Одним словом, события в Гвинее не приносили нам удовлетворения, не давали уверенности, что эта страна пойдет по пути строительства социализма и станет нашим союзником в борьбе с империализмом. Ну что ж, социально-политическая направленность преобразований зависит от самого народа, народ сам выбирает свой путь. Но когда руководители занимаются личным обогащением, это никак нельзя объяснить волей народа. Наоборот, это делается за счет народа. Некоторые люди хотят прежде всего строить личное благополучие и обзаводиться частной собственностью, которая потом служит им привеском, определяющим социальную позицию.
Так в наших отношениях наметилась трещина, а затем наступил чуть ли не разрыв из-за какой-то, собственно говоря, глупости: одна наша преподавательница, находившаяся в Гвинее, отказалась вернуться в Советский Союз. Видимо, советские органы, которые занимались этим вопросом, проявили бюрократическую ретивость, с тем чтобы ее как-то оттуда вернуть. Узнав об этом, я возмутился и разъяснил им: «Какое это имеет значение? Если та женщина хочет остаться в Гвинее, пусть себе остается. Может быть, она нашла себе там достойного мужчину? Пожалуйста, пусть остается». Тем не менее по данному вопросу разгорелась дипломатическая перепалка. Гвинейцы во главе с Type расценили шаги наших органов как оскорбление. Наша позиция порождала в них некую ассоциацию с колониализмом: белые выступают против брака с черным человеком.
Ну зачем нам нужно было так биться за свою преподавательницу, которая хочет остаться в африканской стране? Воистину глупость! Не знаю, чем эта история закончилась, но думал тогда и сейчас думаю, что она кого-то полюбила, потому и приняла решение остаться там. Тут ведь дело личное, мы вообще должны смотреть свободнее на такие вопросы. Для нас вопрос о том, белый человек, черный или желтый, не имеет значения. Главное – душа человека, его классовая позиция, его принадлежность к тому или другому лагерю, вот основное в оценке человека, а не цвет кожи. Конечно, конфликты такого рода, которые возникали, мы старались как-то приглушить, полагая, что рано или поздно гвинейские руководители осознают неправильность своего понимания отдельных поступков или, может быть, даже наших ошибок, и в конце концов мы сойдемся на общей позиции борьбы против колонизаторов.
С большим вниманием и сочувствием относились мы к освободительной борьбе алжирского народа. Алжирские арабы, как и египетские, ряд лет вели героическую борьбу против французских колонизаторов. Мы им оказывали помощь всем, чем могли. Посылали туда и оружие, хотя это было сложно осуществить. Французские империалисты делали тогда все, лишь бы оружие не попадало к алжирцам. Приходилось посылать его через Марокко или через другие страны. В результате долголетней революционной вооруженной борьбы алжирского народа за свою независимость он все же победил[456]. Сформировалось правительство Алжирской Республики. Затем ее президентом стал достойный сын алжирского народа Бен Белла[457]. Я с ним встречался не единожды в Советском Союзе. Последняя наша встреча состоялась в Египте, когда я там находился с государственным визитом.
Бен Белла производил на меня наилучшее впечатление. Другие африканские руководители, даже выдвинутые народом, нетвердо становились на почву научного социализма. Нельзя сказать, будто они не знали, что такое социализм. Большинство из них были людьми образованными. Но они колебались. Президент же Алжира сразу сказал, что его страна станет развиваться и строить свою жизнь на основе научного социализма. Не какого-то там иного, суррогатного, вроде «арабского социализма». Были в ходу и другие такого же рода «социализмы». Нет, Бен Белла принял формулу именно научного социализма, хотя и с учетом особенностей, в которых приходилось приступать к строительству новой общественной жизни в Алжире.
К сожалению, спустя какое-то время там был совершен переворот[458], который возглавлял министр обороны Бумедьен[459], ставший позднее главой правительства. В перевороте участвовала часть членов революционного правительства. Мне неизвестна судьба Бен Беллы, этого замечательного человека[460]. Он нравился нам за правильное понимание им дела и правильное руководство народом в борьбе за построение нового общества. Сейчас промелькнуло в печати сообщение, будто его мать встречалась с ним: он жив, здоров, но обречен на бездеятельность. А ведь он еще молодой человек и мог бы сделать очень многое. Он был крупным политическим деятелем, отличался трезвостью ума, умением видеть перспективу, твердо стоял на позициях научного социализма.
Как-то один из представителей Алжирской компартии[461] рассказывал мне о своей беседе с Бен Беллой и относительно ситуации вокруг компартии после победы независимости. Компартия находилась по-прежнему на нелегальном положении. Это объяснялось тем, что, когда Фронт национального освобождения готовился к вооруженному выступлению, коммунисты выступили против, ибо не верили в победу. Сначала секретарь Алжирской компартии высказался за вооруженное восстание и сам вошел в ряды ФНО, но потом на каком-то этапе событий АКП решила, что вооруженная борьба не будет иметь успеха, что для нее еще не созрели условия. Кроме того, национальная буржуазия была там настроена против марксистско-ленинской теории и коммунистов. Так или иначе, партия осталась на нелегальном положении.
«Вы внедряйтесь в государственные организации, существующие в Алжире, – как мне рассказывали, говорил коммунистам Бен Белла, – в профсоюзы, в другие общественные организации, но не как члены своей партии, а как люди, достойные занять тот или иной пост». Мы со своей стороны тоже рекомендовали коммунистам Алжира пользоваться всеми возможностями такого рода, желая, чтобы партия влилась в ряды ФНО и заняла затем в нем ведущее положение. Когда же Бен Белла и его соратники объявили, что они стоят на позициях научного социализма, каких-то идейных разногласий у них с компартией уже не возникало, хотя отдельные спорные проблемы оставались.
При нашей встрече в Египте Бен Белла по-прежнему занимал самую приемлемую для нас позицию, безоговорочно высказываясь за научный социализм, и, самое главное, хорошо его понимал. У других представителей арабов было шатание в этом вопросе, и они высказывались нечетко. Пожалуй, все, кроме Насера. Насер на митинге в Асуане тоже заявил, что во внутренней политике будет следовать научному социализму. А внешняя политика арабов уже определилась: они занимали твердые позиции, выступая против мировой войны, за мирное сосуществование, за добрые отношения с Советским Союзом и другими социалистическими странами.
Сейчас из материалов печати я вижу, что алжирский лидер Бумедьен, совершивший переворот, проводит в принципе ту же политику, которую проводил его предшественник: сохраняются и развиваются дружеские отношения с Советским Союзом, с другими социалистическими странами. Позиции в международных вопросах Алжир занимает те же, что и раньше. Я лично Бумедьена не знаю, с ним не встречался, хотя читал, что он человек в руководстве не случайный, находился в рядах борцов с французскими оккупантами. Так что с точки зрения участия в революционной борьбе он достойный человек. Правда, еще до совершенного им переворота некоторые члены алжирского правительства говорили нам, что он якобы человек реакционный, способный на путч. Бумедьен несколько раз приезжал к нам и встречался, в частности, с нашими военными.
Несколько раз виделся я с президентом Ганы Кваме Нкрумой[462]. Это очень интересный человек, располагавший собеседника к себе, умный, образованный, но по вопросу социально-политической направленности развития Ганы высказывавшийся сдержанно. Постепенно он все больше и больше проникался доверием к Советскому Союзу, к его руководству. Из личных бесед можно было заключить, что он пошел бы в дальнейшем, когда внутренние условия в Гане созреют, на декларацию о выборе Ганой социалистического пути. Но официально о научном социализме он открыто никогда не говорил.
Нас беспокоил тот факт, что Нкрума – английский воспитанник, получивший в Англии высшее образование. После завоевания Ганой независимости в ее армии все офицеры были английскими. Какая же это независимость, если бывшие колонизаторы держат в своих руках командный состав армии? Мы в осторожной форме указывали Нкруме на то, что подобная ситуация в стране сдерживает его. Потом реакционные офицеры действительно сыграли свою роль, свергнув передовой режим в Гане[463].
Я несколько раз беседовал с Нкрумой на эту тему, убеждая его, что при командирах армии, состоящих из английских офицеров, всегда наличествует угроза со стороны западных капиталистических стран. Уже в последнее время Нкрума обратился к нам с просьбой выделить в качестве консультантов наших офицеров, чтобы он ввел их в личную охрану президента. Кажется, мы ему таких людей успели послать, но не помню, сколько. Конечно, горстка людей не сумела бы обеспечить стабильность государства. Армия осталась под воздействием тех же офицеров. Это создало благоприятные условия для антидемократических и капиталистических сил. Они добились своего: изменили положение в стране, и новое, военное правительство начало ликвидировать те демократические институты, которые были созданы под руководством Нкрумы. Гана твердо стала на капиталистический путь развития.
Помню приезд Нкрумы в Советский Союз. В то время мы с Микояном отдыхали в Крыму. Нкрума прибыл к нам с женой, арабкой из Египта. У нас состоялись приятные беседы с ним. Переворот был совершен тоже во время его поездки, по пути в Китай