— Войдите, — как-то вяло произнес он.
Вошел тот, кому предстояло идти на операцию. Крокетт ещё раз выслушал подробный инструктаж шефа и пожелания успехов:
— Ну, с богом, Винсент! Операция, как вижу, подготовлена качественно, провала не будет, потому что её готовили настоящие профессионалы. Результаты доложите лично. Я буду вас ждать в кабинете.
Ровно в 19.00 2 сентября 1977 года гражданский помощник по вопросам обороны (именно так называлась должность прикрытия разведчика) Винсент Крокетт надел под футболку специальный бандаж с радиоаппаратурой. Она позволяла перехватывать разговоры сотрудников службы наружного наблюдения и советских контрразведчиков в районе проведения операции. Еще раз проверил контейнер, присланный из-за океана и предназначенный для «Этьена». Он представлял собой пустотелый обрезок кабеля с вложением: 300 рублей, пять пустых почтовых конвертов с подставными адресами на иностранном языке, несколько шифровальных блокнотов, ручка для тайнописи и очередная инструкция. Контейнер находился в промасленной тряпке, чтобы не привлечь внимание случайных прохожих. «Валяться» камуфляж в таком виде должен был не более 15 минут.
В 20.00 Крокетт, после получения подтверждающего звонка «Этьена», вместе с женой Беки выехал на операцию. Вскоре они оказались в районе Салтыковки, за отдельным столиком в уютном ресторане «Русь», давно облюбованном иностранцами. Ужинали весьма скромно — бутылочка сухого вина и холодные закуски. Супруги мило беседовали, поглядывая на входные двери, и следили за вошедшими, ─ пытаясь обнаружить «хвост». Беки держала дамскую сумочку на коленях, периодически поправляя ее, и проявляла постоянное беспокойство за ее сохранность. В сумочке находился в целлофановом пакете шпионский контейнер. Через два часа они покинули ресторан.
Машина рванула с места. Винсент посмотрел по сторонам. Проехали одну улицу, другую, повернули на Костомаровскую набережную. Улица была пустынной: ни пешеходов, ни автомобилей, ни бродячих собак. Когда машина проезжала мимо осветительного столба, Беки по указанию мужа выбросила из окна по направлению к забору контейнер. При этом, освобождаясь от целлофана, испачкала машинным маслом ладони, юбку, сиденье. То ли руки дрожали, то ли слишком постарались промаслить тряпку «специалисты-профессионалы».
Машина рванула, резко с места взвизгнув протекторами, и понеслась по Костомаровской набережной до развилки, ведущей к улице Чкалова.
— Всё!!! Дело сделано, Беки!
— Жми в посольство, тебе ведь надо доложить, а мне — отмыться. Я вся перепачкана.
— Скоро будем дома…
Не успел он договорить фразу, как дорогу перегородили неизвестно откуда взявшиеся сотрудники ГАИ. Сразу же подъехало несколько автомашин с включенными фарами.
— Конец, мы вляпались, — только и сумел проговорить Винсент супруге. Оставалось «забаррикадироваться» в машине и требовать вызова представителя посольства. Однако последовала не очень приятная процедура, какая случается со шпионами, пойманными с поличным. Группа захвата их «освободила» из автомобильного заточения и вежливо предложила пересесть в микроавтобус. Беки укусила за руку сотрудницу, участвовавшую в задержании и ее личном досмотре.
В приемной КГБ, куда поздно ночью доставили провалившихся разведчиков, супругам Крокетт трудно было отрицать непричастность. Факты и вещественные доказательства говорили сами за себя. Сотрудницы приемной помогли Беки отмыть руки и почистить одежду. Консул посольства США также не смог опровергнуть улики, послужившие основанием для задержания граждан его страны.
— Всё ясно, — ответил американский дипломат. — Как же мне надоело встречаться с вами по ночам!
Эти слова были адресованы сотрудникам контрразведки, принимавшим участие в операции по задержанию американских разведчиков. После подписания протокола об инциденте консул увез провалившихся дипломатов-разведчиков в посольство. Винсенту предстояло отчитываться перед резидентом и спешно собирать вещи, будучи объявленным «персоной нон грата».
А Филонова ждал судебный процесс. Суд начался 10 июля 1978 года. Он обвинялся в совершении преступлений, предусмотренных ст. 64 и ст. 78 УК РСФСР (измена Родине и контрабанда). 14 июля Военная коллегия Верховного Суда СССР под председательством полковника юстиции М.А. Макарова приговорила его к высшей мере наказания — расстрелу.
«Разум мой помутнел, я четко себя представил между добром и злом; никто меня в посольстве не ласкал, никто доброго слова не говорил, все оскорбляли в большей или меньшей степени, насмехались, иронизировали; я сделался злопамятным. Мне хотелось мести. Сейчас я понимаю — безгранична способность людей принимать ложные ценности за истинные. Я сел не в свои сани. Взялся не за свое дело, начал заниматься тем, на что не способен, на что не имел достаточных знаний, способностей, умений и навыков, да и нужной глубокой подготовки, хитрости и смелости»[30]. Так говорил Филонов на судебном процессе.
После подачи Филоновым прошения о помиловании смертная казнь была заменена на 15 лет лишения свободы.
Судебное заседание проходило в закрытом режиме, который обеспечивали сотрудники 2-го отделения. 10 июля один из четырех приглашенных журналистов пронес записывающее устройство. На следующие дни заседаний он, по чекистской рекомендации, не приглашался.
На меня и других сотрудников 2-го отделения хорошее впечатление произвела жена Филонова своим поведением, содержанием речи, самообладанием. Смотрела она на Филонова без ненависти, но с большим укором.
В своей речи, обращаясь к нему, она сказала: «Я думала, ты военный разведчик, а ты слабак; я думала, ты умный и сильный, а ты не умный и не сильный; я думала — ты смелый, а ты трус; я думала — ты честный, а ты нечестный; я думала — ты чистый, а ты грязный. Да, конечно», — сказала она строго, и потом, взглянув на него с прямотой человека, готового отстаивать свое мнение, свои убеждения, сказала еще раз: «Да, я в тебе ошиблась. Детям я скажу, что ты в длительной зарубежной командировке, мы будем тебя ждать. Мои глубокие и дорогие для нас чувства просто умерли, и я даже не знаю, воскреснут ли они вновь. Простить тебе все измены — Родине, жене, детям, родителям, отцу — участнику кровопролитной войны, орденоносцу, я не могу. Ты привел в семью разлуку, за этой разлукой не будет встречи уже никогда. В умники попал, а из дураков не вышел».
Такое высказывание, а также сотрудничество Филонова со следствием позволило руководству КГБ предложить ей написать письмо американскому президенту, чтобы он обратился к Л.И. Брежневу с просьбой о помиловании. Она это выполнила. Д. Картер обратился с такой просьбой к генеральному секретарю ЦК КПСС Л.И. Брежневу, и высшая мера наказания была заменена. Это был политический шаг нашего руководства, а исполнителями были сотрудники 2-го отделения, следователи.
На последнее заседание суда были приглашены около тридцати сотрудников ГРУ, в том числе и несколько человек, работавших и учившихся с Филоновым. Мне, в числе других, ставилась задача зафиксировать их реакцию на случившееся. Некоторые спокойно осудили Филонова, некоторые с блеском в глазах и звоном в голосе заявили: «Я с таким человеком в разведку не пошел бы». Какая-то фальшь звучала в этих словах. Удивил сотрудник Васюкевич, учившийся с ним в одной группе. Покрывшись испариной, дрожащим голосом заявил мне, что во время учебы он видел в нем чужого человека, и знал, Филонов плохо кончит. Грустно вспоминать таких людей и больно.
Свой срок Филонов отбывал в исправительно-трудовом учреждении 389/35, более известном как лагерь «Пермь-35». В интервью французским журналистам, посетившим лагерь в июле 1989 года, он сказал: «Я сделал в жизни крупные ставки и проиграл. А теперь расплачиваюсь. Это вполне естественно».
Отбыв срок, он обратился в посольство США в Москве с просьбой компенсировать ему моральный и материальный ущерб, переведя на его счет в один из московских банков хотя бы часть той суммы, что якобы лежала в Швейцарии. Американцы долго уклонялись от ответа, а потом заявили: право на компенсацию имеют только граждане США. Как говорится, ─ от ворот поворот. Пропали тридцать сребреников.
Дальнейшая судьба предателя, как писали журналисты, тяжелая — ─ он стал никому не нужен: ни американцам, ни семье, ни Родине. Однако сын и дочь периодически навещали его. После возвращения из тюрьмы он отправил себя снова в «уединение» — приобрел в одной из деревенек домик и живет отшельником в российской глухомани.
Вместо эпилога
Итак, книга закончена. Она написана в муках, сомнениях, раздумьях, переживаниях. Предназначена для читателя моего и современного поколения, кто плохо помнит СССР, кто совсем его не знает и совершенно не воспринимает СССР как Родину или часть исторической Родины.
Уважаемый читатель, надеюсь, бескомпромиссный, вы прочитали книгу, она написана для вас, вам ее и судить. Я описал сжато свое время, многие факты из моей жизни не изложены по разным причинам. Так, многие мои современники не знали телевизора, мобильного телефона, компьютера, приставки к компьютеру, диапроектора и многое другое. Мы жили не только без перечисленного, но и без удобств, без горячей воды и отопления.
Наши родители ходили на работу в униформе, ее также носили студенты высших учебных заведений, ПТУ, а пошита она была из добротного натурального материала.
Наше поколение знало и умело выжигать по дереву, печатать фотографии, собирать макулатуру.
Мы пили воду из колонок или из автоматов газированной воды, из одного для всех граненого стакана, ели один бутерброд всей ватагой и не болели заразными болезнями, СПИДом, перхотью. Мы не знали одноразовых шприцев, и многие кожные болезни лечили зеленкой или йодом.
Не косили от армии, не умели давать взятки, учились не по десяти уровням, а по пятибалльной системе оценок и смело сдавали аттестаты не в пять ВУЗов, а в один, и поступали. Всем бараком гордо провожали братьев и друзей в армию, жалели тех, кто не мог выполнить свой священный долг — службу в армии.