Мы соглашались на установление взаимного контроля на аэродромах, которые допускают быстрое сосредоточение войск в нужном направлении. Но и это не нашло понимания, соглашения не достигли.
У нас остался единственный выход: продолжать укрепление обороноспособности и наращивать вооружения, но разумно наращивать, не поддаваясь панике или запугиванию, которое нередко проводится разведками с целью вынудить противную сторону затратить лишние средства. Вооружение быстро стареет, потом его выбрасывают, тратят новые средства, и так без конца. Непрерывная гонка вооружений ведет к истощению страны и гибельно отражается на жизненном уровне народа.
Я и сейчас стою на тех же позициях: нельзя идти на поводу у противника. Надо исходить из собственной огневой мощи. А огневая мощь, я считаю, у Советского Союза достаточна. У нас есть главное – межконтинентальные ракеты и другие стратегические ракеты дальнего действия плюс подводный флот, вооруженный атомными и неатомными зарядами. Если бы я мог сейчас влиять на принятие решений, я бы армию еще больше сократил.
Не надо расходовать зря деньги, нельзя дать противнику запугать себя, вынудить расходовать на оборону больше, чем необходимо. Нужен разумный подход к обороне. Это было бы большим козырем в нашей политической деятельности. Мы бы могли демонстрировать добрые намерения, не угрожая никому. Это было бы убедительно для рабочего класса капиталистических стран, давало бы возможность сторонникам мира с большим успехом проводить работу среди народа, оказывать большее давление на правительства, на военные агрессивные силы, которые стоят за «холодную» войну и каждую минуту могут сорваться с «холодной» войны на «горячую». В мое время возникало много вопросов в связи с поставленными мною задачами перевооружения нашей армии и ее сокращением. Что касается перевооружения, здесь военные всегда «за». Дело политиков – определить пределы разумного, установить границы.
О мире и войне
Идет соревнование: кто лучше будет подготовлен для уничтожения войск противника. И это в наше просвещенное время, век взлета человеческой мысли, науки, культуры, литературы и искусства! Человечество тратит свою энергию в большей степени, чем когда бы то ни было на собственное уничтожение. Один готовится уничтожить другого. Это и есть классовая сущность общества, когда существуют государства с различным социально-политическим устройством. В обществе действуют антагонистические силы, и мы не можем договориться о мирном сосуществовании, о том, чтобы вопросы социально-политического строя каждой страны решались бы без войн, народами каждой страны по своему усмотрению. Необходимо взять и выполнять каждой стороной обязательства не вмешиваться во внутренние дела другого государства. Революция не экспортируется. И контрреволюция также не должна экспортироваться.
Конечно, глупо делать вывод, что мы стоим на позициях мирного сосуществования в вопросах идеологической борьбы – это вопрос воздействия на умы. Здесь договориться невозможно, и я высмеивал западных журналистов, когда они спрашивали: «Господин Хрущев, а нельзя ли мирное сосуществование распространить и на идеологические вопросы?» Нет. Это невозможно.
Но я считаю, и Ленин так считал, что мирное сосуществование необходимо между государствами с различным социально-политическим устройством. Я сейчас не буду говорить, возможно оно или нет. Пока жизнь подтвердила, что возможно. После 1945 года мы живем в условиях мирного сосуществования, хотя отдельные войны местного характера ведутся уже сколько лет. Сразу после окончания Второй мировой войны начались военные столкновения в разных точках земного шара. Хотя следовало бы и тут придерживаться доктрины, что контрреволюция не экспортируется, как не экспортируется революция. Следовательно, невмешательство должно быть обязательным для каждого государства. Должна быть предоставлена возможность каждому народу, большому и малому, решать внутренние вопросы социально-политического устройства так, как выскажется сам народ.
В нынешних условиях международной напряженности возникает очень большой соблазн для военных. Если их не контролировать, дать им возможность решать, что требуется для безопасности страны, то они своими непомерными запросами могут разорить страну, несмотря на то, что они коммунисты и патриоты. Я уже не говорю, что порой безответственное фантазерство и хвастовство поражают даже самых лучших военных, и правительство должно всегда иметь узду для этих людей, не отдавать военным на откуп вопросы безопасности. Здесь может начаться растрата народных средств, совершенно неоправданное истощение бюджета. А все ложится на плечи нашего народа.
Одно дело – защита от войны. Народ, переживший такую войну, все отдаст, ничего не пожалеет для того, чтобы создать средства обороны. Но здесь легко столкнуться со спекуляцией. Сегодня правильный выбор – это ракеты, это ядерное оружие, это подводный флот. К другим средствам ведения войны надо подходить очень сдержанно и очень глубоко продумывать, оправдаются ли затраты на них. Какая цель преследуется, как решаются поставленные задачи средствами, на которые затрачиваются деньги.
Это очень важный вопрос. Его трудно решать. Трудно потому, что, к примеру, моряки сейчас хитрее стали. Они стараются запугать правительство силами противника. Смотрите, мол, Соединенные Штаты имеют авианосцев столько-то, а в Англии – столько-то, у Франции есть авианосцы и прочее, и прочее. Почему мы, великая держава, не имеем их? И нам надо! Они могут пустить пыль в глаза и затуманить мозги, и доказать обратное, и вырвать у правительства деньги.
Да, нам все надо… Но только зачем они нам нужны? Главное ли это? Защищают ли они нашу страну и сдерживают ли нашего противника от нападения на Советский Союз и на наших союзников – социалистические страны? Нет. Главное, что сдерживает агрессора – это ядерное оружие и ракеты.
В этой связи я снова вспоминаю слова Эйзенхауэра, а он человек был неглупый, я верю ему. Он боялся войны, настоящей войны. Он мне тогда в личной беседе говорил: «Я, господин Хрущев, очень боюсь и не хочу войны».
Он не успокаивал меня, а понимал как военный человек, что значит война. Он видел воочию Вторую мировую войну, где служил главнокомандующим вооруженными силами наших союзников. Он конкретно представлял, что такое война будущего – третья мировая война. Он правильно боялся этой войны и хотел с нами договориться.
Скажут: «Хвалишь Эйзенхауэра, сам с ним вел переговоры. Хотел, искренне хотел договориться, а не договорился».
Да, не договорились. Хотя этого и мы хотели, и он хотел. Но у нас разные позиции. Время тогда еще не созрело. С Эйзенхауэром я имел беседу, когда был в Америке. Мы вдвоем разговаривали в Кэмп-Дэвиде. Конечно, не буквально вдвоем. По-моему, я с ним никогда один на один не оставался, всегда со мной был товарищ Громыко[1003], которого я уважаю и который соответствовал своему назначению – хороший министр иностранных дел. Я его уважал за скромность, за трезвость ума и за выдержку. Эйзенхауэр тогда сказал, улыбаясь:
– Я хотел бы Вас спросить, как Вы решаете вопрос военных ассигнований? Но прежде, чем Вы ответите, я Вам скажу, как это происходит у нас. Как военные вырывают у Правительства Соединенных Штатов деньги на вооружение. Приходят военные и говорят: надо столько-то денег на такое-то мероприятие. Я говорю: нет денег. Деньги все расписаны, и свободных денег нет. Если Вы не дадите, говорят, русские работают над этой проблемой, и они решат эту проблему раньше, чем мы. Тогда у нас не будет оружия, которое будут иметь русские. Я соглашаюсь и даю деньги.
Он, конечно, образно говорил «я», имея в виду Правительство Соединенных Штатов Америки.
– А у Вас как эти вопросы решаются? – повторил Эйзенхауэр.
– Господин президент, – говорю я, – точно так же. И у нас приходят военные, требуют деньги на вооружение. Мы говорим, что денег у нас нет. Нам тоже наши военные повторяют то, что Ваши говорят Вам: если Вы не дадите, а Америка работает над этой проблемой, она близка к решению, и если мы сейчас не получим деньги, то окажемся в худшем положении. И мы тоже даем деньги, другого выхода нет.
– Вот хорошо бы нам договориться, – пошутил президент.
– Собственно, за этим я приехал, – сказал я. – Это наша давняя мечта – договориться.
Долго мы вели разговоры, но договориться все-таки не смогли. Американцы тогда еще не были готовы к восприятию равноправного мирного сосуществования, и они навязывали миру сохранение старой системы. Я говорил тогда Эйзенхауэру, а потом и Кеннеди, что времена «священных союзов»[1004], которые когда-то создавались для сохранения монархических режимов, сохранения статус-кво, прошли. В наш век это повторить невозможно. Это наша позиция, а они придерживаются другого мнения. Богатые расходуют средства без контроля масс, дерут шкуру в виде налогов и проводят свою агрессивную политику.
По некоторым вопросам мы все же договорились. Мы договорились – уже, правда, с Кеннеди – о прекращении испытаний ядерного оружия в воздухе, под водой и на земле, в трех сферах. Мы не договорились о подземных испытаниях и по другим вопросам. Тут сильно сказывалось соотношение сил: в количественном отношении мы уступали в ядерном вооружении. Это, видимо, подхлестывало американцев, возбуждало желание оказать давление на нас с тем, чтобы вырвать лучшие условия в соглашении о разоружении, получить перевес. Мы правильно понимали свое положение, правильно оценивали свои возможности и шли на ограниченное соглашение. Для соглашения, которое бы удовлетворило обе стороны ни условия, ни время еще не созрели.
Ядерные и неядерные войны
Существует мнение, что могут вестись войны без применения ядерного оружия. Это мнение подтверждается практикой. Прошла война в Корее. Америка «влезла» в эту войну, вмешалась во внутренние дела корейского народа. Несмотря на то, что армия США потерпела поражение от северокорейской армии, вернее, от китайской армии, военные заправилы Америки не рискнули применить ядерного оружия, хотя раздавались голоса, что его надо применить.