Дипломатические отношения с ней были установлены еще при жизни Сталина[354]. Постепенно судьба Индонезии привлекла наше пристальное внимание, и мы стали проявлять к ней постоянный интерес. Она этого заслуживала, как заслуживает и сейчас: огромная многонациональная страна, рабросанная на массе островов, с населением свыше 100 млн человек, богатая и очень красивая. Ее народы еще заставят говорить о себе и проявят себя на новом пути, несмотря на жестокое поражение, которое было нанесено их левым силам в 1965 году[355].
Где-то после XX съезда КПСС к нам впервые приехал президент Сукарно[356]. Мы его встретили с должными почестями. Он произвел на нас впечатление образованного человека и, главное, умного. Ведь понятия образованный и умный не всегда совмещаются. Я встречал многих образованных, но не очень умных людей, а также наоборот, не получивших систематического образования, зато блиставших своим умом. Сукарно же имел и образование, и ум. У нас сразу установились с ним хорошие отношения, нам он понравился. Президент изложил принципы своей политики, нацеленной на нейтралитет вне военных блоков. Еще до нас Индонезия наладила нормальные отношения с Югославией. Да и по своему характеру Сукарно тяготел к Тито. Югославия менее жестко, чем остальные страны, строившие социализм, проводила марксистско-ленинскую политику, вольностей там было больше. Поэтому линия Тито больше импонировала Сукарно, чем наша. Я-то посейчас считаю, что мы правильно следовали марксистско-ленинскому учению, придерживаясь строго классовой позиции. Конечно, немалое в нашей политике оказалось наносным, хотя и объявлялось марксистско-ленинским, а на самом деле было навязано сталинским мышлением и не соответствовало истине жизни. Если говорить об учении основоположников научного социализма, то на практике оно как раз и проводилось в СССР не по-ленински, а по-сталински, с извращениями.
У нас установились с Индонезией связи, постепенно она стала обращаться к нам за экономической помощью[357]. В начале 1960 года Сукарно пригласил правительственную делегацию СССР посетить его страну. Мы желали этого и приняли предложение[358]. Правительственную делегацию составлял ряд членов Правительства и ЦК КПСС, возглавлять ее поручили мне. Меня, как всегда, сопровождал министр иностранных дел Громыко[359], а также ряд других лиц. Мы отправились туда на самолете Ил-18 через Индию и Бирму с приземлением на острове Ява. Встречу нам устроили пышную, соответствующую и нашему рангу, и сложившимся традициям. На улицы вышла масса народа. И сразу же Индонезия своей природной красотой и человеческой теплотой произвела на нас сильнейшее впечатление. Климатическая же теплота подействовала одуряюще.
Когда после всех церемоний, встреч и речей нас привезли в отведенный нам дворец, бывшую резиденцию представителя Нидерландов и королевского наместника, мы с ног до головы обливались потом, духота стояла невозможная. Спасали нас в помещении только вентиляторы. Они обдували человека в спальне над кроватью и вертелись в столовой над столом, разгоняя застойный воздух. Это облегчало существование, и все равно нам было очень тяжело, особенно ночью. Спать просто невозможно. К тому же налетало множество москитов, от которых спящих защищали сетки.
Еще до визита мы заключили двусторонние соглашения о поставке советского оборудования, кредитовали разработку месторождений олова и других ископаемых. Сукарно также обратился к нам с просьбой построить в столице страны Джакарте стадион на много тысяч зрителей. Строили его наши специалисты по советским проектам. Сукарно пригласил нас посетить это строительство. Я только потом понял, что он хотел, чтобы общественность знала, что президент в этом мероприятии принимает самое большое участие, прежде всего как его инициатор. Он вместе со мной производил там какую-то символическую работу: мы дергали за шнур, приводивший в действие паровой молот, который забивал сваи. Все это происходило несколько театрально, но такой уж был у него характер. Например, когда он попросил СССР построить в столице грандиозный и весьма дорогой стадион, я удивился, полагая, что это неразумная трата денег.
Индонезия была еще отсталой страной; настоящая промышленность только начинала развиваться; жила она за счет эксплуатации природных богатств и экспорта сырья. И вдруг – в первую очередь – стадион! «Зачем он вам нужен?» – спросил я Сукарно. «Митинги проводить», – ответил он. Театральщина была плохой его чертой. Из числа известных мне руководителей государств он выделялся этим более всех. Неру, например, был совершенно другим человеком. Конечно, руководителям страны приходится выступать на митингах. Но у Сукарно проявлялась тут какая-то особая слабость: он вообще любил собирать народ, ему беспрестанно нужна была аудитория, следовательно, необходима сцена. Тот стадион в конце концов мы построили.
Внутреннее положение в Индонезии оставалось трудным. Коммунистическая партия, очень большая по численности, была не закалена и не сплочена. Ее члены жаждали лучшего и пошли за коммунистическими лозунгами, но не знали, как претворить их в жизнь. Тем не менее она заставляла с собой считаться, проводила своих представителей в парламент и в правительство. Лидером ее был Айдит[360], еще молодой человек, преданный передовым идеям. Он не щадил своей жизни, защищая интересы трудового народа. Другие руководители КПИ тоже производили на меня хорошее впечатление. Смелые, преданные марксистско-ленинским идеям люди и неплохие организаторы. Они по-своему все делали для того, чтобы Индонезия пошла по пути строительства социализма.
В стране имелась мощная прослойка обеспеченных людей, включая выходцев из Нидерландов. Поражал контраст между нищетой простонародья и роскошными дворцами былой знати. В них потом поселились руководители новой Индонезии. Не знаю, какой собственностью они владели, но разодеты были удивительно, особенно женщины. Их образ жизни никак не соответствовал экономическому уровню развития страны, и они крайне резко выделялись на общем фоне. Однако лидеры КПИ держали себя более достойно, чем и завоевывали симпатии трудового народа.
Огромной силой в стране обладали военные. Среди них выделялся генерал Насутион[361], в то время начальник штаба индонезийской армии. Какое он производил на меня впечатление? Сравнительно молодой человек, внешне красивый и холеный, несомненно умный. С ним было интересно беседовать. Я встречался с ним много раз, и не только в Индонезии, а и в Москве. Он приезжал в СССР[362] с целью заключить договор об оказании Индонезии военной помощи и продаже ей оружия. Насутион был там весьма влиятельным человеком, но, к сожалению, больше тяготел к американцам и не только не являлся коммунистом, но и прослыл противником КПИ. Конечно, свою антипатию к коммунистам он перед нами не демонстрировал, зато служил главной опорой тем реакционным силам, которые ориентировались на развитие капитализма.
Мы продали Индонезии, причем не за полную стоимость, а по договорной цене, несколько эсминцев, подводных лодок, торпедных катеров и катеров, вооруженных ракетами[363]. На последнем при мне этапе наших взаимоотношений мы продали Индонезии «Орджоникидзе», хороший крейсер послевоенной постройки. На нем мы с Булганиным в 1956 году ходили с визитом в Англию.
Подводные лодки мы поставляли не старые, но снятые с производства, однако сохранявшиеся у нас на вооружении. К тому времени СССР шагнул в строительстве подводного флота далеко вперед. Затем мы продали Индонезии много истребителей и несколько бомбардировщиков Ту-16, в том числе ракетоносцев, по тому времени очень хороших самолетов. На военных учениях в Черном море я наблюдал, как с таких ракетоносцев поражали корабли-мишени. Действуют они так: не доходя до цели, пилот выпускает ракету и направляет ее, ведя ее лучом, затем самолет разворачивается и уходит, а ракета далее самонаводится на цель. На наших учениях ракетоносцы метко поражали мишени.
Во время пребывания нашей делегации в Индонезии на ряде ее островов местные вооруженные отряды вели борьбу против правительства. В их рядах были и проамериканские силы, оружие они получали от США, о чем мы знали от нашей разведки. Насутион тоже помогал им, но тайно. Что значит помогал? Вооружение он, видимо, не мог туда доставить, однако поддерживал с ними связь и оказывал им содействие, хотя бы информацией, снабжая сведениями о готовящихся против них действиях правительственных войск. При мне правительственные войска во время одной из операций против восставших захватили американского агента. Насутион содействовал его освобождению. На него нажали американцы. Он имел связь с американской разведкой, о чем мы знали из донесений нашей разведки.
Сукарно был человеком очень мобильным и больше времени проводил за границей, чем в собственной стране. Когда реакционные силы, во главе которых стоял Насутион, подготавливали государственный переворот со свержением Сукарно, он находился в Японии. Из Японии он прилетел к нам и при личной беседе я спросил его: «Известно ли вам, что по требованию американской разведки решающую роль в освобождении агента США сыграл Насутион?» Сукарно испытующе посмотрел на меня, сделал паузу, а потом неожиданно ответил: «Да, я об этом знаю, то было наше общее решение». Но у меня сложилось впечатление, что он сказал неправду, посчитав, наверное, что лучше ему сказать, будто он знал об этом, и тем самым не уронить своего достоинства. Какой был смысл для Сукарно освобождать того человека? Чтобы он продолжил борьбу против государственной системы, которая существовала при Сукарно? Впрочем, президент поблагодарил меня за известие и н