- Сколько людей так зарубили и съели. А все от голода. Жить-то охота. Умирать так, зазря, никому нет охоты.
- А что же немцы? - кто-то спросил. - Они-то чего смотрели?
- А что немцы? Они смотрели, смеялись, фотографировали. Потом для развлечения стреляли по куче людей из автомата. Спускали овчарок, снова смотрели, смеялись и фотографировали. Мы для них были вроде диких зверей. А может быть и хуже.
- Это чего, а вот у нас было в Кременчуге, вот это голодали. - Сказал худой человек в полувоенной-полугражданской одежде. - Мне как-то всю жизнь приходилось сидеть по тюрьмам. Тюрьма вроде бы мне дом родной. Вот и сейчас тоже сижу в тюрьме. Вам здесь плохо, а мне ничего, хорошо. Здесь лучше, чем в тюрьме. Здесь я пленный, а не преступник. Нам можно спать сколько хочешь, петь песни. Кушать тебе приносят. Хорошо! Как на курорте! А вот в Кременчуге! Вот это было да! Никогда не забуду. Хоть я и сижу всю жизнь по тюрьмам. Жрать почти ничего не давали. Как мы жили и сейчас не пойму. Полицаи ходили злые. Били что надо. В руках резиновый шланг, а в середине песок насыпан. Как даст меж ребер, так и душа из тебя вон. Мы и сами-то без их помощи умирали, а уже как всыплет полицай резиновым шлангом, так тот бедняга умрет обязательно. Обыкновенно они умирали ночью, к утру почему-то.
- А откуда тебе известно, что они умирали к утру? Что, ты им нянька был что ли? - Возразил кто-то.
- Да точно к утру умирали. А что мне врать? Польза мне что ли есть от этого? Ты же мне не дашь своей пайки за это. Когда такой доходяга вот-вот отдаст концы, ему не давали умереть самому. Кто-нибудь потихоньку придушит его и точка.
- Но зачем же душить его? - Опять кто-то спросил.
- Как зачем? - рассказчик пожал плечами, - Ведь мертвечину жрать противно. А тут получается как будто и не мертвечина. Раздерут его на части прямо ногтями или зубами и сожрут до утра. Удобнее всего было жрать печенку и сердце. Они мягкие и много мяса на низ. А мясо у доходяг жесткое. Кроме того мяса-то на них не бывает. Обгладывать голые кости опасно. Можно засыпаться. Если утром полицаи дознаются, что завелся людоед в камере, дознаются - насмерть прибьют. Тут же, в камере, шлангами и забьют. За людоедство там здорово прибивали.
- И ты тоже ел человеческое мясо? - Начали спрашивать слушатели.
- Брешет он все! Делать ему нечего, вот он и треплется!
- Хотите, братцы, верьте, хотите нет, я говорю, что было.
- Ну а как же тебя не сожрали?.
- Да потому, что он сам был вместо людоеда, наверное, и он тоже людоед. Жрал людей.
- Э-э, братцы, - ответил рассказчик, - чего только не было. Лагерь этот этапировали, а я попал сюда. Вот. Что я, буду врать вам что ли? Зачем вы мне нужны?
- Верно он говорит. Я тоже знаю такие лагеря, где пленные с голоду ели мертвечину. Сорок первый год был трудный для пленных. Немногие уцелели из того времени пленных. Сейчас совсем другое. Сейчас жить можно. Что вы знаете о том страшном времени? Все вы новички. Ничего вы не знаете. Расскажи вам - не поверите.
Запись от 05.06.68
- Нет, товарищи-господа. Послушайте, что я вам скажу! - У противоположной стены приподнялся солдат лет сорока в неопределенной одежде, устроился поудобнее и без предисловий начал: - Все это правда и ничего он не брешет. То, что я видел в сорок первом году, сейчас мне тоже кажется страшным. А вам, неженкам и обжорам, тем более. У нас тоже закусывали жмуриками. Только у нас их жарили. Они действительно сухие и тощие. И жрать-то там в них по сути дела ни черта. Чтобы развести огонь и зажарить их, нужны дрова. А где их в лагере взять? И все равно находили выход. Ногтями и зубами расщепляли телеграфные столбы, двери, окна, подоконники. Ну, прямо звери, а не люди. На мелких лучинках за одну ночь все обжарят и сожрут. К утру на земле оставались одни обглоданные кости человеческие.
- А как же охрана? - Cпросил кто-то. - Разве она не видела огня, да еще ночью?.
- Почему не видела? Видела! Жили-то мы под открытым небом, бараков не хватало. Холодно было. Чтобы за ночь не замерзнуть, некоторые, кто мог, разводили огонек. Это разрешалось, охрана не мешала нам. У нас за людоедство тоже строго было. Убивали на месте за это. Если дознаются, сразу капут. Только кто тогда боялся смерти? Что так умрешь с голоду, что полицаи добьют. Все равно всем один конец.
- А вообще рассказывают, что человеческое мясо вкусное? Ведь человек кушает все хорошее, - кто-то робко спросил.
- Только не пленный доходяга. - Засмеялись из угла.
Мнения о вкусе человеческого мяса разошлись. Большинство стояло на том, что людей никто в пищу не употребляет. А те случаи, которые здесь рассказывали, в счет брать не следует. Это мнение голодных людей, которых в лагере так здорово довели, что это уже были не люди. Потом слово взял еще один оратор. Он полусидел у дверей, в разговор не вмешивался и как будто ждал момента, когда все наговорятся и умолкнут сами. Он начал так:
- А вот у нас в лагерях еще в мирное время, когда я отбывал срок на севере, тоже рассказывали. Были такие отчаянные. Пешком пытались уйти с Колымы на материк. Через леса и тундру. Много жратвы с собой не унесешь - заметят. Да и нести ее на себе тяжело. Договорятся человека 2-3 из отчаянных. Подкопят сухарей. Потом подговорят еще 1-2х зеков и убегут. Пока имеются продукты, идут все вместе. Когда же становится кушать нечего, они убивают этих подговоренных к побегу и потом питаются их мясом.
- Вот это здорово! - Зашумели в камере. - Значит, они захватывали с собой живое мясо. Ну и что же? Кто-нибудь выходил на большую землю?
- Нет. Говорят, с Колымы еще никто не уходил. Далеко очень. Дороги нет. Выбьются из сил, в тайге погибнут. Другие возвращались обратно сами. Или ловила охрана. А еще говорят, что некоторые пытались бежать даже в Америку. Там она где-то близко. Всякое было, да разве оттуда убежишь? Наше НКВД не то, что простофили немцы. От немцев очень легко убежать. Взял, да убежал. Ведь столько пленных бегает из лагерей. Эге! Это только мы ничего не знаем. Сидим здесь, в лагере и сами, добровольно, подыхаем от страха и голода.
- Конечно, можно убежать. - Кто-то подтвердил. - Только куда убежишь? Если бы был дом где-нибудь рядом. А так, куда бежать?
- К фронту! - Сразу высказалось несколько голосов.
- Далеко очень, поймают. Потом еще фронт надо суметь перейти. Хлопот много будет. Перейти фронт может быть и перейдешь, только догони его, этот фронт. Вон он как, этот фронт, сам бежит на восток. Скоро до Волги докатится. Может быть, и догонишь его, а война в это время кончится.
- Нет, братишки. Война в этом году не кончится. Говорят, что наши союзники скоро откроют второй фронт.
- Хоть бы скорее они открывали его, этот свой второй фронт. Вот тогда немцев припечет. Тогда им самим будет капут! Так им и надо! Хотел бы я видеть, как они побегут. Вот будут драпать!
- Конечно, да еще, наверное, побыстрее нас! Ведь они все на машинах, не догонишь его.
- Да, босиком или в обмотках трудно гнаться за машиной.
- Ничего, я согласен. Хоть в обмотках, хоть босиком. Куда угодно, как угодно! Только бы не отступать. Отступать хуже всего. Уж лучше сразу умереть, чем переживать такой позор, как довелось видеть. Бежишь как идиот по дороге километров 50-60 в сутки. На тебя смотрят крестьяне, дети, женщины, старики. Плачут, спрашивают "Куда же вы, родимые, бежите. А мы-то куда без вас. Что же теперь будет с нами?". Что им скажешь?! Мы и сами-то не знали, куда бежали тогда. Вообще никто ничего не знал. Много в том году погибло нашего брата. Наверное, вся наша кадровая армия погибла. Интересно, откуда наши еще силы берут? Казалось, что мы гибнем последними. Армия была вооружена плохо. Боеприпасов не хватало. Да и сами солдаты-то были старики да дети. Как будто бы уже все, больше неоткуда скрести. А смотри же - фронт-то еще существует. Держится. Что ни говорят, а чудеса существуют. Нам бы теперь до зимы продержаться. А там, зимой, наверстаем. У наших сил еще много. Только наше командование одни дураки да предатели. Говорят, какой-то русский генерал несколько армий сдал немцам. А сам тоже перешел на их сторону.
Пленные помолчали.
- В эту войну много было предателей. Если бы нас не предали, немцу нас никогда бы не взять.
- А что предатели?! Кто их видел?! Болтают больше. Пусть даже их в десять раз было бы больше. И тогда бы немцы с нами не справились. Тех, кто хотел дезертировать или сдаться немцам добровольно было мало. Я лично не встречал таких. Вот, давайте проверим для интереса. Нас здесь, в камере, двадцать пять человек. Кто из вас сам сдался в плен? Подымите руку. Эй, ты, каторжник, ты чего молчишь? Ты же всю жизнь сидел в тюрьмах. Ты, наверное, сам сдался?!
- Заткнись, сука. Я тебе дам сейчас по морде, сразу научишься отличать, где предатель, а где пленный. Я был в тюрьме как грабитель. Вор был я. Вот меня и сажали в тюрьму. А сюда я попал, наверное, по твоей вине. Я по глазам тебя вижу. Ты сука самая первая. Ты спрятавшийся партиец. Предал нас, а теперь всю вину за это хочешь опять на нас свалить. Я тебе покажу, какой я каторжник!
- Хватит вам! Еще вас здесь не хватало! - Начали было урезонивать спорщиков.
- А чего он обзывается? Что я, трогал его, что ли? Знаю я, кто и зачем в партию вступал. Был дурак дураком, да и остался им. Раз уж не смыслишь ничего, не лезь, куда не можешь. Я сижу здесь не по своей воле. Меня сюда впихали мои дураки командиры. Вот, вроде этого. Не зря говорят: "что будет, если пироги начнет печь сапожник, а сапоги шить пирожник".
Спорщиков успокоили.
- Не по нашей вине мы стали пленниками. Не по нашей вине лопнул фронт и немцы топчут нашу землю и жгут наши города. Развязку случившегося где-то в другом месте ищите. Солдаты наши хорошие. Будто еще при Екатерине немцы говорили: "Если бы им, немцам, дали русского солдата, да ихнего немецкого офицера, они бы весь мир завоевали". Вот какие солдаты у нас в армии. А что там какие-то предатели? Наверное, это такая пропаганда есть. Только чья это пропаганда, наша или немецкая, сразу не понять. Умишки наши слабоваты для этого, да и сами-то мы все взаперти. Может быть, это