В других отраслях китайской промышленности тоже создалась неразбериха. Наши специалисты и даже простые рабочие, которые посылались туда налаживать пусковые предприятия, построенные с нашей помощью, стали нам сообщать о невероятных вещах: приходим мы с работы домой, все наши вещи перевернуты, чемоданы подверглись обыску. Обращаемся за разъяснениями, нам заявляют, что такого просто не может быть, видимо, сами не заперли дверей, все отрицают. Ну, тут возникло уже не недоразумение, а недоверие. Что они искали? И что могли найти в чемоданах инженеров или рабочих? Что там могло лежать? Сами не знают, что искали.
Рассказали о таком случае. Наши инженеры помогали китайцам овладеть эксплуатацией ракет и собирали их для передачи китайцам, а по окончании сборки уходили домой. Назавтра видят, что ракета разобрана. Спрашивают: «Кто разобрал ее? Ее не должны были разбирать без нас. Это ведь наши ракеты, мы их сдаем вам». Никто ничего внятно объяснить не смог. Видимо, китайцы решили что-то проверить ночью, подсмотреть секреты (хотя неясно, для чего: ведь мы им передаем все эти ракеты) и для этого разобрали ракету. Однако у них не хватило знаний снова собрать ее[50]. Много еще возникло инцидентов, основанных на недоверии и неуважении к нашим специалистам. Потом начались грубые оскорбления, особенно со стороны выпивших китайцев.
Они обвиняли наших людей, что те – «предельщики». Знакомая нам терминология! В былые годы, на каком-то этапе развития СССР, у нас тоже ходило такое ругательное слово. Не знаю, насколько оно вообще было разумным. Видимо, и у нас оно было необоснованным и отражало недоверие к инженерно-техническому персоналу. Тогда была сильно развита подозрительность в отношении буржуазных специалистов. Мы ломали их нормы, но не всегда разумно, хотя иной раз поступали правильно. Однако китайцам такого метода уже не рекомендовали. Они сами пришли к нему, повторяя нас. Это их дело. Но все-таки мы им говорили, что такое ведение дела не принесет хороших плодов.
Примерно тогда или немного раньше мы получили тревожную телеграмму от нашего посла из Пекина. В ней говорилось о резком недовольстве китайского руководства действиями Советского Союза. Послом там был Юдин. Сам он философ, и его послали в Китай с особым поручением. Он поехал туда именно как ученый, когда Мао Цзэдун обратился к Сталину с просьбой помочь ему привести в порядок его литературные труды: речи, статьи и пр., так как он хочет их издать. Пусть грамотный марксист просмотрит их и поможет в редактировании этих текстов, с тем чтобы не допустить каких-либо теоретических ошибок. Так и был послан Юдин. Мао всегда считал себя философом, очень любил философские темы и навязывал их всем смертным, с которыми беседовал. Поэтому Сталин решил послать Юдина, чтобы посол мог вести с Мао разговоры на общефилософские темы и одновременно оказался способен помочь ему в редактировании его трудов с подготовкой их к печати.
И при Сталине, и после смерти Сталина мы получали от Юдина телеграммы, в которых он восторженно сообщал о Мао: живут они душа в душу, причем даже не Юдин ездит к Мао, а Мао сам приезжает к Юдину и просиживает у него ночи напролет, занимаясь не столько редактированием, сколько ведя беседы на вольные темы. Юдин просто захлебывался от восторга, описывая эти беседы. Мы радовались этому, потому что чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Нам было приятно, что Мао наладил хорошие контакты с нашим послом. Мы считали, что это свидетельствует о взаимном доверии и способствует еще большему улучшению наших отношений.
В тот же период наши военные обратились в ЦК партии с предложением направить просьбу китайскому правительству разрешить Советскому Союзу построить на юге Китая радиостанцию, которая могла бы поддерживать связь с нашими подводными лодками, патрулирующими в Тихом океане. Мы обсудили вопрос и пришли к выводу, что это предложение окажется в общих интересах социалистического лагеря. Как раз тогда мы развернули большое строительство подводных лодок на дизельных двигателях и уже приступили к созданию лодок с атомными двигателями. Естественно, нам нужна была прочная связь с подводным флотом, который будет действовать в Тихом океане.
Военные, безусловно, были правы, выбрав подходящую точку, из которой можно было бы наладить такую связь. Но теперь я полагаю, что мы тогда погорячились, преувеличив интернациональные интересы коммунистических партий и социалистических стран. Мы-то считали, что и наш флот, и китайский, и вообще все военные средства социалистических стран служат одной цели: быть готовыми к отпору, если империализм навяжет нам войну. Подводные лодки должны были действовать не только в интересах СССР, но также в интересах Китая и всех братских стран. Поэтому мы полагали, что в строительстве радиостанции Китай заинтересован не меньше, чем мы.
Почему мы хотели сами строить радиостанцию? По тому времени китайцам трудно было бы построить сложное сооружение и в нужные сроки. Военные нажимали на нас, чтобы побыстрее начать строительство. Однако мы недоучли национальные чувства китайского руководства. Мао был задет нашим предложением, было затронуто его национальное чувство, затронут суверенитет Китая. Он считал, видимо, что таким способом мы как-то внедряемся в Китай, и очень бурно отреагировал на наше предложение, хотя сам раньше обращался к нам с просьбой помочь Китаю построить ракетные подводные лодки. СССР направил туда всю документацию. Китайцы выбрали нужную площадку и с помощью наших специалистов развернули строительство таких подлодок. Мы рассматривали это как само собой разумеющееся дело: в общих интересах надо создавать защитные средства и осуществлять эту работу общими усилиями.
Возникали и другие вопросы подобного же характера, когда мы вдруг получили от Юдина тревожную телеграмму. Мы посовещались, и Президиум ЦК КПСС решил, что я должен вылететь в Пекин. Мы известили китайских товарищей и получили от них ответ, что нас примут. Это было в июле 1958 года. Со мной полетели, кажется, маршал Малиновский, потому что должны были обсуждаться военные вопросы, и заместитель министра иностранных дел СССР Кузнецов[51]. Летели мы туда инкогнито, без объявления о поездке в печати.
В Пекине на аэродроме нас встречали Мао Цзэдун, Дэн Сяопин, другие руководители Китая. Разместили нас в доме для почетных гостей. Большую часть времени мы проводили у бассейна. Там соорудили навес, где купался Мао и мы вместе с ним. Мы, конечно, не могли соревноваться с ним в плавании на дальность. Ведь Мао «побил» какой-то рекорд, как сообщили в китайской печати. Но о нем мы узнали позже, однако и тогда, сразу же, мы как пловцы «подняли руки» и сдались Мао, признав его первенство. Обычно мы лежали, как тюлени, на теплом песочке или на ковре и беседовали. Потом лезли в воду. Опять вылезали и грелись на солнышке. Беседы протекали у нас в довольно спокойном, дружеском тоне, несмотря на те резкие высказывания Мао, которые были изложены Юдиным в его телеграмме.
Насчет радиостанции Мао сказал: «Мы не можем принять ваше предложение. Китай столько лет все рассматривают как несуверенное государство. Это нарушает наш престиж, бьет по нашей суверенности». Я извинялся, как только мог: «Мы ни в коей степени не хотим нарушать ваш суверенитет или вмешиваться в ваши дела, внедряться в экономику Китая, вообще делать что-либо такое, что нанесет ущерб суверенности Китайской Республики». – «В таком случае предоставьте нам кредит, а мы построим вам радиостанцию». Я ему: «Так это самое лучшее. Пожалуйста, вот вам наше техническое руководство, наши чертежи, наши кредиты, наши поставки оборудования. Одним словом, дадим все, чтобы поскорее соорудить радиостанцию. Стройте!» – «Хорошо, – сказал Мао, – мы согласны».
Казалось бы, мы быстро решили вопрос к обоюдному удовлетворению. Задача, которая ставилась нашими военными, будет выполнена. На деле оказалось все не так. Строительство никак не начиналось, китайцами выдвигались все новые и новые условия, они искали всякие зацепки для проволочки. А после ухудшения наших отношений этот вопрос вообще был снят с повестки дня.
Приступили мы в бассейне к обсуждению и другого вопроса, и тоже о подводном флоте.
Согласно подписанному ранее договору, наши самолеты могли пользоваться аэродромами Китая. Теперь наши моряки поставили задачу о заходе ими в какие-то порты Китая для заправки наших подводных лодок и отдыха экипажей. Берег-то Китая большой, а мы, Советский Союз, находимся как бы на краю его берега, так что военные моряки и тут преследовали свои сугубо деловые цели. Однако китайцы опять выдвинули возражения престижного характера. Мао резко возражал. Я ему: «Товарищ Мао Цзэдун, я вообще тут не понимаю вас, это ведь в наших общих интересах». – «Нет, мы с этим согласиться не можем, это затрагивает наш суверенитет, мы тоже создаем свой подводный флот». – «Ну, что мы можем сказать? Если говорить о суверенитете, то давайте действовать на основе взаимности. К примеру, если вы хотите иметь свой подводный флот в Северном Ледовитом океане, то мы вам, пожалуйста, предоставим базу на нашей территории, а взамен будем иметь базу наших подводных лодок на берегу Тихого океана, на китайской территории». – «Нет, мы и с этим не согласны. Вооруженные силы всех государств должны быть расположены только на собственной территории. Ваше предложение оскорбляет и задевает нас, мы не можем с ним согласиться». – «Ладно, если так смотрите на дело, мы не хотим настаивать и обойдемся теми возможностями, которые у нас имеются. Станем укреплять дальневосточный флот. Мы хотим его перевооружить и значительно усилить, чтобы наш подводный флот был могучей силой на Тихом океане».
Опять мы затронули чувствительные струны государства, на территории которого долгое время господствовали чужеземные завоеватели. После этого я стал лучше понимать, чем руководствовался Мао в нашем разговоре. Да и вообще зря, видимо, обратились мы к Китаю с таким предложением. Если бы мы заранее знали, что возникнет такая реакция, то ни при каких бы условиях не вылезли с этим предложением, не стали бы создавать для себя трудностей и не обратились бы к Мао с про