астоятельно просил и в будущем информировать его о такого рода вещах. И мы его часто информировали.
Сукарно поднял вопрос о реальном присоединении Западного Ириана к Индонезии и развил для этого бурную деятельность. Мы полагали, что он, стремясь включить эту территорию в состав Индонезии, поступает правильно. Начался затяжной спор. Сукарно нуждался в помощи, именно тогда он и купил у нас крейсер, а также другое морское оружие. Накал борьбы в Индонезии все увеличивался. Сукарно готовился даже военными средствами присоединить Западный Ириан. А когда он поглубже познакомился с процессом подготовки к войне, то обратился к СССР с просьбой помочь ему советниками, обучить его людей овладеть подводными лодками, ракетоносцами, торпедными катерами, эсминцами. Там квалифицированных специалистов еще не было. Мы публично заявили о своей поддержке Сукарно в его борьбе за освобождение всей страны, пошли ему навстречу и послали туда специалистов, включая офицеров, которые фактически командовали подводными лодками, а наши летчики летали на Ту-16.
Конфликт продолжался там длительное время. В те месяцы приехал к нам министр иностранных дел Индонезии Субандрио[364], который ранее долгое время был послом в Москве. Очень милый и симпатичный человек. Его в посольстве затем, хотя и не сразу, сменил Адам Малик[365], которого у нас считали (нас так информировали) стоящим на стороне реакционных сил. Он выступал против сближения с Советским Союзом и за капиталистическое развитие Индонезии. Субандрио занимал прогрессивную позицию и являлся другом СССР. Он не был коммунистом, но, как нам казалось, сочувствовал им, слыл близким человеком и чуть ли не правой рукой Сукарно. Пользовался полным его доверием. С ним рука об руку Сукарно намеревался перестраивать Индонезию.
Я бы не сказал, что Индонезия тогда приняла решение строить социализм. Нет. Сукарно занимал достаточно гибкую позицию и хотя высказывался в принципе за социализм, но за какой социализм, трудно было разобраться. Конечно, он выступал против реакции и придерживался принципов более демократического устройства государства, в чем не было сомнений. КПИ действовала легально. Он привлекал ее людей к управлению государством. Мы по-доброму оценивали политику Сукарно и уважали его, хотя со многими чертами его характера не мирились. Так, он был совершенно не сдержан в отношении к женщинам. Это – его заметная слабость. Тут я не открываю какого-то секрета. Газеты тех лет пестрили сообщениями о его любовных приключениях. Данную сторону его поведения мы осуждали, но ведь нелегко перебороть человеческие слабости. Мы не понимали, как умный человек, занимающий такой пост, мог позволять себе подобные бытовые выходки? Они дискредитировали его в международных кругах и в своей стране тоже. Мне разъясняли, что мусульмане на это смотрят сквозь пальцы. Не знаю, не знаю…
У Субандрио была замечательная жена. Во время официальных приемов она иногда пела русские песни, причем хорошо. Эта пара, посол и его супруга, пользовались большим уважением со стороны руководства СССР.
Все у нас считали их друзьями. В разгар обострения вокруг Западного Ириана Субандрио уже как министр иностранных дел и доверенное лицо Сукарно приехал к нам.
Я охотно его принял. Субандрио говорил по-русски, и мы с ним беседовали без индонезийского переводчика, ведя самые доверительные беседы. Присутствовал наш переводчик, но только для записи беседы. Мы обсуждали посылку туда военных специалистов. Голландцы сосредоточили значительные военные силы в этом районе. Они заявляли, что не отдадут Ириан и будут за него воевать.
«Каков шанс, что удастся договориться?» – спросил я Субандрио. «Небольшой». – «Если голландцы не проявят трезвости ума и вступят в военные действия, – сказал я, – то эта война послужит в какой-то степени учебным полем для наших летчиков, управляющих ракетоносцами. Посмотрим, как сработают наши ракеты». Я позволил себе подобные слова, потому что разговор проходил строго конфиденциально. Да, мы выступали на стороне Индонезии в ее борьбе против колонизаторов. Мы всегда выступали против колонизаторов и сейчас остаемся на тех же позициях до тех пор, пока существует открытый или замаскированный колониализм. Это вытекает из наших убеждений, и здесь я никакого особого секрета не выдаю. Помню, что даже во время произнесения самых острых высказываний Субандрио неизменно мило улыбался.
Из Москвы он улетел в США. Там он, неожиданно для нас, рассказал в Госдепартаменте о беседе со мной во всех подробностях. Я был ошарашен. Сукарно надеется, что Субандрио – его человек, а он на деле оказался человеком США![366] Мы, узнав об этом происшествии, сообщили о нем Сукарно. Но, как и при случае с Насутионом, президент никак не реагировал, остался невозмутимым и заявил что-то успокаивающее, прося меня не придавать делу особого значения. После такого его ответа у меня сложилось впечатление, что министр иностранных дел информировал руководство США с ведома, а возможно, и по совету Сукарно. Я доныне это допускаю. Ведь Сукарно был человеком себе на уме. Какие цели он реально преследовал? Возможно, хотел через США нажать на Нидерланды? Оба этих государства были союзниками по НАТО, хотя США в открытую не симпатизировали Нидерландам, не желая такими авансами портить себе международную репутацию. А пока что Сукарно через посла просил прислать ему грамотных штабных офицеров, чтобы разработать план боевых действий на случай, если придется пускать оружие в ход. Мы пошли на это и послали туда своих людей. То есть Сукарно балансировал, используя и нас, и США для достижения поставленных целей. Это свидетельствует о том, что он умел строить различные комбинации. Однако такие его действия обижали нас, он-то нас не обо всем информировал, и мы многого не знали.
Практически получилось так, что голландцы были проинформированы о военных средствах, которые получила Индонезия. Сукарно демонстрировал, что они надежны и могут быть эффективно применены. Действительно, США после этого посоветовали Нидерландам пойти на переговоры.
Вашингтон нажал на Амстердам, и Нидерланды после переговоров согласилась передать Западный Ириан[367] Индонезии. Предварительно на Новой Гвинее провели опрос, и жители ее западной части высказались за присоединение к Индонезии. Надобность применять оружие отпала. Мы были очень довольны. А наши люди, обучив индонезийских военных, благополучно вернулись домой.
Почему же США заняли такую позицию? Как союзники Нидерландов, они в случае помощи им выглядели бы агрессорами, чего не хотели и, оберегая чистоту своих риз, не стали пятнать их открытой поддержкой колонизаторской политики. Наш же авторитет в глазах индонезийцев вырос. Мы опять проявили себя искренними друзьями народов, борющихся за свою независимость, и оказали помощь Индонезии не на словах, а на деле.
Еще несколько слов о Субандрио, о его двойственности, склонности к маневрированию. Когда в Индонезии разыгралась драма 1965 года, Субандрио арестовали, осудили и приговорили к смертной казни. Не знаю, казнили ли его, но мне было неловко читать о том, сколь недостойно он вел себя на суде, вымаливая себе жизнь. Рассчитывая на снисхождение суда, он рассказывал, как, будучи министром иностранных дел, информировал о секретных правительственных решениях оппозиционную мусульманскую партию[368]. Тогда Сукарно с ней расправился, и она ушла в подполье. Следовательно, наша информация о том, что министр иностранных дел Индонезии ведет двойную политику, была правильной.
В начале 60-х годов при нашей поддержке Индонезия достигла своих целей на Новой Гвинее. Затем Сукарно начал борьбу за полное вхождение острова Калимантан (бывший Борнео) в Индонезию, включая северную его часть. При образовании Малайзии[369] два района Калимантана отошли к ней. Сукарно развил бурную деятельность. Мы его поддерживали в печати, но сверх того ничего не предпринимали. До переворота 1965 года Сукарно свою борьбу за Калимантан не сумел завершить.
Отдельно расскажу о природе Индонезии. Она сказочна. Особое впечатление на меня произвела изумрудная зелень в Богоре, где находилась резиденция президента. Во времена колониализма расположенный там большой и роскошный дворец[370] принадлежал голландскому губернатору. От Джакарты до Богора всего километров 50. Дорога туда живописная, постоянно проезжаешь мимо колоритных базаров, где прямо на земле разложены огромные лотки с ворохами всевозможных фруктов. Наши люди таких фруктов не только не едали, но и не видали. Богорский дворец – из белого камня. Внутреннее расположение комнат типично дворцовое. Его архитекторы умело действовали: здание производит сильное впечатление и с фасада, и внутренним убранством. Перед дворцом раскинулся широкий зеленый луг, подстриженный в английском стиле.
Увидев его, я вспомнил свое детство в Курской губернии. Весной, когда крестьяне отмечали Пасху, вокруг все так же зеленело. Мне навсегда запомнилась радость весны, приход которой всякий человек в наших краях переживает после окончания зимы. Такие же чувства вызвал во мне тот луг, а рядом – небольшое озеро. При въезде на территорию Богорского дворца я увидел подвешенные к веткам дерева большие черные предметы. «Что это?» – спросил я. Оказалось, то были летающие лисицы, к вечеру они улетают. Эти животные типа летучей мыши живут стаями. Перед сумерками отдельные особи срываются с веток, делая как бы облет. Потом вся стая разом поднимается в воздух, как наши грачи, кружит вокруг места дневки и устремляется на кормежку. Эти ночные зверьки утром возвращаются, а питаются они фруктами, что является истинным бедствием для крестьян, владеющих фруктовыми деревьями.