Обед прошел торжественно, а затем я беседовал с Арефом, который сам поднял тот же вопрос: «Информация, которую вы получили, неверна. Она, видимо, сообщается лицами, которые хотят, чтобы не улучшились отношения Ирака и Советского Союза. Я такого не делал, и я этого никогда не сделаю». Я ему: «Очень рад, что вы так заявляете и что этого не произошло. Но мы получили такую информацию. Возможно, информация была неточна». Наилучшее впечатление произвел на меня Бен Белла: культурный, образованный человек, разбирающийся в вопросах строительства социализма и в марксизме. Он стоял на позициях построения научного социализма и сам говорил, что нет другого истинного социализма, кроме научного, марксистского. Очень он понравился мне и своей внутренней политикой. Алжирская коммунистическая партия, правда, находилась на нелегальном положении, но это было достаточно условное нелегальное положение, ибо жила она свободно, в открытую располагался ЦК АКП. Все видные деятели компартии были народу известны. Мне рассказывали сами алжирские коммунисты, что Бен Белла приглашал влиятельных лиц из АКП и говорил: «Что вам нужно? Занимайте посты в профсоюзах, включайтесь в дела просвещения, культуры, экономики. Везде, где нужны культурные люди и где вы можете быть полезными, подключайтесь к этому. Нет никаких препятствий к внедрению вас в государственный аппарат и в общественные организации. Правительство ничего не станет предпринимать против вас».
На перекрытие (а там обставили все грандиозно) собралось огромное количество народа. Министр, который непосредственно отвечал за строительство Асуанской плотины[412], произнес рапорт. Потом состоялся пуск. Насер сказал мне: «Прошу вас, так как хотя плотина-то наша, но вы ее строите, давайте вместе нажмем кнопку взрыва перемычки, направляющей воду по новому руслу через туннели». Это была честь для меня. Я поблагодарил за нее и с удовольствием согласился. Мы вместе нажали кнопку, раздался взрыв, вода хлынула по новому направлению. Потом говорили, что какие-то два человека задержались в туннеле, и их смыло. Утверждали также, что они были спасены. Но кто знает, так ли это было? Имела место непредусмотрительность. Возможно, и провокация. Но торжество не было омрачено. Надо было видеть (передать это словами я не могу), как светились торжеством лица, как искрились глаза у арабов, когда они смотрели на мощные потоки нильской воды. Прокладывался путь к завершению плотины и монтажу энергетических агрегатов, которые станут работать на новый порядок в Египте, на египетский народ.
Меня предупредили, что в Асуане особенно сухой климат. Там дождь выпадает раз в несколько лет. Поэтому Асуан обладает специфическими лечебными свойствами. Сказали, чтобы я приготовился к таким условиям. А что тут готовиться? Приехали мы туда и сразу вроде бы залезли в духовку. Спасения нет нигде, солнце жжет, только помещение, в котором я разместился, было хорошим, с искусственным охлаждением воздуха. Решил я принять холодный душ. Но это только называется «холодный»: вода нагрета солнцем, и даже, когда нальешь в ванну воды и погружаешься в нее, не чувствуешь охлаждения тела. А я хотел немного прийти в себя до вечера, когда был назначен митинг. Перед митингом состоялось собрание наших специалистов и рабочих. У них имелся свой клуб, и они пригласили меня для выступления[413]. Я с радостью согласился, побеседовал с ними, рассказал о положении дел в СССР. И положение дел в стране было в целом хорошим, и настроение у наших людей тоже было очень хорошее.
Вечером, при заходе солнца, собрался митинг[414]. Днем людям невозможно было сидеть на открытом воздухе и выслушивать речи ораторов. Выступил Насер. Он говорил о социализме, который они строят и будут строить далее. Насер отошел от обычного своего стандарта, который ранее повторял много раз, – насчет арабского социализма, и говорил теперь о научном социализме, хотя и не сослался на Маркса и Ленина. Это, собственно говоря, одно и то же. Но я думаю, что в то время ему еще нелегко было сразу перестроиться не только в силу своего внутреннего понимания социализма, а и потому, что он, видимо, учитывал настроение некоторых своих противников и, главным образом, союзников, которые еще не дошли до такого понимания. В любом случае, его речь была шагом вперед, и мне было приятно его слушать.
У меня тоже была подготовлена небольшая речь, и я выступил. Слушатели меня встретили по-доброму. Потом выступил Бен Белла, который произнес очень хорошую речь. За ним говорил Ареф. Мне невозможно было согласиться с его речью. В политическом отношении она была путаной. Ареф говорил только об «арабском социализме» и очень много об Аллахе. Его выступление заметно отличалось от того, что произнесли Насер и Бен Белла. Зато речь президента Йемена Ас-Саляля ничем не выделялась и была построена, как передовица газеты. Она не вызвала энтузиазма у слушателей, но и не было сказано ничего такого, против чего следовало бы возражать. Учитывая взгляды Ас-Саляля (он был не коммунистом, а военным человеком, полковником), требовать от него чего-то особенного было незачем. Деятель без особых претензий, он демонстрировал, однако, что искренне хочет установления дружеских отношений с СССР. Мы в ответ поддерживали его, оказывая Йемену военную и техническую помощь. Тогда йеменцы строили морской причал. В их республике не существовало крупных сооружений, помимо морского причала. Внутреннее положение властей оставалось непрочным, так что их президенту было не до строительных объектов. Он вел войну против эль-Бадра[415]. Эль-Бадр – интересная личность, весьма оригинальный человек. Я с ним встречался пару раз, когда он был еще наследным принцем.
На митинге я сидел рядом с Бен Беллой. Когда выступал Ареф, Бен Белла все время поворачивался в мою сторону и смеялся, демонстрируя, что не согласен с некоторыми высказываниями оратора. Под конец речи, когда окончательно выяснилось ее содержание, Бен Белла начал меня уговаривать еще раз выступить. Я ему: «Это неприлично, я уже выступал, мне было дано слово, и я использовал предоставленную мне возможность, сказав все, что нужно было сказать. Сейчас у меня нет заготовки. И будет плохо расценено, если я предъявлю вдруг кому-то какие-то претензии, бо́льшие, чем положено гостю». – «Нет, что вы, – начал он меня уговаривать, – поверьте, ваше выступление будет хорошо воспринято, и нестрашно, что у вас нет текста, я уверен, что вы найдете, что сказать: и вы скажете полезное и Арефу, и слушателям». Я-то, когда отказывался, имел в виду и Насера: ему будет неприятно. Поэтому ответил: «Чего сейчас вступать в спор и открывать дискуссию с Арефом? Это неприлично делать на митинге в гостях у президента ОАР». Тут вмешался Насер, услышавший меня: «И я советую вам выступить. Вступайте в полемику, не называя лично Арефа, но выскажите свою точку зрения. Она будет полезна и для других слушателей. Иначе сложится впечатление, что вроде бы мы с ним во всем согласны». Тут я пошел навстречу: «Ладно, я выскажу свою точку зрения, вы-то ее знаете, поэтому не будьте ко мне в претензии, раз настаиваете, чтобы я выступил».
Дали мне вновь слово. Я стал говорить о научном социализме. У Арефа прослушивалась примерно такая структура речи: мы арабы, поэтому идем в социализм арабским путем. С такой точкой зрения я боролся, еще когда вел ранее дискуссию с Насером. Теперь для Насера это был уже пройденный этап, а Ареф то же самое повторял: дескать, мы верны арабскому народу, не разделяя его на классы и рассматривая арабов как единое целое. Вот я и затронул данную тему в своем выступлении: «Некоторые тут говорят об арабском народе в целом. Я хотел бы поставить в этой связи такой вопрос: арабский народ, как и все народы, обладает не единой, монолитной, а сложной структурой. Есть арабы-капиталисты, есть арабы-помещики, есть арабы-крестьяне, есть арабы-рабочие. За интересы каких именно арабов борются такие ораторы? Арабы-крестьяне хотят получить помещичью землю, а помещик не хочет отдавать ее; он хочет, чтобы крестьяне работали на него и на его земле. Рабочие-арабы трудятся на арабов-капиталистов, а арабы-капиталисты хотят, чтобы арабы-рабочие трудились как можно больше, чтобы как можно длиннее был рабочий день, чтобы трудящиеся получали как можно меньше, но побольше прибыли получали капиталисты. Рабочие-арабы хотят своего: чтобы меньше длился рабочий день и была побольше заработная плата. Так за каких арабов выступают все же такие ораторы? За рабочих и крестьян? Или за помещиков и капиталистов?» И другие, элементарные для марксистов, доводы я приводил тогда. Все они понятны простым людям, все доходчивы. Кому было нужно понять, поняли, что я полемизировал с Арефом.
Конечно, во мне возникли некоторые сомнения: как поймут меня рабочие и служащие на митинге? Среди рабочих плотины абсолютное большинство составляли неграмотные, которых воспитывали именно в арефовском понимании арабского социализма. Уже это для них стало прогрессом. Всем было понятно, что надо защищать арабов. Ведь много лет Египет оставался под пятой британских колонизаторов, затем арабские народы повели борьбу против Израиля, который захватил их земли. Поэтому у них и выработалось такое понимание дела: когда говорят об интересах арабов, то острие направлено против внешнего врага. Внутренние вопросы классовой борьбы затушевывались или подчас полностью скрывались. Компартии в арабских странах находились в подполье или же были в своем большинстве слабыми. Если обнажить классовый состав арабского общества, то как поймут это рабочие? Выявилось, что египтяне очень внимательно слушали меня, а наш переводчик хорошо переводил мои фразы, и их принимали бурным одобрением. Когда я закончил, слушатели очень страстно проявили это свое отношение к выступлению. Бен Белла остался доволен: «Очень здорово получилось». Насер тоже пох