Однако с течением времени отношения между Советским Союзом и Румынией все более ухудшались. Нам сообщили, что румыны на закрытых партийных собраниях осуждают нас, всячески высказываются против Советского Союза. Сейчас конкретно и не помню, в чем нас обвиняли. Затем неблагожелательное отношение к нашей стране стало выражаться в перемене названий улиц. Некоторые улицы в Бухаресте носили имена русских, причем вовсе не политических деятелей нашего времени. Их переименовывали. Между тем мы делали буквально все, чтобы не задеть национальных чувств соседей и не нанести им экономического ущерба. Если рассматривать наши хозяйственные взаимоотношения, то они функционировали в пользу Румынии. Наши техническая помощь, проекты, научная информация шли им бесплатно, а поставки товаров производились в кредит с минимальным процентом румынской оплаты и в значительно более длительные сроки, чем вообще принято в мире. Кажется, СССР предоставлял кредит на строительство предприятий в Румынии из расчета под 2,5 процента. Если бы мы капиталы, которые давали в кредит Румынии, использовали внутри СССР, а избыток продукции заводов, построенных на эти капиталы, продавали Румынии, то выручили бы значительно больше. Однако тут были бы уже не братские отношения между социалистическими странами, а такие, какие существуют между капиталистическими странами. Если в торговле между собой социалистические страны и рассчитываются порой по мировым ценам, то мы считали, что здесь, наоборот, должны оказывать помощь румынскому народу.
Казалось бы, такая линия должна импонировать румынам. Но этого не получалось, и мы были огорчены, поэтому решили еще раз встретиться, выслушать румынскую сторону и откровенно поговорить. Хотелось, чтобы нам честно сказали, чем там недовольны и что необходимо для устранения помех нормальному развитию и укреплению братских отношений. Мне поручили возглавить делегацию КПСС, направлявшуюся на очередной съезд Румынской рабочей партии летом 1960 года[278]. Съезд проходил в то время, когда компартия Китая начала открытую полемику с нами. Мы хотели провести там предварительное совещание братских компартий, обменявшись мнениями по актуальным вопросам. Удалось организовать такую встречу. То было не официальное совещание, а именно обмен мнениями по острым, наболевшим вопросам, выдвинутым в основном китайцами. В ту пору РРП разделяла в них нашу точку зрения, и у нас не было в этой плоскости каких-либо разногласий. На совещании выявилось, что Албания заняла прокитайскую позицию и выступила против нас. Я спросил ее представителя, чем это объясняется. Мне ответили, что выполняют директиву своего руководства.
Сказано откровенно. Но для меня было недостаточно такого разъяснения. Прояснилось все потом, хотя и сейчас, если меня допрашивать с пристрастием, скажу, что не понимаю до конца, почему Албанская партия труда решила пойти вместе с китайцами против КПСС. Вразумительных объяснений дать не могу. Полагаю, что вразумительных объяснений не смогла бы дать и сама АПТ. На совещании в Бухаресте все остальные, кроме представителей АПТ и КПК, проявили единодушие и заняли общую позицию, вытекавшую из решений Международного совещания коммунистических и рабочих партий 1957 года в Москве. Однако мы твердо знали, что румыны внутри своей партии ведут «разъяснительную» работу против Советского Союза и КПСС. Тогда мы написали официальное письмо румынским товарищам, в котором просили их обдумать те вопросы, которые, с их точки зрения, мешают нашим братским отношениям, с тем чтобы ликвидировать разногласия. Мы искренне заявили, что не понимаем, чем вызывается недружелюбное отношение к СССР. Приводили там, наряду с иными, и такие аргументы: исторически сложилось так, что мы являемся соседями; если мы друг другу не нравимся, то никто себе соседей не выбирал, так что соседям лучше жить в дружбе и мире; мы не хотим, чтобы наши отношения портились, а хотим, чтобы они улучшались; мы жили рядом с Румынией, когда ею управлял король; жили рядом, когда она проводила враждебную нам политику Антонеску; хотим, чтобы наши отношения оставались братскими, и делаем все возможное, чтобы они оставались самыми теплыми; поэтому призываем вас со своей стороны делать то же самое, что и мы. Но румыны в ответ никаких вразумительных контраргументов не привели. Тогда мы решили еще раз поехать в Румынию и на месте разобраться во всем.
В рамках СЭВ и двусторонних отношений при наших контактах с Румынией, как и с другими социалистическими странами, взаимные интересы в основном сталкивались при разработке планов. Каждая страна высказывала пожелания получить от другой что-то для себя, и не всегда такие просьбы удовлетворялись. Не сказал бы, что это разрасталось в конфликт. Но большинство стран выставляло свои пожелания (не хочу употреблять слово «претензии», потому что претензии никто не имел права предъявлять, мы не должники) с целью получить от нас больше, чем мы имели возможность дать. Неудовлетворение нами их пожеланий оставляло в них осадок, который потом мог перерасти в недоброжелательство. Румынские товарищи согласились на встречу, и мы решили образовать для нее обширную делегацию. Включили людей, соприкасавшихся по различным экономическим и политическим вопросам с деятелями Румынии. Возглавить делегацию поручили мне. Среди других в состав делегации входили Косыгин, Лесечко[279], как председатель Исполкома СЭВ, Андропов[280] из аппарата ЦК КПСС. Выехали мы в Румынию. С ее стороны присутствовало все руководство. Они находились на своей территории и как хозяева принимали нас. Встреча состоялась за городом, в очень хорошем местечке, минутах в 30 езды от Бухареста. Когда я приезжал к ним, меня всегда там размещали. Рядом озеро, лес и прекрасный луг – наилучшие румынские красоты. Первую беседу провели за богато уставленным столом.
Сразу отмечу, что по принципиальным вопросам у нас выявилось единство. В ходе беседы я напомнил румынским товарищам, что и мы испытали однажды огорчения в связи с отказом, который получили от них. Как-то на Украине не оказалось достаточного количества ядохимикатов для борьбы со свекловичным долгоносиком. Румыния таковые производила. Мы обратились к ней с просьбой выделить некоторое их количество дополнительно к тому, что мы закупили. Румыния ответила, что может выделить просимое при условии, если мы заплатим валютой либо валютными товарами, которые они потом могли бы продать на международном рынке, чтобы выручить валюту. Мы согласились, но такой ответ задел наше самолюбие. Ведь мы поставляли Румынии много валютных материалов и никогда не требовали взамен валютной компенсации, получая в обмен обычные товары, которые можно было приобрести на любом рынке. Деж, выслушав меня, сейчас же повернулся к Мауреру[281], запросив у него подтверждения дела. Ему подтвердили мой рассказ. Лесечко и Косыгин в деталях припомнили эту историю: те товары, которые попросили румыны за ядохимикаты, были у нас тоже запланированы для продажи на международном рынке для выручки валюты, чтобы расплатиться по нашим заказам на капиталистическом рынке. И я сказал, что привел сей пример, чтобы показать нашим друзьям, что такие случаи происходили и по инициативе румынских представителей. «В торговле все бывает. Давайте договоримся, товарищ Деж, чтобы не случалось впредь раздоров в наших отношениях и не давать повода к раздорам. Все взаимные поставки валютных товаров, валютного сырья и изделий выделим в отдельную графу, чтобы заранее противопоставить с обеих сторон равноценные товары. Тогда не возникнет никаких недоразумений». Деж ответил: «Хорошо, мы согласны».
Казалось, он был удовлетворен моими словами. Но в разговор включился председатель Госплана Румынии, знающий дело хороший экономист. Он возразил: «Прошу такого решения не принимать». И с улыбкой смотрит на меня. Спрашиваю его: «Почему? Тем самым будут созданы равноправные условия, не станет причин для обид». – «Это верно, товарищ Хрущев, но (обращаясь уже к Дежу) нам это невыгодно, поскольку мы сейчас получаем много валютных товаров от СССР, а расплачиваемся с ним товарами другого характера». Я настаивал: «Получаются взаимные претензии, это порождает недоразумения. Чтобы такого впредь не было, давайте договоримся и выделим все валютные расчеты». Теперь отвечал снова Деж: «Товарищ Хрущев, прошу вас не настаивать на этом, потому что Румынии такая торговля очень невыгодна». – «Верно, – говорю, – я понимаю вас. Сколько мы вам меди поставляем? А сами покупаем ее на капиталистическом рынке и платим золотом. Вы же расплачиваетесь с нами ящичной тарой». Действительно, Румыния поставляла нам ящичную тару. Это определялось близостью Румынии к Молдавии, которой требовалось много ящиков под фрукты и овощи. Ради удобства их транспортировки нам за границей делали ящики, а мы за ящики платили валютой, то есть за щепки! И я продолжал: «В новых условиях мы делать это уже не будем. Пусть наши хозяйственники находят другой выход, у нас такие возможности есть, станем делать бумажную тару или поставлять свой лес. У нас тоже Карпаты рядом. Украина сможет поставлять Молдавии ящичную тару». Румынские товарищи стали просить не устанавливать такого порядка паритетной торговли. И я предложил: «Хорошо, давайте торговать по-старому, но тогда, спрашивается, какие же остаются еще претензии? Что нас сейчас разделяет? Что способствует обособлению, которое мы замечаем со стороны румынских товарищей?» Вразумительного мы ничего не услышали.
В дальнейшем Румыния продолжала политику своего обособления внутри социалистического лагеря, что проявлялось в разных сторонах жизни. Приведу хотя бы такой пример: наши девушки, которые вышли замуж за румынских студентов, учившихся у нас, стали возвращаться в СССР, так как их мужья разводились с ними, ибо вокруг них создавалась нетерпимая атмосфера. Случались и другие неприятные факты бытового свойства, не говоря уже о политике. Как и раньше, внутри страны румыны продолжали вести агитацию против Советского Союза. Вскоре их делегация поехала в Китай (а мы уже не ездили в Китай, нас туда больше не приглашали) и на обратном пути остановились отдохнуть в нашей стране. Мы с Микояном отдыхали в Пицунде и пригласили румын провести с нами несколько дней. Тем самым имели возможность выслушать их и обменяться мнениями.