совещании под {112} председательством Государя, в котором кроме министерства, членов Государственного Совета, присутствовавших в комитет министров, Государем были приглашены некоторые Великие Князья (помню Михаил Александрович), еще некоторые члены Государственного Совета архи-консервативного направления (Стишинский, Горемыкин, граф Игнатьев и еще некоторые), а также общественные деятели по моему указанию: Шипов, Гучков, барон Корф и граф Бобринский. Первые двое, конечно, должны были поддерживать проект общественных деятелей, а вторые двое - я рассчитывал, будут высказываться против - граф Бобринский потому, что он горячо и убежденно высказывался против в заседании комитета министров, а барон Корф, как земец весьма умеренных взглядов, а к тому же известный Императрице (а следовательно, и Императору) по благотворительной деятельности.
Проект общественный и правительственный отличались тем, что второй исходил из начал Булыгинского закона, причем нисколько не трогал всего, что касалось крестьянских выборов, а только расширил закон привлечением к выборам деятелей так называемых вольных профессии, квартирантов и рабочих. Первый же проект, т. е. проект общественных деятелей, делал значительно больший шаг к идеалу того времени кадетов, т. е. к всеобщим прямым, равным и тайным выборам, иначе говоря, к так названной, четыреххвостке (вероятно, потому, что осуществление этого простого проекта было бы наказанием имущих и сильных кнутом в четыре конца).
Его Величество, открыв заседание и после моих кратких объяснений, в которых я старался быть возможно более объективным, обратился к общественным деятелям и, к моему удивлению, не только Шипов и Гучков, но и граф Бобринский и барон Корф высказались за проект общественных деятелей, безусловно его поддерживая.
Я ранее говорил Государю, что двое будут поддерживать проект, а двое, вероятно, возражать, поэтому Его Величество был удивлен речами Корфа и особливо графа Бобринского.
После того, как общественные деятели высказались, Государь прервал заседание и затем отпустил этих деятелей. После заседание возобновилось без них. Во время перерыва я подошел к графу Бобринскому и недоумевающе спросил его:
- Как же вы, граф, защищали проект, против которого вы так недавно горячо возражали?
На это он мне ответил:
{113} - Ваше Сиятельство, после заседания комитета министров я пробыл в деревне, видел много народу и пришел к убеждению, что теперь никакой проект Россию не удовлетворит, кроме крайне демократического, а потому я и поддерживал проект общественных деятелей.
Затем заседание возобновилось, несколько членов говорили за проект общественных деятелей, а большинство за правительственный, но дело не было решено. Я видел, что Его Величество колебался.
На другой день было какое-то торжество, я видел Императрицу и заговорил с Ней об этом деле, высказав, что Государь сделает ошибку, согласившись на крайний проект. Это единственный раз, когда я обратился к Ее Величеству по вопросам государственным, рассчитывая на Ее влияние. Заседание опять возобновилось, некоторые члены говорили за проект общественных деятелей, а большинство опять за правительственный проект, в том числе Таганцев и Сабуров, которые, вообще, не без основания, считались и считаются культурными либералами.
Мне пришлось опять говорить, причем, стараясь быть возможно объективнее и указывая на преимущества и недостатки обоих проектов, я все-таки высказывался за правительственный, т. е. мой проект. В результат Государь сказал, что Он принимает и утвердит правительственный проект. Когда этот закон был обнародован, большинство, поскольку общественное мнение выражалось в прессе, находило его недостаточно всеобщим и вообще неудовлетворяющим современным течениям общественного и народного сознания. А затем, когда начались выборы и увидали, что и этот закон дает таких представителей, которые будут выражать тенденцию "против сильных", а равно высказывается за широкое понимание акта 17 октября и когда начали сознавать, какие же выборы получились бы, если бы был принять еще значительно более демократически проект общественных деятелей, то тогда поняли, что правительственный проект представляет maximum той демократичности, которая по тем временам была возможна.
(* Шипов и Гучков даже по проекту правительственному в Государственную Думу не попали. Шипов (человек принципиальный и политически несомненно честный) был выбран от земцев в Государственный Совет. Гучков не был выбран и во вторую думу. Для того, чтобы он мог попасть в 3-ю думу, нужно было, чтобы явился такой господин, как Столыпин, который, начихав на основные законы, ввел новый выборный закон, который основан на том начале, чтобы давать в думу большинство сильных, т. е. такое большинство, которое всегда будет плясать под дудочку правительства, если только таковое не будет состоять из кретинов.
Гучков же даже по этому новому выборному закону 3 июня рисковал не попасть в думу и, так как Столыпин очень хотел, чтобы Гучков попал, то приказал для этой цели бывшему градоначальнику генералу Рейнботу пустить в ход подкуп, что Рейнбот и исполнил, как это было обнаружено на судебном следствии по делу генерала Рейнбота в Москве, когда он был без достаточных оснований устранен Столыпиным от должности и предан суду; если не считать достаточным основанием то, что одно время Рейнбот был в большой милости у Государя, а потому мог явиться в будущем конкурентом Столыпину. Гучков, будучи таким образом выбран в думу, пошел на служение г. Столыпину, а теперь обратился в тип "чего изволите", а потому сделался серьезным пайщиком "Нового Времени". Точно так и граф Бобринский попал только в 3-ю думу по Столыпинскому закону 3-го июня, закону - собирателю "сильных".
Графа Бобринского я мало знаю, знаю, что он сначала служил в лейб-гусарском полку, а затем вышел в отставку и сделался таким красным зайцем, что Государь, когда был в Ялте в девяностых годах, не пожелал принять Бобринского вследствие его левых выходок. Затем смута 1904-5 годов, погрозившая сильно карманам богатых вообще и больших землевладельцев в частности, по-видимому сбила почтенного графа с панталыка. Попав в 3-ю Думу под знаменем 17 октября, он стал там затем националистом и нередко произносить речи a la Пуришкевич (балаганно-реакционные).
Далее говорят и, кажется, не без основания, что за его - графа Бобринского - хорошее поведение он получил из государственного банка ссуду в несколько сот тысяч рублей, без которой его дела потерпели бы полное крушение.
Во всяком случае почтеннейший граф человек очень увлекающейся и неустойчивый.
Его отец, граф Алексей Бобринский, при Александре II был министром путей сообщения и я служил под его начальством. Это был благороднейший и честнейший человек, но тоже не без странностей. За свое благородство он угодил, будучи министром путей сообщения, на гауптвахту за то, что не потрафил княгине Долгорукой (Юрьевской) в ее денежных аферах, а затем вышел в отставку и более не являлся в столицу. Вероятно, это обстоятельство несколько повлияло на водворение в его сыне микробов либерализма, но либерализма графского, который улетучился сейчас, как только этот аристократический либерализм встретился с либерализмом голодного желудка русского народа. Вообще, после демократического освобождения в 60-х годах русского народа Самодержавным Императором Александром II с принудительным возмездным наделением крестьян землею, между высшим сословием российской Империи появился в большой дозе западный либерализм. Этот либерализм выражался в мечтах о конституции, т. е. ограничении прав Самодержавного Государя Императора, но в ограничении для кого? - для нас, господ дворян.
Когда же увидали, что в Poccии, кроме Монарха и дворян, есть еще народ, который также мечтает об ограничении, но не столько Монарха, как правящего класса, то дворянский либерализм сразу испарился. Впрочем, в известной степени почти везде на западе было тоже: сначала высшее сословие ограничивало Монарха, а потом народ ограничивал это сословие, включая сюда денежную буржуазию. В настоящее время последняя стадия этого процесса резко проявляется в Англии. *