Нашу страну признали теперь и как космическую, и как ракетно-ядерную державу. Особенное признание СССР получил после запуска в космос Гагарина в 1961 году. Его полет свидетельствовал о том, что мы запускаем не только спутники. Ведь после запуска нами первого искусственного спутника Земли один неумный американский генерал заявил, когда его спросили, как он расценивает запуск спутника: «Ну, что тут особенного? Забросили в космос кусок железа». Генерал сам себя выставил на посмешище, показав, что либо он нарочито принижает наше достижение, либо действительно не понял, какое оно имеет значение для последующего освоения космоса. Открывшаяся в 1961 г. космическая эра навсегда отбила охоту у западных критиков недооценивать выдающиеся достижения советских людей в этой сфере.
Когда конструкторское бюро Янгеля включилось в создание стратегических ракет ближнего, среднего и дальнего радиусов действия, мы стали переводить промышленность на конвейерное их производство. В пропагандистских целях я даже рекламировал на весь мир советское достижение, что мы сейчас делаем ракеты чуть ли не автоматами, как сосиски. Это лишь приблизительно так, потому что мы сумели организовать все же не конвейер, а поточную сборку. Конечно, не такую поточную линию, как при сборке тракторов, где непрерывная лента разносила детали, а сборщики лишь подвешивали их, и трактора выходили из цеха готовыми каждые несколько минут.
Я очень много внимания, времени и энергии уделял совершенствованию Вооруженных Сил. Конечно, как организатор, а не как специалист. Руководству важно своевременно прислушаться, услышать нужное, поддержать здоровую мысль и правильно нацелить людей.
В качестве примера приведу такой случай. Боевые ракеты сначала стояли на земле, как свечки, ожидая момента, когда придет им время действовать. Но противник мог нанести удар первым. Один заряд, попавший в район расположения ракетных войск (а ракеты располагались группами), мог взрывной волной всех завалить, вывести из строя и лишить нас возможности ответного удара. Я реально представлял себе условия запуска. Еще при Сталине не раз видел снимки результатов испытаний атомного оружия и все ужасы, которые они приносят. Конечно, поражали животных – собак, овец, которых располагали в траншеях на различных расстояниях от места взрыва. Страшная картина! Больно было потом смотреть на этих животных. Я уже не говорю о материальных разрушениях. Там ставили и танки, и самолеты, и различные сооружения, проверяя, на какой дистанции действует взрыв.
Как рабочий шахт и участник строительства метро я конкретно знал горные работы. У меня зародилась мысль поставить ракету в шахту. Если мы прокопаем колодцы, потом эти шахтные стволы забетонируем, оборудуем и поставим ракеты, то они находились бы в закрытых помещениях с крышкой. Это улучшает хранение их при любой погоде. Если на такой район нападет противник, то для разрушения ракеты потребуется только прямое попадание, что маловероятно.
Я попросил конструкторов подумать над данной схемой. Потом они мне доложили, что такое невозможно. Я удивился. Мне-то казалось, что идея не только реализуема, но и должна их заинтересовать. Я не был до конца уверен, что они решили правильно.
Когда Янгель заявил, что может создать ракету, в которой окислителем будет не кислород, а кислота, я отдыхал на юге. Мы встретились с ним на берегу Черного моря во время его и моего отпуска. Он мне в свободной обстановке детально докладывал, развивал идеи, как он думает создать ракету. Там я ему и высказал свои соображения: «Товарищ Янгель, специалисты считают установку ракеты в шахту нереализуемой. Но я попрошу Вас, как конструктора, подумать. Пусть специалисты Вашего конструкторского бюро ответят, можно ли в шахту поставить металлическую гильзу определенного диаметра и с зазором, чтобы в эту гильзу поместить ракету. Между гильзой и стенкой останется зазор, чтобы газ после запуска ракеты, ударившись в дно шахты, вышел через зазор и, обтекая гильзу, вытек наружу». «Смотрите, – показывал я, взяв два стакана разного диаметра. – Мы закладываем один в другой с расчетным зазором, который требуется для того, чтобы газы не разрушали ракету и имели выход наружу, обтекая гильзу». Янгель тут же сказал: «Не понимаю, почему мои коллеги отказались от этой мысли. Она мне нравится».
Правда, тут была не его область техники. Данное направление возглавлял Бармин[982]. Он доныне продолжает свою полезную деятельность. Но тогда Бармин отказался от моей идеи. Однажды мой сын Сергей, инженер, имевший отношение к ракетам и по роду работы бывавший на их испытаниях, услышал от меня о моей идее. Мы с ним часто обсуждали этот вопрос. Следя за американской литературой, он рассказывал мне, что в одном из журналов США описано устройство шахт для запуска баллистических ракет. Я обрадовался такому совпадению мыслей, но и огорчился. Мы зря потеряли много времени. Я внес верное предложение, а специалисты его не уловили. Тут я вызвал, кого следует, и сказал: «Вот что получается. Мне сказали, что реализовать мою идею невозможно. Между тем американцы уже встали на этот путь и будут строить шахты». И потребовал немедленно начать разработку вопроса.
А горнякам предложил изготовить подходящий бур для высверливания в грунте шахтных стволов. Они толково потрудились. О применении подобных буровых машин в районе Мушкетово мне докладывал прежде Засядько[983]. Я сослался на его доклад: «Возьмите такие машины, приспособьте их для бурения стволов нужного диаметра и глубины». Когда я работал на 21-й шахте в Донбассе, то там глубина шахтного ствола достигала 250 саженей. Так что я конкретно представлял себе предмет разговора. Инженеры признали, наконец, мою правоту. К сожалению, признали лишь на американском опыте. Уже после моей отставки на строительстве шахт работали сверлами, высверливая ствол, а потом опуская крепление. Меня радовало, что мы сможем расположить в большей безопасности ракетно-ядерные средства вооружения, находящиеся на боевом взводе и в любой момент готовые к действию. Даже после нападения на нас какое-то их количество сохранится, и мы окажемся способными на ответный удар.
Потом на нашем ракетном горизонте появился новый человек. Ко мне попросился на прием неизвестный мне конструктор Челомей, молодой еще человек. Он показал мне модель ракеты, которую принес в кармане, и сообщил, что может сделать крылатую ракету на керосиновом двигателе ближнего действия, похожую на немецкую ФАУ-1. Только устроена она была иначе. Складывая крылышки, она входила в трубу, заряжалась, потом запускался двигатель, а когда она вылетала, крылья расправлялись. Мы нуждались в такой ракете для борьбы с самолетами и для береговой охраны. Она была задумана оригинально и получилась мобильной, хорошо скомпонованной, с умно продуманным запуском из контейнера. Ракета выстреливалась, как из пушки. Многие видели потом на военных парадах, как везли по Красной площади мимо Кремля огромные трубы. Это как раз и были ракеты Челомея. Ныне они уже не секрет, взамен созданы ракеты нового поколения.
Я считаю необходимым рассказать об этом, потому что Челомей сыграл, да и сейчас играет, важную роль в вопросах вооружения нашей страны ракетами. Я сказал Челомею, что мне нравится его идея, мы обсудим ее в руководстве, а потом сообщу о принятом решении. Я его спросил: кто его знает в среде политического руководства? Он сослался на то, что его принимал Булганин. (Челомей обращался к Булганину, еще как к министру обороны.) Я Булганину рассказал, что известный ему инженер-конструктор Челомей внес интересное предложение о ракетах, которое не конкурирует с идеями Янгеля и Королева и очень полезно для вооружения наших войск. Однако Булганин отреагировал отрицательно: «Да, я его знаю», – и дальше выразился весьма грубо в адрес Челомея как ненадежного человека, который умеет только болтать, а мне посоветовал: «Гони его в шею! Его Сталин прогнал. Он и раньше со своими идеями носился. Ему дали возможность проявить себя, но он ничего не сделал». Меня это покоробило. «Николай Александрович, твоя ссылка на то, что еще Сталин прогнал Челомея, ни о чем не говорит, – возразил я. – Авторитет Сталина в вопросах техники невелик. Давай мы его послушаем, поставим вопрос на заседании Президиума ЦК, пусть он доложит нам. Ты строишь свое отношение к нему только со слов Сталина, а он показывал мне свою модель, то есть идею, уже конструктивно оформленную. Модель действует, и он близок к тому, чтобы изготовить натуральную ракету».
Так мы и поступили. Пригласили Челомея на очередное заседание Президиума ЦК КПСС, он опять показал свою модель. Многие члены Президиума плохо знали проблемы вооружения, поэтому никто не выразил восторга, но и не прозвучало возражений. Я его поддержал, а это немало значило, так как по распределению обязанностей в Президиуме ЦК за мной были записаны проблемы оборонной техники. Я предложил дать Челомею мастерскую, рабочих, инженеров, техников, вернуть ему библиотеку, о которой он просил на заседании: «У меня была техническая библиотека в конструкторском бюро. Когда меня раскассировали и лишили материальной базы, то библиотеку отдали Артему Ивановичу Микояну». Библиотеку возвратили, а мастерскую сначала дали небогатую. Но он и ей был рад. Потом Челомей стал интенсивно работать и «обрастать» людьми и техникой. Изготовил обещанную ракету. Его расчеты оправдались. Мы получили еще одно конструкторское бюро, которое трудилось на вооружение армии.
Создание ракетного оружия приобретало бурный характер. Королев, Янгель, Челомей… Все они работали над ракетами дальнего действия, большой грузоподъемности и крупных зарядов. Создавалось несколько марок таких ракет. Другие талантливые конструкторы разрабатывали реактивное оружие для использования против танков, зенитные ракеты и ракеты ближнего действия. Челомей буквально засыпал нас новыми предложениями: глобальные ракеты, межконтинентальные ракеты, ракеты классов «корабль – земля» и «земля – корабль». Он сумел сделать ампулизированную межконтинентальную ракету УР-100 мгновенного действия