Макс оглядывается и смотрит в сторону парковки. Его глаза округляются, и это значит, что, где бы он ни был, там было хорошо.
Мы идем в сторону класса миссис Госк. Миссис Паттерсон идет впереди. Возле двери в класс она останавливается, поворачивается кругом и смотрит на Макса. Потом наклоняется так, что их глаза оказываются на одном уровне.
— Не забывай о том, что я тебе сказала, Макс. Я хочу для тебя только самого лучшего. Иногда кажется, будто только я и знаю, что для тебя лучше.
Я в этом не уверен, но, по-моему, последнюю фразу миссис Паттерсон сказала не для Макса, а для себя.
Она собирается еще что-то сказать, но Макс не дает:
— Когда вы говорите одно и то же несколько раз, мне это неприятно. Из-за этого я думаю, что вы думаете, будто я глупый.
— Извини, — говорит миссис Паттерсон. — Я не хотела. Ты самый умный мальчик из всех, кого я знаю. Я больше не буду повторять.
Миссис Паттерсон замолкает на секунду, и я догадываюсь, что она ждет от него каких-то слов. Так часто бывает. Макс пауз не замечает. Когда с ним кто-нибудь говорит, а потом останавливается и думает, что Макс что-то скажет в ответ, Макс просто ждет. Если нет вопроса, на который надо ответить, сам он ничего не хочет сказать, он просто ждет. Когда разговор прерывается, ему не становится неловко, как другим.
Миссис Паттерсон вынуждена заговорить снова:
— Спасибо тебе, Макс. Ты действительно умный и славный молодой человек.
Я думаю, что миссис Паттерсон говорит правду и действительно считает, что Макс умный и славный. Но она говорит это на детском языке, которым говорят взрослые, когда расспрашивают Макса обо мне, и поэтому голос ее звучит фальшиво. Она как будто старается показаться настоящей, вместо того чтобы быть настоящей.
Мне миссис Паттерсон ни капли не нравится.
— Куда ты ходил с миссис Паттерсон? — спрашиваю я.
— Я не могу тебе сказать. Я обещал сохранить это в тайне.
— Но у тебя никогда не было от меня тайн.
Макс улыбается. Это не совсем улыбка, но Макс так улыбается.
— Раньше меня никто не просил сохранить тайн. Это первый раз.
— Это плохая тайна? — спрашиваю я.
— Что ты хочешь сказать?
— Ты сделал что-то плохое? Или миссис Паттерсон?
— Нет.
Я задумываюсь ненадолго и спрашиваю:
— Ты кому-то помогаешь?
— Вроде того, но это тайна.
Макс снова улыбается, глаза его округляются.
— Больше я ничего не могу сказать.
— Ты правда не расскажешь? — спрашиваю я.
— Правда. Это тайна. Моя первая тайна.
Глава 13
Сегодня Макс не идет в школу. Сегодня Хеллоуин, а Макс в Хеллоуин не ходит в школу. Его пугают маски, которые в этот день надевают дети. Когда Макс ходил в детский сад и увидел, как из туалета выходит мальчик по имени Джей Пи в маске Человека-паука, он завис. Это был первый раз, когда Макс завис в школе, и учительница тогда не знала, что делать. Я никогда не видел, чтобы учителя так пугались.
В первом классе родители отправили Макса в школу в Хеллоуин. Они надеялись, что он «это перерос».
«Перерос» — значит родители не могут ничего придумать и ничего не делают, а только надеются, что все изменится, потому что Макс стал выше ростом и кроссовки у него на размер больше, чем раньше.
Но как только он увидел первого же ребенка в маске, Макс снова завис.
В прошлом году он остался дома и в этом тоже не пойдет. Папа Макса взял отгул, так что они проведут весь день вместе. Папа Макса позвонил своему начальнику и сказал, что заболел. Взрослому, чтобы сказать, что заболел, совсем необязательно заболеть. А вот ребенку, чтобы остаться дома, нужно заболеть.
Или бояться масок.
Мы собираемся пойти в блинный ресторанчик на Берлин-Тернпайк. Макс любит блинчики. Блинные ресторанчики у него любимые. Ест он лишь в четырех.
1. «Международный блинный дом».
2. «У Венди». (Макс больше не может есть в «Бургер кинге». Папа однажды рассказал ему историю о том, как один посетитель съел рыбный сэндвич, в котором оказалась рыбная кость, и теперь Макс боится, что во всей еде в папином ресторане может оказаться косточка.)
3. «Макс Бургер». (Вообще-то, есть очень много ресторанов с именем Макс, например «Макс Фиш» или «Макс Даунтаун». Макс думает, что это здорово, что они называются его именем. Но «Макс Бургер» был первым из «Максов», куда его сводили родители, и в других он теперь не ест.)
4. «Корнер Паг».
В новых ресторанах Макс есть не может. Иногда он от этого даже зависает. Трудно объяснить почему. Для Макса блинчики в ресторанчике на Берлин-Тернпайк — это блинчики, а блинчики в кафе через дорогу — не совсем настоящие. Даже если они с виду одинаковые и, возможно, на вкус тоже, для Макса это совершенно разная еда. Если об этом спросить у Макса, он скажет, что блинчики в кафе через дорогу тоже блинчики, но не его.
Как я уже говорил, это трудно объяснить.
— Хочешь сегодня попробовать блинчики с черникой? — спрашивает его папа.
— Нет, — отвечает Макс.
— Хорошо, — говорит папа. — Может, в следующий раз.
— Нет.
Какое-то время мы сидим молча и ждем, когда принесут еду. Папа Макса листает меню, хотя он уже сделал заказ. Официантка, после того как папа с Максом сделали заказ, поставила меню за сироп, но, когда она отошла, папа снова его взял. Я думаю, что, когда он не знает, что сказать, ему нравится что-нибудь держать в руках.
Мы с Максом соревнуемся, кто кого пересмотрит. Мы часто играем в эту игру.
В первый раз он выигрывает. Я отвлекаюсь, когда официантка роняет на пол стакан с апельсиновым соком.
— Ты рад, что не пошел в школу? — спрашивает папа, как раз когда мы начинаем игру во второй раз.
От его голоса я вздрагиваю и моргаю.
Макс снова выигрывает.
— Да, — говорит Макс.
— Хочешь, вечером поиграем в «Кошелек или жизнь»?[8]
— Нет.
— Ты не обязан надевать маску, если не хочешь, — говорит папа Макса. — И костюм не обязан.
— Нет.
По-моему, папе Макса иногда от их разговоров становится грустно. Я вижу это по глазам и слышу по голосу. Чем дольше они говорят, тем ему грустнее. Папа Макса горбится. Он часто вздыхает. Опускает голову. По-моему, он думает, что виноват в этих односложных ответах Макса. Виноват в том, что Макс не хочет разговаривать. Но Макс не говорит лишнего, если ему самому нечего сказать, все равно с кем он говорит, так что если ему задавать вопросы да/нет, то он так и будет отвечать.
Макс не знает, что такое дружеская болтовня.
На самом деле Макс не очень-то и хочет это знать.
Мы снова сидим молча. Папа Макса смотрит в меню.
В ресторан входит воображаемый друг. Мальчик, который идет за семейством: папа, мама и рыжая девочка с веснушками. Он похож на меня. Он очень похож на человека, только кожа у него желтая. Не желтоватая. Желтая — как будто его покрасили самой желтой краской. И у него нет бровей, что, впрочем, обычное дело для воображаемых друзей. Но в остальном он вполне мог бы сойти за человека, только его никто не видит, кроме маленькой рыжей девочки и меня.
— Я пойду проверю, что в кухне, — говорю я Максу. — Надо посмотреть, чисто ли там.
Я часто так делаю, когда хочу обследовать новое место. Максу нравится, когда я проверяю чистоту.
Макс кивает. Он барабанит пальцами по столу.
Я подхожу к желтому мальчику, который садится рядом с рыженькой девочкой. Они выбрали столик в другом конце ресторана, так что Максу меня не видно.
— Привет, — говорю я. — Меня зовут Будо. Не хочешь поболтать?
Желтый мальчик так пугается, что чуть не падает с места. На меня так часто реагируют.
— Ты меня видишь? — спрашивает желтый.
Голос у него как у маленькой девочки. Такое тоже часто бывает с воображаемыми друзьями. Дети редко придумывают друзей с низким голосом. По-моему, это потому, что просто легче представить не какой-нибудь чужой голос, а свой.
— Да, — говорю я. — Я тебя вижу. Я такой же, как ты.
— Правда?
— Правда.
Я не говорю, что я воображаемый друг, потому что не каждый воображаемый друг знает, что это такое, а некоторые, когда слышат это в первый раз, пугаются.
— С кем ты разговариваешь?
Это спрашивает маленькая девочка. Ей года три, может, четыре. Она услышала обрывок нашего разговора.
Я вижу страх в глазах желтого мальчика. Он не знает, что отвечать.
— Скажи ей, что ты разговариваешь сам с собой, — говорю я.
— Извини, Алексис. Я сам с собой разговаривал.
— Ты можешь встать и отойти от стола? — спрашиваю я. — Ты умеешь?
— Мне надо сходить в туалет, — говорит желтый мальчик Алексис.
— Хорошо, — говорит Алексис.
— Что — хорошо? — спрашивает женщина, которая сидит за столом напротив Алексис.
Это мама Алексис. Это сразу видно. Они очень сильно друг на друга похожи. Обе рыжеволосые, и обе с веснушками.
— Я разрешила Джо-Джо пойти на горшок, — говорит Алексис.
— О, Джо-Джо хочет пойти на горшочек? — говорит ее папа.
Он сюсюкает, и мне это сразу не нравится.
— Иди за мной, — говорю я и веду Джо-Джо через кухню, вниз по ступенькам в полуподвал.
Я давно знаю это место. Из четырех любимых ресторанов Макса мы часто заходим в три, так что мне было совсем не трудно их всех осмотреть. Слева от меня холодильник в рост человека, справа — кладовая. Хотя кладовая — это не настоящая комната, это просто место, огороженное металлической сеткой до самого потолка. Я прохожу через дверь, тоже из металлической сетки, и сажусь на коробки у дальней стены.
— Ого! — говорит Джо-Джо. — Как у тебя это получилось?
— Ты не можешь проходить через двери?
— Не знаю.
— Если бы ты мог, ты бы знал об этом, — говорю я. — Ничего, все нормально.
Я прохожу обратно через дверь и сажусь на пластмассовое ведро, которое стоит в углу рядом с лестницей. Джо-Джо задерживается возле ограждения из металлической сетки. Сначала он просто его разглядывает, потом протягивает руку, чтобы потрогать. Он очень медленно протягивает к сетке руку, как будто боится, что его может ударить электрическим током. Рука Джо-Джо замирает, не коснувшись сетки. Но это не ограждение не дает ему пройти. Ему мешает идея ограждения.