Во мне он видел не командира, а хорошего товарища, много откровенничал о своих самоволках, воровстве мандаринов у местных граждан, женских увлечениях. Всем офицерам части он давал очень точные характеристики, копировал походку, ужимки, отдельные выражения, высказывания.
Ч. дружил с двумя солдатами-хохлами, такими же крепкими ребятами, любителями поесть, посмеяться и пошкодить. Один из них служил медбратом и, так же как химик-дозиметрист, имел достаточно свободного времени. И многое знал о жизни офицеров и сверхсрочников. Когда эта троица собиралась вместе, то каждый пародировал своих командиров или сверхсрочников. При этом хохот стоял неимоверный. Делали они это беззлобно, но с удовольствием.
Наш дивизион ежегодно выезжал в летние лагеря под Поти. В этом районе была беспаспортная зона. Эта троица на период лагерей подкармливала себя свининой. Как это делалось? Солдаты обратили внимание, что свиньи местных граждан пасутся летом вольно по всей округе. Чтобы свиньи не проникали в огороды и не портили грядки, им надевали ярмо в виде деревянного треугольника. За свиньями ухода и присмотра не было все лето, а осенью их загоняли в свинарник и усиленно кормили. По заранее отработанной методике наши герои убивали свинью и делали солонину, которую держали в медицинской палатке. Шкодливость этой троицы не имела пределов, но они ни разу не попались, и все им сходило с рук.
В обеденное время я, Кореньков и Гоголь отправлялись к морю мимо домов местных аджарцев, которые угощали нас мандаринами, предлагали дружбу и гостеприимство. Однажды мы согласились зайти к ним в гости.
Дома аджарцев — самодельные, двухэтажные, неоштукатуренные, серого цвета из галькоблоков, которые они заливали сами, благо гальки на пограничной реке Чорух было в избытке, а купить цемент не составляло никакой сложности.
Благодаря гостеприимству местных мы познакомились с их бытом. Дома однотипные, при входе слева кухня с длинным столом, за которым обедает вся семья. Но поскольку мы гости, нас приглашали в дом. Там тоже длинный стол, который быстро заставляли вкусными мясными блюдами, кусками домашнего сыра, фруктами из сада, мандаринами, апельсинами, виноградом и лавашом, а также в избытке зеленью — укропом, кинзой, петрушкой и другими ароматными травами, название которых я не запомнил. На стол ставили и кувшин домашнего вина. Женщины, расставив посуду и граненые стаканы, моментально удалялись.
В комнатах обычная для того времени мебель, по много кроватей с большим количеством ватных одеял и подушек. Меня смущало поведение местных: с нами говорят по-русски и тут же по-аджарски с присутствующими, хорошо говорившими по-русски. Что сказал, не знаю, как реагировать, непонятно. Мне это очень не нравилось, и я с удовольствием уходил из, казалось бы, гостеприимного дома.
При выходе из дома я обратил внимание на блестящие, черно-коричневые сосульки, висевшие на ниточках во дворе, — чурчхелы (самодельные конфеты). Хозяева предложили их попробовать, но мы постеснялись и, к их удовольствию, сорвали несколько мандаринов с дерева.
С этого дружеского обеда началось мое знакомство с грузинской кухней. Спустя какое-то время мы узнали, что дешево пообедать можно в столовой пивного завода. Здесь мы часто покупали мясное очень вкусное блюдо каурму, лобио, хинкали, чахохбили из дичи (утки, фазана, курицы, цыпленка, индейки, гуся).
На суп-харчо с орехами и баклажаны с ореховым соусом ходили ужинать в буфет Дома офицеров.
В столовой машиностроительного завода дешево стоили сациви из рыбы и цыпленок табака. А в буфете торгового порта вкусно готовили суп-чихиртму, пирог с изюмом и орехами, маринованную свеклу с орехами и маринованную цветную капусту. Мы наслаждались своеобразным розовым вареньем и вареньем из молодых грецких орехов.
Грузины гордятся своими винами, письменностью, горами, мужским многоголосым песнопением и чахохбили. Мне приходилось часто посещать закусочные и кофейные заведения, пока оставался холостяком. Не имело значения, был ли завтрак, обед или ужин, когда вдруг вставали мужчины из-за стола, клали на плечи друг другу руки и завораживающе, приятными голосами, задушевно пели. Их пение нельзя сравнить с русскими удалыми песнями, задушевными романсами, песнями-балладами. За четыре года службы я всего раз слышал, как поют женщины.
На мой взгляд, интересное у грузин отношение к поэтам. Никто никогда не называл при мне фамилию грузинского поэта, называлось только имя, и каждый знает, кто стоит за этим именем. Так, Шота сказал, и все знают, что это сказал Руставели. Важа писал, и все понимают, что писал Пшавела. Или Николоз обращал свое внимание, в этом случае речь идет о поэте Бараташвили. Конечно, такие знания приходят не сразу, а постепенно.
После пяти часов вечера солдаты ежедневно могли заниматься спортом, чтением книг, отдыхать. Я играл с ними в волейбол, баскетбол, ручной мяч, футбол, шашки и шахматы. Солдаты тянулись ко мне, делились своими переживаниями, заботами, семейными новостями, и это заметил замполит части. На очередных выборах секретаря комсомольской организации в декабре 1964 года он предложил мою кандидатуру в секретари комитета комсомола дивизиона.
Не могу не сказать несколько добрых слов о замполите. Подполковник Михаил Гаврилович Потапов, он прошел Великую Отечественную войну политработником роты в штрафбате. А это, я считаю, дополнительное испытание для офицера. Во-первых, штрафников бросали в бой на самых опасных направлениях, им ставились самые сложные задачи. Смертность среди штрафников оставалась очень высокой. Во-вторых, за штрафными батальонами всегда стояли заградотряды, готовые расстреливать отступавших. В-третьих, солдаты-штрафники могли выстрелить в спину офицерам по любым причинам, когда те поднимали их в бой.
Михаил Гаврилович никогда не кичился своей службой в штрафбате и многочисленными ранениями, был неплохим психологом и хорошо разбирался в людях. Он читал их как открытую книгу. Не любил бездельников среди политработников дивизии, особенно политработников по второму штату, готовых доложить руководству о недостатках в частях дивизии.
Ко мне относился с уважением, мы часто откровенно беседовали, он разъяснял, как поступить в конкретных случаях с солдатами, как понимать партийные установки, что нужно делать срочно, а на что не надо тратить силы.
Мне вспоминаются разговоры о мнимых комсомольцах среди новобранцев. Ежегодно в дивизион прибывали новобранцы, которых я опрашивал по многим вопросам, чтобы определиться, можно ли их задействовать в самодеятельности, спорте и по многим другим направлениям солдатской жизни. Конечно, я спрашивал и об их членстве в комсомоле. Как правило, ко мне поступало около тридцати учетных карточек, иногда с комсомольскими билетами. Хозяева этих документов даже не догадывались, что состоят в комсомоле, во всяком случае, не считали себя комсомольцами, в чем я убеждался при повторных беседах. Это сильно расстраивало меня и Михаила Гавриловича. Мы понимали: районные руководители комитета комсомола, в сговоре с сотрудниками райвоенкоматов, для хорошей отчетности оформляли липовые комсомольские документы, тем самым подрывали авторитет комсомола. Об этом мы по отдельности докладывали в политотдел дивизии.
Будучи уже в возрасте, Михаил Гаврилович самозабвенно любил спорт, играл в футбол в нападении на достаточно хорошем уровне, правда, минут двадцать, на большее его не хватало.
Новая служба мне нравилась, но я лишился выходных дней, так как в вечернее время и в субботу с воскресеньем комсомольский вожак обязан вести культурно-спортивную работу с солдатами, выпускать стенную газету, организовывать экскурсии, проводить воспитательную работу, разъяснять политику партии и т. д. А в рабочие дни все офицеры должны быть на построении, а я еще — и отчитываться в комитете комсомола дивизии.
Среди солдат оказались четыре человека с высокими спортивными показателями, один был выпускником физкультурного института. Он имел двенадцать спортивных первых разрядов. Еще у одного солдата было четыре спортивных первых разряда по игровым видам спорта. Мне удалось найти еще несколько спортивных ребят и на их базе и с моим участием создать добротные команды по легкой атлетике, военно-прикладным видам спорта, футболу, баскетболу, ручному мячу и волейболу. На первенстве дивизии наши спортивные команды занимали призовые места, и это нравилось замполиту и командиру части, но очень раздражало физрука дивизии, которому подчинялась спортивная рота дивизии. Я должен гражданским людям пояснить, что в дивизионе триста человек, а в полку — тысяча. И мы по идее не должны были обыгрывать полковые команды в силу своей малочисленности, а команду спортивной роты дивизии — и по мастерству, так как в ней собраны все ведущие спортсмены дивизии.
Для того чтобы проводить культурно-массовую работу, надо знать Батуми. Я пытался восполнить этот пробел и стал активно изучать город и его социальную структуру.
Я посетил с экскурсиями вместе с солдатами или своими друзьями — однополчанами Николаем Кореньковым, Георгием Гоголем и Леонидом Вартановым — все музеи и достопримечательности Батуми и его пригорода. С Леонидом Вартановым мы подружились в Батуми, он так же, как и я, окончил Ленинградское зенитное артиллерийское техническое училище, Новосибирскую школу КГБ, служил в ЗакВО, Московском округе ПВО, его перевели в Москву, а потом и в Высшую школу КГБ имени Ф.Э. Дзержинского. Мы дружим вот уже пятьдесят лет. Мне нравятся его отзывчивый характер, оперативная смекалка, житейская хитрость, умение ладить с людьми, давать им четкие и объективные характеристики, жизнелюбие.
В 1965 году Главное политическое управление Советской армии и Военно-морского флота организовало творческую командировку по Закавказским республикам, в том числе и в Батуми, известного поэта Е. Евтушенко. Его встреча проходила в Доме офицеров. И хотя в городе висели афиши о творческом вечере Евтушенко, к моему удивлению, публики было мало, человек сто, не более.