[464]. Он летел на нашем самолете и вынужден был, узнав о событиях на родине, возвратиться, но вернуться в Гану не смог, так как ему было запрещено. Из СССР он вылетел в Гвинею. Tyт президенту Гвинеи нужно отдать должное: Секу Type принял его по-братски и даже провозгласил вице-президентом Гвинеи, создав для него высокое общественное положение[465]. А в Гане доныне правительство проводит прозападный курс. Некоторые попытки вернуться к прежнему курсу не увенчались успехом.
Теперь скажу о Мали[466]. После завоевания независимости к руководству в Мали пришли прогрессивные силы. Президентом страны стал Модибо Кейта. Тоже очень интересный человек, умный политик, внешне огромный. Помнится, как после его выступления на митинге в Москве мы с ним обнялись. Я почувствовал, что попал в объятия медведя. Потом я видел заснятую тогда фотографию, и она всегда вызывала у меня улыбку. Кейта по объему, весу и росту – просто великан. Когда был у нас, то он довольно громко (а потом и в своей стране) заявлял, что Мали станет развиваться по пути научного социализма и что это единственно правильный путь для его республики.
К сожалению, внутри страны ему не удалось создать для себя прочное положение и обезвредить антисоциалистические силы. Там тоже был совершен переворот, Кейту отстранили от власти. Не знаю, где он сейчас находится и жив ли. Он был очень хорошим нашим другом. В данное время мне неизвестно, какую социальную позицию занимает правительство Мали. Вижу лишь, что антисоциалистическую, а значит, и антисоветскую. Если бы оно занимало другую позицию, тогда не появилось бы причин для свержения такого прогрессивного президента.
Несмотря на то что в Гане и Мали демократические силы потерпели поражение, а их прогрессивные руководители были свергнуты, я, как коммунист, глубоко уверен, что все-таки и там правда восторжествует, что вырастут новые силы, которые пойдут верной дорогой, используя марксистско-ленинскую теорию и опыт социалистических стран, где эта теория применяется на практике.
После завоевания независимости народами Сомали[467] у нас с этой страной тоже сложились хорошие отношении. К нам приезжала оттуда правительственная делегация, и мы решили оказывать Сомали, как и другим, всемерную помощь. Когда сомалийцы попросили у нас оружие, мы предоставили его на льготных условиях. Севернее Сомали располагалась Эритрея[468], прежняя итальянская колония, потом попавшая под контроль англичан. Когда подошел срок получения ею независимости, у сомалийцев разгорелся аппетит. Сомалийская республика захотела, чтобы Эритрея вошла в ее состав, поскольку там тоже живут сомалийцы – тот же народ, разделенный колонизаторами. Эфиопия[469] же стремилась включить Эритрею в свой состав и тоже доказывала исторические права на нее[470].
Когда мы дали оружие правительству Сомали, это обеспокоило Эфиопию. Ее император Хайле Селассие I[471] обратился к нам с просьбой не вооружать Сомали и с пониманием отнестись к доказательствам о принадлежности Эритреи к Эфиопии. Для нас сложилось довольно деликатное положение: с одной стороны, мы сочувствовали новому правительству Сомали, с другой стороны, у нас были очень хорошие, исторически дружественные отношения с Эфиопией. Мы не хотели сталкивать эти две страны, и нам пришлось проявлять дипломатическую гибкость. Из материалов печати я узнал, что недавно в Сомали произошел военный переворот[472], там пришло к власти довольно прогрессивное руководство, заявившее, что оно будет строить политику на основе научного социализма и проводить курс на дружбу с СССР. Как теперь обстоит дело с Эфиопией? Конечно, возникли новые сложности.
В то время, когда я входил в советское руководство, установились хорошие отношения с Марокко[473]. Я встречался с наследным принцем, потом ставшим королем Хасаном II[474], во время своей поездки на сессию Генеральной Ассамблеи ООН. Я возглавлял тогда советскую делегацию, а он прибыл как представитель главы государства Марокко. У нас с ним состоялась краткая беседа, которая потом имела хорошие последствия. В Марокко пригласили нашу официальную делегацию, ее возглавлял председатель Президиума Верховного Совета СССР Брежнев[475], который был принят покойным ныне королем Мохаммедом V.
Эти контакты содействовали укреплению наших добрых отношений. Мы с симпатией относились к молодому государству Марокко. Следует отметить, что после завоевания независимости Алжиром Марокко предъявило ему свои претензии на некоторые пограничные районы. Создалось впечатление, что между ними может развернуться вооруженный конфликт. Наши симпатии оставались больше на стороне Алжира, но для нас их спор все же породил трудности. К общему удовлетворению, вооруженного конфликта не произошло, вопросы разрешили дипломатическим путем.
Марокко при Хасане II стало проводить особую политику. Оно придерживается монархических политических взглядов, стоит на капиталистическом пути развития, оставаясь подлинно независимой страной, освободившейся от колонизаторов. Хотя оно занимает эту особую позицию, однако в борьбе арабских народов против Израиля сочувствует общеарабской линии, конкретно в этой борьбе не принимая непосредственного участия, что, видимо, отражает личные симпатии короля. Нам надо строить дружественные отношения с Марокко. Правители не вечны, а их страны остаются… Мы бы хотели, конечно, чтобы и в Марокко победил социалистический строй. А пока пусть там правит король. Дальнейшее покажет история.
Мы придерживаемся политики невмешательства во внутренние дела других стран, и тому подтверждение – наши хорошие отношения с освободившимися странами, которые придерживаются капиталистической ориентации. У нас хорошие отношения с нашими соседями-королевствами, например, с Афганистаном. Основы были заложены в первые годы создания независимого афганского государства еще Лениным. Он установил дипломатические отношения и признал это государство. При Сталине они пребывали в замороженном состоянии. Только после смерти Сталина мы добились изменения положения, наши отношения стали самыми теплыми, дружескими. Я очень доволен, что в то время, когда я был в составе руководства, мы добились коренного перелома.
Октябрьская революция, разгром гитлеровской Германии и особенно успехи Советского Союза после Второй мировой войны, прогресс в развитии промышленности, науке, в космосе приковывает все большее внимание в мире к научному социализму, к социалистическому пути развития. Народы, освобождающиеся от колониального гнета, все больше и больше убеждаются, что единственно правильный выбор – это покончить с капиталистической системой и переходить на новый, социалистический путь. Социализм теоретически обоснован Марксом, Энгельсом и Лениным и на практике осуществляется Советским Союзом и другими социалистическими странами. Видимо, рано или поздно все народы встанут на этот путь, ибо он единственно правильный путь для трудового народа: для рабочего класса, трудового крестьянства и трудовой интеллигенции.
Часть ХI. Запад и мирное сосуществование
Мирный договор с Австрией
После смерти Сталина у нас остался неподписанным мирный договор с Австрией. Хотя Австрия сама, в старом ее понимании, не воевала с нами, но она входила в состав Германии, когда Гитлером была начата война против СССР. После разгрома фашизма Австрия была вновь выделена в самостоятельное государство, и с ней следовало заключить отдельный мирный договор. Помню, как еще при жизни Сталина велись соответствующие переговоры с правительством Австрии. Все вопросы были уже согласованы, так что договор был подготовлен к подписанию. Однако к моменту, когда был подготовлен такой проект, обострились наши отношения с Тито. Вернее будет сказать, дело состояло в том, что не был решен вопрос о вхождении Триеста[476] в состав Югославии.
Некоторые детали я сейчас не припоминаю. Однако мирный договор с Австрией при жизни Сталина так и не был подписан. Решать этот вопрос пришлось потом нам. Затруднения с подписанием текста отложились у меня в памяти именно в связи с Триестом. Мы считали, что Триест должен входить в югославское государство, а западные страны настаивали, чтобы он вошел в итальянское государство. Потом они согласились объявить Триест вольным городом, но под протекторатом все же Италии. Сталин на это не пошел, и мирный договор с Австрией не был подписан, хотя других вопросов, которые сдерживали бы нас, не существовало.
Мы сами тяготились устаревшими отношениями, которые существовали между Австрией и СССР. Ведь наши страны формально находились в состоянии войны. Следовательно, их контакты не могли нормально развиваться. В Вене нашего посольства не имелось. Правда, мы в нем особенно не нуждались, поскольку наши войска находились в Вене, и мы к тому же все еще оккупировали значительную часть Австрии (по-моему, четверть страны). Тогда между США, Англией, Францией и СССР были разделены на зоны оккупации как Германия, так и Австрия. Берлин и Вена тоже были разделены на такие зоны-секторы.
В Австрии у нас имелась собственность – заводы, которыми мы управляли и где вели хозяйственную деятельность. Они ранее принадлежали германским капиталистам и были после войны конфискованы. Все это тоже усложняло дело. Надо было решить, как поступить с этой собственностью. На заводах трудилось довольно много рабочих, хотя, как правило, заводы были не крупными, а скорее мелкими или средними. Их оборудование и технология устарели, и без реконструкции там невозможно было достичь высокой производительности труда и вести производство на хорошем экономическом уровне, чтобы получать прибыль и обеспечивать высокую оплату труда. А иначе мы не могли поступить, как социалистическая страна, имеющая собственность, где работают австрийцы. Негоже, чтобы эти рабочие зарабатывали меньше, чем трудившиеся на капиталистических предприятиях. Для нас возникла довольно серьезная проблема. Выжать достаточно из устаревшего оборудования мы никак не могли, да и с капиталистами конкурировать на такой базе было сложно. У них имелись опыт управления и высококвалифицированные руководящие и инженерно-технические кадры. Собрали мы туда все лучшее, но наиболее крупные специалисты ушли от нас на капиталистические предприятия, потому что лично выступали против социалистической системы.