Когда решался вопрос, кого же назначить вместо Жукова министром обороны, Жуков поставил этот вопрос в упор, по-солдатски: «Кого назначаете вместо меня?» Я вынужден был ему отвечать, хотя мне не хотелось с ним обсуждать этот вопрос, и сказал: «Мы назначаем Малиновского». «Я бы предложил Конева», – отрубил он. Конев при этом присутствовал, и мне не хотелось его обидеть. Достоинства Конева – не меньшие, чем Малиновского. Но Малиновский не уступал ему в своих познаниях, а может быть, даже и превосходил Конева. Это люди разные по характеру.
Вот так сложилось. Я и сейчас очень уважаю Жукова, хотя он в своих воспоминаниях меня помянул недобрым словом. Я на него не в обиде. Я приписываю эти строки не ему, а тем, которые, пользуясь его материалами, создавали книжку. Эта книжка не могла быть Жуковской. То, что там напечатано, Жуков написать не мог. Он гордый и порядочный человек, на восхваления в адрес Сталина не способный. Не может Жуков, честный человек, обелять Сталина, когда известны его убийства и ущерб, который он нанес нашему народу. Столько людей партии уничтожил Сталин! Он уничтожил все хозяйственные, инженерные кадры. Тысячи уничтожил. Не найти ему, как некоторые сейчас пытаются, исторического оправдания. Это означает оправдать будущих авантюристов, которые способны на повторение такого. Нельзя оправдать хотя бы и из «благородных побуждений», ради укрепления государственности. Такими аргументами Сталин оправдывал казни Иоанна Грозного и сам стал на тот же путь уничтожения людей. Люди вроде меня, близкие к Сталину, читая «Князя Серебряного» Алексея Константиновича Толстого[841], подтвердят, что все эти проделки Иоанна Грозного явились тем, что потом буквально копировал Сталин.
С большой душевной болью пришлось нам, особенно мне, расстаться с Жуковым. Но этого требовали интересы страны, интересы партии.
Часть IV. Как сделать жизнь лучше
Строить больше и качественно
Никакими строительными делами в свои ранние годы я не занимался. Вообще у квалифицированных рабочих-металлистов России отношение к строительству было несколько высокомерное. Оно возникло, видимо, вследствие примитивного уровня строительной техники в дореволюционное время. Известь, глина, кирпич, лопата, топор – вот главные материалы и инструменты строительного дела той поры. Металлисты по уровню их техники были более передовыми. Строительные работы – удел деревенских людей. Выходцы из деревни становились каменщиками – кладчиками стен, плотниками, столярами. Работа столяра считалась у строителей более квалифицированной, а те, которые строили дома: клали стены из кирпича и выполняли плотницкие работы, по-прежнему считались «деревней». Классовое самосознание у них было тоже не на высоком уровне. Они нередко подвергались насмешкам со стороны квалифицированных рабочих, редко участвовали или почти не участвовали в забастовках и не понимали, зачем они нужны. Когда все-таки рабочие-строители начали бастовать, появился такой анекдот: пришли они к хозяину и говорят: «Барин, мы бастовать будем». – «Зачем?» – «Затем, что не станем работать». – «А чего же вы хотите?» – «Требуем, чтобы или рабочего дня прибавить, или жалованье убавить». То есть они слышали, что квалифицированные рабочие борются по поводу рабочего дня и заработной платы, но говорят по своей темноте наоборот. Хозяин отвечает: «Ребята, дня я прибавить не могу, это от Бога зависит, он установил день и ночь. А вот жалованье убавить могу». «Спасибо, барин!»
Такой анекдот рассказывали о деревенских людях, которые приходили в город на заработки. Как правило, то были сезонные рабочие, да и строительные работы велись посезонно. А вот другой анекдот, тоже гулявший в свое время. Один строитель наверху кладет кирпичи, второй подает их снизу. Верхний кричит: «Ванька, давай материал!» – «Какой еще материал?» – «Ведро с водой». – «Нету его, корова пришла и выпила». В пролетарской среде, где прошла моя юность, большим авторитетом пользовались профессии металлистов – слесарей, токарей, металлургов. Я избрал профессию слесаря. К строительному делу в какой-то степени приобщился только после Гражданской войны, когда работал секретарем райкома и потом заведовал орготделом окружного комитета партии. В Советской России начались восстановительные работы. В глубь этого дела я не вникал, считая его примитивным. Техника и материалы оставались теми же. Культура и технический уровень строительства нарастали медленно.
Учась в Промышленной академии, я поступил на факультет черной металлургии. Потом создали строительно-промышленный факультет, ректором которого стал старый большевик Каминский. Недавно позвонила его жена и поздравила меня с днем рождения, а заодно напомнила о тех годах, которые я провел в Промышленной академии. Каминского, по сравнению с нами, мы тогда уже считали стариком. Впоследствии он разделил судьбу многих старых большевиков, был уничтожен. Его супруга отсидела ни за что много лет как жена «врага народа». Я относился к ее мужу с большим уважением, а когда меня избрали секретарем партийной организации Промакадемии, мне приходилось часто с ним встречаться по нашим академическим делам. Касалось это и специализации, потому что после организации строительно-промышленного факультета ЦК партии принял решение о переводе туда студентов с других факультетов – индустриального, металлургического и текстильного. Сначала обратились с вопросом: «Кто добровольно желает?» Я не помню, чтобы на нашем факультете оказались желающие, равно как и на других факультетах. Пришлось переводить людей по партийной линии и объявить дополнительный набор.
Вот как тогда относились к строительному делу, в том числе и я: фактически по-прежнему. Тут я проявлял непонимание его важности. И только когда я в 1932 году стал работать вторым секретарем Московского городского партийного комитета, то с того времени и далее, вплоть до конца своей партийной и государственной деятельности, волею судьбы приобщился к строительному делу. Возведение жилищ и предприятий, налаживание коммунального хозяйства, прокладка дорог, строительство Московского метрополитена – все это оказалось в нашей жизни настолько острым, что меня оно засосало и увлекло. Но увлекало не строительное дело само по себе, а новый вид деятельности. Ведь сооружение новых предприятий и организация службы быта – это конкретное выражение ленинских идей строительства социализма. Оно заключается не только в изучении теории. Социализм привлекателен тем, что должен давать материальные блага трудящимся. Социализм – общественный строй, ставящий на первый план интересы трудящихся. Без материальных вещей нет и социализма. Поэтому-то рабочий класс и является главным двигателем борьбы со старым обществом за новый, социалистический строй. Мое конкретное приобщение к строительству выражалось тогда в решении оргвопросов при создании заводов, фабрик, жилищ, бытовых учреждений, школ, больниц – всего того, в чем нуждается каждый человек.
Этот вид моей деятельности усложнялся по мере того, как я последовательно становился вторым секретарем Московского горкома ВКП(б), вторым секретарем Московского обкома, первым секретарем горкома и обкома партии. На XVII съезде ВКП(б) меня избрали членом ее ЦК. Для меня участие в индустриализации страны стало увлекательной, причем конкретной работой, я ее полюбил и отдавался ей без остатка. У меня не было никакой другой жизни, кроме партийной работы. Я занимался формированием парторганизаций, нацеливал их на решение задач строительства социализма. А строительство все еще опиралось на достаточно примитивную технику. Если сейчас действуют башенные краны, то тогда мы пользовались «козой», это такое приспособление: оно набрасывалось на плечи, а на доску, которая располагалась на спине, клали стройматериал. Получалась тяжелая ноша. Человек, согнувшись и держа за ручки «козу», брел по сходням, как на корабле, с этажа на этаж, транспортируя кирпич, известковый или цементный раствор. Таковы были наши подъемные средства. Потом мы стали устраивать простейшие подъемники: поднимали груз на верхние этажи элементарными механическими средствами вроде лебедки.
Однако, независимо от этого, работа сама по себе была увлекательна тем, что ты сразу видел: построили новый дом и предоставляем людям квартиры. Правда, они тотчас переполнялись жильцами, так как жилья строилось мало. Деньги направлялись в основном на возведение промышленных предприятий. Без этого строй, рожденный Октябрем, не смог бы укрепиться в капиталистическом окружении. В Москве стали строить огромный автозавод там, где прежде стояли мастерские, завод шарикоподшипников, «Нефтегаз», «Фрезер», авиационный завод, ЦАГИ. Даже не могу перечислить все то, что тогда возводилось. Люди жили в примитивных условиях, но с энтузиазмом принимали участие в строительстве. Потом началось строительство метрополитена. Оно меня всего увлекло. Я уходил домой с работы через шахты метро и на работу приходил через метро – мне было поручено курировать это строительство.
Фактически я превратился в организационно-политического руководителя «Метростроя» без официальной должности в нем. После окончания первой очереди метро в 1935 году я был награжден первым в моей жизни орденом Ленина за № 110, в ту пору самой высокой наградой. Этот орден учредили в 1930 году и за истекшие пять лет выдали ранее только сто девять его знаков. Вот как скупо награждались тогда этим орденом люди. Тем почетнее считалась награда. Потом орденом Ленина стали награждать чаще и больше, что принизило его значение. Принизило – не значит обесценило. Нет, он высоко ценится и сейчас, но когда существует больше возможностей получения, он сияет уже не тем блеском и для окружающих, и для награжденных.
Помню, как мы приступили к строительству хлебозаводов в Москве. В столице действовали мелкие пекарни, как правило, в нижних грязных этажах домов с тараканами и прочими «прелестями». Тесто месили вручную, получалась антисанитария и еще Бог знает что… Если бы люди видели, как готовится хлеб, то потеряли бы аппетит. Мы увлеклись тогда большими, индустриальными хлебозаводами и купили для Москвы несколько таких комплектов в Англии. Потом инженер Марсаков сконструировал такой же завод