Термин «артификализм» мы заимствуем из исследования, которое г-н Брюнсвик посвятил физике Аристотеля[50]. Согласно Брюнсвику, две тенденции, антагонизм которых проявился в противоречии между физикой стоиков и средневековой физикой, сходятся в системе перипатетиков: в силу первой Стагирит[51] считает всякую вещь искусственной, изготовленной по аналогии с человеческими приемами работы, в силу второй наделяет всякое тело внутренними силами и желаниями по аналогии с живыми существами. Г-н Брюнсвик замечает, что Аристотель говорит то как ваятель, то как натуралист[52]. Первую из этих тенденций, то есть ведущую к представлению о вещах как о результате некоего трансцендентного «изготовления», Брюнсвик называет артификализмом. Конечно, артификализм Аристотеля носит продуманный характер и связан со всей философией перипатетиков, в частности с субстанциализмом классификации. Впрочем, этот артификализм не только трансцендентный, но также имманентный: созидательная активность приписывается не только божественной движущей силе, но и Природе (правда, одухотворенной). Детский же артификализм больше имплицитный, чем системный, и больше трансцендентный, чем имманентный: вещи больше понимаются как продукт человеческой деятельности, чем наделяются собственным созидательным потенциалом. Но здесь, как и в случае анимизма, выбор термина не столь важен. Четко обозначив различия между детским и греческим артификализмом, мы видим смысл в обоих случаях применять один и тот же термин для обозначения общей тенденции смешения материальной причинности и человеческой созидательной активности.
Более того, вскрытый Брюнсвиком конфликт в физике Аристотеля между имманентным динамизмом биологизма и трансцендентным динамизмом артификализма, вероятно, соответствует (разумеется, в плане, куда менее продуманном) выявленному нами детскому дуализму, который тем самым должен соответствовать чему-то довольно общему в истории человеческой мысли – между анимизмом и артификализмом: с одной стороны, вещи живые, с другой – они изготовлены. Является ли этот дуализм изначальным в мышлении ребенка или же он вторичен? Ведет ли он к конфликту или же существует стадия развития ребенка, на которой анимизм и артификализм сосуществуют? Эти вопросы нам и предстоит разрешить.
Но детский артификализм оказался феноменом слишком запутанным – как в проявлениях, так и в психологических истоках, – чтобы мы могли строго систематизировать наше изложение. Нам придется идти больше аналитическим путем, чем синтетическим, то есть мы не столько будем описывать разные стадии артификализма во всем его охвате, сколько последовательно рассмотрим детские объяснения происхождения небесных светил, неба, природных вод, материалов, гор и т. д. В таком подходе даже есть преимущество: он полностью свободен от допущений об однородности и особенно о синхронности артификалистских понятий ребенка.
Но уточним, что здесь мы обсудим лишь детские мысли о происхождении вещей, но не станем затрагивать идеи детей об активности тел и о причине их движения. Последние вопросы станут предметом дальнейших этапов нашей работы (см. C.P.).
И наконец, воздадим должное Сёлли, который заострил внимание на существовании и важности детского артификализма: «Единственный путь возникновения вещей, с которым маленький мыслитель знаком не понаслышке, это их изготовление»[53].
Глава VIII. Происхождение небесныхсветил(пер. Елены Березиной)
Может показаться странным спрашивать у детей, откуда взялись солнце, луна и звезды. Впрочем, долгие годы такая идея не приходила нам в голову, а когда все же пришла, мы оттягивали ее исполнение, опасаясь, как бы дети не подумали, что мы над ними смеемся. Однако никакой вопрос не покажется ребенку абсурдным. Вообразить, откуда взялось солнце, им ненамного труднее, чем представить, как появились реки, облака и дым. Но доказывает ли это, что вопросы психологов просто забавляют детей и что ответы ребенка вовсе не соответствуют его спонтанной мысли? Однако не настолько, как могло бы показаться. В самом деле, мы думаем, что многие из явлений, существование которых нам покажет следующая серия опросов, соответствуют самостоятельным установкам ребенка. К примеру, вопросы детей показывают, что их занимают проблемы, касающиеся светил, и сама постановка этих вопросов говорит о том, какой ответ они склонны дать. Остановимся на этом, поскольку очень важно не исказить нашим неловким опросом умонастроений, свойственных ребенку.
Достаточно просмотреть вопросы детей от 3 до 5 лет, чтобы встретить такие: Фран (2;5) спрашивает: «Кто делает солнце?» Сама форма вопроса указывает на артификализм. Стэнли Холл приводит такие вопросы: в 5 лет – «Почему луна одна?». В 3 ½ – «Почему солнце светит?» и «Кто ночью прикрепляет к небу звезды?». В 5 лет – «Почему звезды светят?»
К тому же мы наблюдаем спонтанный интерес к фазам луны, связанный, как мы увидим, с артификализмом. В 5 лет: «Почему луна не круглая? Как иногда у нее получается стать круглой?» В 9 лет: «Почему луна не всегда одной и той же формы? Почему она иногда большая, а потом маленькая?» и «Из чего луна сделана?»
В этих вопросах мы видим тенденцию считать небесные светила кем-то сделанными и искать первопричину всех их проявлений. То же мы видим и в следующем рассказе:
Глухонемой д'Эстрелла, о котором пишет У. Джеймс (см. гл. VII, § 10), рассказывает о себе (в третьем лице) следующее: «Он верил, что солнце – это огненный мяч. Сначала он думал, что солнц много, каждый день приходит новое. Он не понимал, как они могут вставать и садиться. Однажды вечером он случайно увидал мальчиков, которые бросали в воздух и ловили горящие мотки бечевки, пропитанные маслом. Тогда он вспомнил про солнце и подумал, что его, наверно, так же подбрасывают и ловят. Но что за сила им управляет? И он предположил, что есть на свете большой и сильный человек, который прячется за холмы [Сан-Франциско окружен холмами]. Солнце – огненный мяч – это игрушка того человека, и он забавляется, подбрасывая его утром высоко в небо и снова ловя вечером.
…Он предположил, что Бог [= большой и сильный человек] зажигает звезды для собственных нужд, как мы зажигаем газовые горелки».
С поправкой на логическую форму, в которую д'Эстрелла облекает свои воспоминания, они так полно согласуются с ответами, которые мы вскоре проанализируем, что это сходство не может нас не поразить.
Короче говоря, мы будем задавать детям вопросы, которые определенным образом соотносятся с частью их спонтанных вопросов. Но этого мало для полной надежности используемого нами метода. В ответах детей разного возраста нужна определенная непрерывность, и притом она должна сочетаться с определенной постепенностью. Однако все это мы вскоре увидим.
И в самом деле, в развитии представлений ребенка о происхождении светил мы можем различить три более-менее четкие стадии. На первой из них ребенок убежден, что светила изготовлены человеком (или Богом; но мы увидим, что по сути это одно и то же). На второй стадии они имеют полуестественное и полуискусственное происхождение: к примеру, они возникли путем уплотнения облаков, при этом сами облака появились из печных труб, из дыма, который производят люди. Наконец, на третьей стадии ребенок приходит к мысли, что происхождение солнца никак не связано с человеческой деятельностью. Ребенок придумывает какое-нибудь естественное происхождение (уплотнение воздуха, облаков и т. д.), а подчас вовсе отказывается решать вопрос, откуда взялись светила, сочтя его слишком трудным для себя.
§ 1. Примитивный случай первой стадии
Один из наиболее показательных записанных нами случаев – это рассуждения Роя; некоторые примитивные черты этого случая ясно показывают изначальную связь анимизма и артификализма. Мы приведем его почти целиком.
Рой (6 лет): «Как появилось солнце? – Когда жизнь появилась, тогда и солнце. – Солнце было всегда? – Нет. – Как оно появилось? – Оно знало, что началась жизнь, вот и появилось. – Как же это произошло? – Из огня. – Как? – Потому что там, наверху, был огонь. – Откуда он взялся, огонь? – С неба. – А на небе откуда? – Потому что зажглась спичка. – Откуда взялась спичка? – Это Господь Бог ее бросил». Чуть позже: «Что такое жизнь? – Это когда ты живой. – От чего появилась жизнь? – От нас самих, ведь мы уже были».
Еще чуть позже, насчет фаз луны, Рой нам говорит: «Она [луна] стала вся целая. – Как так? – Потому что она увеличивается. – Как она увеличивается? – Потому что она растет. – А как это происходит? – Потому что мы растем. – Но что ее заставляет расти? – Это облака [до этого Рой сказал нам, что облака отрезают кусочек луны, и она становится полумесяцем: „Это облака вырезают из луны полумесяц“]. – Как они это делают? – Они помогают ей расти». «Как появилась луна? – Потому что мы стали живыми. – И что из этого вышло? – Из-за этого луна выросла. – Луна живая? – Нет… да. – Почему? – Потому что мы живые. – Как она сделалась, луна? – Потому что мы сделались. – И оттого она стала расти? – Да. – Как? – … – Почему? – Это облака помогли ей вырасти». «Солнце живое? – Да. – Почему? – Мы-то живые. – Оно знает, когда наступает день? – Да. – Откуда? – Оно видит, что светло».
Через три недели мы снова встретились с Роем и поняли, что он забыл, о чем мы говорили. «Как появилось солнце? – Из огня. – Откуда взялся огонь? – От спички. – Как солнце стало большим? – Мы же растем. – Кто же помог солнцу вырасти? – Облака. – А мы? – Мы растем, потому что едим. – А солнце тоже ест? – Нет. – Как облака помогают солнцу вырасти? – Потому что они и сами растут»[54].
«А луна как появилась? – Тоже из огня. – Как она выросла большой? – Потому что мы растем. – Почему она выросла? – Потому что это облака помогают ей расти. – Как это? – Потому что они тоже растут. – А если бы облаков не было, луна росла бы? – Нет… да, она все же могла бы расти, ведь мыто растем».
Этот случай заслуживает самого пристального изучения, поскольку он отчетливо показывает, как первичные партиципации, которые ребенок устанавливает между вещами и человеком, одновременно порождают и артификализм, и анимизм.
В самом деле, в мышлении Роя мы наблюдаем три тенденции: 1) склонность к артификализму: небесные тела изготовлены человеком. Это огонь спички, который породил солнце и луну; 2) склонность к анимизму: солнце и луна живые, они знают, когда светло, знают о наших делах, и т. д.; 3) склонность устанавливать партиципации между небесными телами и людьми: небесные тела растут, потому что растем мы, они начинают жить, «потому что появились мы», и т. д. Попытаемся же уточнить, какие из этих трех тенденций первичны и как они взаимосвязаны.
Прежде всего нам ясно, что артификалистский миф, согласно которому светила произошли от огня спички, не является первичным по отношению к чувству партиципации между небесными телами и людьми: миф порожден этим чувством, но не наоборот. Миф более или менее выдуман. Когда Роя настойчиво просят уточнить происхождение светил, он выдумывает миф, но в его спонтанной мысли связь между светилами и человеком куда менее внятная. Вот она, эта связь: люди своим появлением вызвали рождение небесных светил. Мы не видим в прямом смысле «изготовления» светил людьми, между светилами и людьми есть просто партиципация, и лишь когда мы просим Роя уточнить ее характер, он переходит к прямому артификализму, к мифу изготовления.
То же касается и анимизма. Для Роя светила «растут», они живые, наделены сознанием и т. д. Но нет оснований полагать, что этот анимизм предшествует чувству партиципации, которое испытывает Рой: светила растут, потому что и мы растем, они живые, потому что мы живые, и т. д. В предыдущих главах мы довольно обсуждали отношения анимизма и партиципации, и нет нужды повторяться: партиципации влекут за собой анимизм, они его порождают, хотя анимизм отражается на партиципациях, укрепляя их.
Остаются чувства партиципации, которые испытывает Рой; в них, похоже, коренятся и другие проявления его мысли. Но что представляют собой эти партиципации? Сказать, что луна растет, «потому что мы растем», что луна живая, «потому что мы живые» – значит использовать выражения, которые больше похожи на простые образы или сравнения, без намерения установить причинность. Впрочем, такая манера речи Рою свойственна, он и о других вещах говорит подобным образом: ветер идет вперед, сказал нам Рой, «потому что и мы идем вперед», солнце не хочет уходить, «потому что и мы иногда остаемся». Но обзор убеждений, относящихся к движению светил, которые за нами следуют (гл. VII, § 2), ясно нам показал, что небесное тело, которое движется, «потому что мы идем», движется именно вследствие нашего движения. Более того, когда Рой утверждает, что луна появилась, «потому что мы стали живыми» и что «из-за этого луна выросла», или когда Рой уточняет, что даже без помощи облаков луна выросла бы из-за нас, нам кажется несомненным, что Рой имеет в виду не просто аналогию, но в прямом смысле причинность. В рассуждении Роя присутствует, возможно, и аналогия, но в той лишь мере, в какой Рой смешивает аналогию и причину, подобно другим детям на стадии «предпричинности», которые смешивают логическое или моральное с физическим.
Между тем возможно, что чувства партиципации, связанные с рождением небесных светил, коренятся в следующем. Когда Рой говорит, что светила начали существовать, «когда началась жизнь» или «потому что мы живые», кажется, что Рой так или иначе думает о том, откуда берутся младенцы, и что его мысли о происхождении вещей восходят к его представлениям о рождении людей. Рой, подобно многим детям, видимо, поначалу задумался о появлении людей, что породило массу вопросов и о происхождении разных вещей, притом он неосознанно пытался связать рождение вещей с рождением людей. Дальше мы увидим примеры такой генеалогии артификалистских интересов. Но что же думают дети о происхождении младенцев? Поначалу дети чувствуют связь младенцев с родителями: они чувствуют, что в родителях кроется главная причина появления младенца, купили ли они младенца, нашли его или смастерили. Затем ребенок придумывает миф, чтобы объяснить себе это чувство: родители смастерили малыша. В этом случае чувство связи предшествует мифу и порождает его.
Подтвердится ли нашим дальнейшем исследованием обоснованность этого приближения или же опровергнется, но мы понимаем, как на самом деле связаны между собой чувства партиципации, анимизма и артификализма Роя: чувства партиципации являются отправной точкой, а когда ребенок пытается их систематизировать, то прибегает одновременно к анимистическим и артификалистским мифам.
И вот, с одной стороны, когда мы побуждаем Роя уточнить смысл его партиципаций, похожих одновременно на аналогию и на причинность, Рой прибегает к анимистическим объяснениям. Например, по поводу облаков:
«А мы можем сделать так, чтобы облака выросли? – Нет. – Почему они растут? – Потому что мы растем. [Рой принимает то, от чего было отказался.] – Ты растешь; почему? – Потому что я ем. – И из-за этого растут облака? – Нет, они растут потому, что они знают, что растем мы». И чуть позже: «С чего начались облака? – С того, что мы стали расти. – Это мы делаем так, что они растут? – Нет, не мы, но облака узнали, что растут люди».
Иными словами, мир – это сообщество живых существ, подчиненных стройному своду правил; всякая аналогия в нем является в то же время и причинно-следственным отношением, потому что аналогия – это знак общности или взаимодействия намерений, и всякое намерение есть причина. Даже создается впечатление, что Рой уверен в подражании друг другу существ нашего мира: когда мы растем, облака и небесные светила вынуждены нам подражать. И вот, когда мы добиваемся, чтобы Рой уточнил свою мысль, его партиципации разворачиваются в анимистические объяснения.
Но с другой стороны, в этом сообществе живых существ, которые составляют наш мир, на первый план Рой выдвигает людей (или Господа Бога, но это по сути то же самое, поскольку Рой понимает Бога как «дяденьку», который зажигает спички и забрасывает их в небо). Именно появление человека вызвало появление светил, облаков и т. д. Именно рост людей влечет за собой и рост небесных тел и т. д. Тут-то, собственно, и начинают различаться партиципации анимистического и артификалистского типов, но в этом нет ни малейшего противоречия, потому что оба типа дополняют друг друга.
Артификализм – это же поначалу просто склонность считать, что люди командуют другими существами или вызывают их появление, притом эти другие существа предполагаются в какой-то мере живыми и наделенными сознанием. Но здесь, как и в случае анимизма, когда мы вынуждаем ребенка уточнить свою мысль, он изобретает миф. В случае артификализма миф состоит в рассказе, как человек сделал данную вещь. Миф о спичке, породившей солнце, знаменует прогресс в артификализме, поскольку Рой уточняет процесс изготовления, а ведь прежде Рой только ощущал его наличие. Но сначала артификализм смешивается с этим чувством, то есть с установленными ребенком партиципациями, не столько между своим «я» и вещами, сколько между своими родителями (или взрослыми вообще) и миром.
§ 2. Первая стадия: небесные тела рукотворны
Случай Роя подвел нас к некоторым гипотезам, которые послужат нам в дальнейшем исследовании путеводной нитью. Перейдем теперь к более продвинутым случаям, в которых артификалистские мифы выделяются из первичных партиципаций более отчетливо.
Пурр (8;8): «Что такое полумесяц? – Она [луна] отрезала от себя кусок. – Как? Она сама от себя отрезала или ее обрезало что-то другое? – Сама луна. – Она это сделала нарочно? – Нет, просто когда она родилась, она совсем маленькая. – Почему? – Она не может появиться сразу большой. Как и мы, когда мы малыши. Она делает то же самое. – Каждый раз, когда появляется полумесяц, это все та же самая луна? – Иногда та же, иногда другая. – Сколько же их? – Много. Мы не всегда можем их сосчитать. Луна тоже горит. – Почему она обрезана? – Когда она хочет светить не в одном месте… [= она отрезает от себя куски, чтобы светить одновременно в разных местах]. – Она откуда пришла? – С неба. – Как она появилась? – Из неба. Ее родил Господь Бог [sic]. – А солнце? – Его тоже родил Господь Бог».
Жако (6 ½) считает, что солнце горит. «Как появилось солнце? – Оно было маленьким. – Откуда оно взялось? – С неба. – Как оно началось на небе? – Всё росло и росло». По словам Жако, солнце живое и сознательное. Оно росло, как живое существо. А сделали его люди.
Год (6;8): «Луна, она какая? – Круглая. Но иногда она половинка… – А почему только половинка? – Потому что она начинается. – Как же она начинается? – Сначала совсем маленькая. – Почему? – Потому что начинается. – Почему? – Потому что много света [= луна остается маленькой днем и растет только по ночам]. – А где другая половина? – Ведь ее еще не совсем доделали, не всю целиком. – Какая она сделается? – Круглая. – Как она начинается? – Сначала совсем маленькая, потом приходит каждый раз потолще. – Откуда она приходит? – С неба». «Какая она вначале? – Совсем маленькая. – Она сама собой делается? – Нет, Господь Бог ее делает. – Как же? – Своими руками». Год добавляет, что луна живая и сознательная. Она ходит за нами по своей воле и т. д. Солнце тоже живое и сделанное вручную.
Мок (10;2, отстает в развитии) – очень любопытный случай эмоциональных реакций. Он говорит о солнце: «Оно было совсем маленькое, потом стало большое». Он наделяет солнце жизнью и сознанием. Но при вопросе «откуда оно взялось?» Мок сильно смутился, густо покраснел, отвернулся и наконец взволнованно проговорил, что солнце пришло «от того, кто заставил его – прийти. – Что? – От того, кто его сделал. – Кто? Какой-то человек или нет? – Человек. – Человек или Господь Бог? – Гос – подь Бог, человек, неважно». Отчего возникло это затруднение? Конечно, дело не в трудности вопроса, поскольку было понятно, что у Мока есть готовый ответ, но он не хочет в этом признаться. Стыдливость религиозного порядка? Совсем непохоже. В продолжение всего опроса, когда речь заходила об авторстве того или иного явления, Мок без всякой системы или попыток поиска заменял человека Господом Богом и наоборот. Единственное объяснение этого замешательства в том, что Мока смущал разговор о рождении живых существ. Видимо, Мок усвоил, что все, относящееся к рождению, табуировано, и наш вопрос о появлении солнца показался ему попросту непристойным. Это и помешало нам продолжить опрос. На примере этого случая мы видим, насколько тесной может быть связь анимизма и артификализма.
Все эти дети, как мы видим, уподобляли появление солнца и луны рождению живого существа; притом мы допускаем, разумеется, что само рождение понимается ребенком как некое изготовление – как именно оно происходит, объяснить невозможно, но состоит оно в конструировании чего-то живого. По крайней мере, дети, с чьими ответами мы только что познакомились, говорят о росте небесных тел так, будто солнце и луна изначально были «маленькими», наподобие младенцев.
Но следующие дети, напротив, пытаются уточнить, «как» были изготовлены солнце и луна, и подчас это изготовление по-прежнему уподобляется рождению. Во всяком случае, как мы увидим, эти дети тоже считают солнце и луну живыми и сознательными: здесь артификалистские и анимистические тенденции все еще дополняют друг друга.
Код (9;4): «С чего началось солнце? – С жары. – С какой жары? – С огня. – Где был этот огонь? – На небе. – Как он начался? – Это Господь Бог зажег его дровами и углем. – Где же он взял дрова и уголь? – Он сам их и сделал. – И как из этого огня получилось солнце? – Этот огонь и есть солнце». Здесь может показаться, что Код уже не анимист. Но ничего подобного: «Солнце нас видит? – Нет. – Оно чувствует жару? – Да. – Оно видит ночью? – Нет. – А днем оно видит? – Да, конечно! Видит, потому что оно светит!»
Фран (9 лет): «Солнце с чего началось? – С большого шара. – А этот шар? – Он рос все больше и больше, потом ему велели подняться в воздух. Он вроде мяча. – Откуда появился этот шар? – Я думаю, что это большой камень. Или вроде булыжника. Большой булыжник. – Ты в этом уверен? – Уверен. – Как это получилось? – Они сделали его большим камнем. – Кто? – Люди». Тем не менее Фран думает, что солнце видит нас и намеренно следует за нами. С другой стороны, отождествление солнца с камнем не противоречит утверждению, что солнце выросло, поскольку мы увидим большое число случаев, когда дети считают, что камни выросли в земле. Здесь снова тесно переплетаются артификализм и анимизм.
Про луну Фран, как и немало других детей, думает, что это солнце собственной персоной, просто ночью оно теряет лучи: луна – «это солнце. Но из-за того что настала ночь, у него совсем нет лучей». Он говорит, что луна больше. Но это потому, что «она освещает ночь. Она должна быть больше, потому что часто люди возвращаются [домой]. И тогда солнце [= луна] им светит».
Деб (9 лет): «Как появилось солнце? – От спичек». «Как от них появилось солнце? – Лучами. – Откуда взялись эти спички? – От нас». Однако солнце живое и наделено сознанием.
Галл (5 лет) родился в 1918 году, что повлияло на его космогонию: «Откуда взялось солнце? – Во время войны. – Как оно началось? – Когда война кончилась. – Оно всегда было, солнце? – Нет. – Как оно началось? – Появился маленький шарик. – А потом? – Он стал большим. – Откуда взялся этот маленький шарик? – Из огня».
А теперь приведем переходный случай ко второй стадии, в том смысле, что ребенок уже почти готов допустить возможность происхождения небесных тел из облаков. Но эта мысль то и дело вязнет в контексте, аналогичном предыдущим случаям.
Хуб (6 ½): «Солнце было всегда? – Нет, оно появилось. – Как? – От огня… – Как это началось? – От спички. – Как? – Она загорелась. – Но как же? – Зажгли спичку. – Кто зажег? – Один дядя. – Как дядю зовут? – Не знаю». Что касается луны, она сделана «из неба», то есть «из облаков. – Как облака могли сделать луну? – Потому что оно осветилось [= зажглось]. – Что? – Облако. – Как? – Огнем. – Откуда взялся огонь? – От спички». «Что его зажгло? – Конец палки, потом красная штука на конце». Хуб здесь думает о ракетах, которые продают для ночных праздников: луна – это облако, зажженное ракетами, которые запускают люди. Что касается облаков, их происхождение тоже искусственное: «Откуда появились облака? – С неба. – Как они начались? – Из дыма. – А откуда этот дым? – Из печек. – Дым может сделать много лун? – Да».
Что касается происхождения звезд, объяснения на первой стадии те же, что мы увидели в отношении солнца и луны:
Жак (6 ½) считает, что звезды горят, а сделали их люди.
Джамб (8 ½): звезды нужны, чтобы предсказывать погоду. «Если они есть [звезды], будет хорошая погода; когда их нет, пойдет дождь». Они «из света». «Откуда идет этот свет? – Это огни с улицы [фонари], они их освещают, они их приводят [производят]». «Как звезды появились? – Их делает один человек. – Звезды знают, что они светятся? – Да».
Фран (9 лет): «Это люди взяли маленькие камушки и сделали маленькие звезды».
Гранж (7;6): «Что такое звезды? – Кругляши. – Из чего они? – Из огня. Их сделал Господь Бог».
Мотив такого артификализма, очевидно, в склонности к финализму: детям свойственно думать, что звезды служат, чтобы отмечать погоду: они нужны, чтобы «показать, будет ли завтра хорошая погода» (Код, 9;4). «Что такое звезды? – Это чтобы объявлять, что завтра будет хорошая погода» (Серкс, 9 лет).
Кажется, примеров уже достаточно. Обсудим вкратце значение этих результатов, а затем перейдем ко второй и третьей стадиям. Конечно, подробности, которые у каждого ребенка свои, можно рассматривать как выдумки. Но мы полагаем, что основная идея – убеждение, что небесные тела рукотворны, – свойственна спонтанной ориентации ума ребенка. Однако в отношении однородности первой стадии встают два вопроса.
Прежде всего мы выделили две группы детей: одни говорят о «рождении» солнца, не уточняя, как это происходит, другие так или иначе уточняют процесс его изготовления. Могло бы показаться, что это две разные стадии. Но, во-первых, мы не обнаружили никакого возрастного различия между этими двумя группами, а во-вторых, дети обеих групп убеждены, что солнце и луна – живые и сознательные существа. То есть на данном этапе сбора материала следует говорить лишь о двух типах ответов детей приблизительно одного возраста, притом эти ответы имеют по сути один и тот же смысл; учтем, что изготовление солнца с помощью спички, камня или дыма никак не противоречит идеям детей данного возраста о рождении живых существ. К сожалению, на этот счет мы можем лишь выдвинуть гипотезу, не проверяя ее на детях напрямую. Ведь было бы неуместно и педагогически опасно без веских причин расспрашивать ребенка о подробностях рождения людей или даже животных.
Мы можем поставить и еще один вопрос. Иногда наши дети изготовителем светил называют Бога (знакомого им по урокам в воскресной школе), иногда – просто «людей». Есть ли здесь два типа или две стадии? Как мы увидим позже, размышляя над идеями г-на Бове о происхождении религиозного чувства, его эволюцию в общих чертах можно представить следующим образом. Сначала ребенок наделяет атрибутами божества – в особенности всеведением и всемогуществом – своих родителей, потом людей вообще. Затем, по мере того как ребенок обнаруживает предел человеческих возможностей, он отнимает эти атрибуты у людей и передает их Богу, о котором узнает в процессе религиозного воспитания. Итак, мы выделяем два периода артификализма: человеческий и божественный. Но мы не думаем, что это различие нам сейчас полезно, в частности при обсуждении происхождения небесных тел. Ведь спонтанные представления ребенка в этой сфере подвергаются заметному влиянию взрослых, так что мы не можем наблюдать четкую возрастную градацию.
Но это последнее обстоятельство ставит очень серьезный предварительный вопрос, поскольку от его решения зависит вся значимость для нас детского артификализма: является ли этот артификализм спонтанным или же все детские представления о происхождении вещей следует приписать религиозному воспитанию?
Что касается явлений, которые мы рассмотрим позднее (происхождение облаков, рек, гор, камней и т. д.), этот вопрос либо не ставится вовсе, либо ставится совсем иначе, поскольку мы увидим, что человеческий артификализм представляется в таких спонтанных формах, что религиозное воспитание не могло оказать на него заметного влияния. Но в отношении солнца, луны и звезд может оказаться, что религиозное воспитание повлияло на детей весьма ощутимо[55], поскольку к живущему на небе Богу небесные тела куда ближе, чем земные объекты. В то же время мы полагаем, что религиозное воспитание повлияло лишь на часть наших детей и что даже у тех, чей артификализм испытал заметное влияние такого рода, религиозное воспитание ограничилось лишь подпиткой склонности к артификализму, который у ребенка был изначально.
С одной стороны, наша статистика и в самом деле показывает, что на первой стадии число детей, приписывающих изготовление небесных тел человеку, сопоставимо с числом детей, которые приписывают это деяние Богу. Нам могут возразить, что религиозное воспитание было, видимо, плохо усвоено, что ребенок перенес на людей рассказанное ему о Боге или что эти религиозные уроки привели к неумеренной работе воображения. Но мы обнаруживаем артификалистские вопросы даже у детей 2–3 лет, которых не успело коснуться религиозное воспитание: «Кто сделал солнце?» – спрашивает Фран (2;9). С другой стороны, если мы сочтем религиозное воспитание ответственным за человеческий артификализм у детей 4–6 лет, надо признать: чтобы это воспитание претерпело подобный сдвиг, у ребенка должна быть сильная изначальная склонность приписывать людям изготовление природных объектов. Идея роста и «рождения» небесных тел, идея о том, что полумесяцы каждый раз получаются из новой луны или путем искусственного отсечения куска луны, идеи о спичках, горящих камнях, о поджигающих облака ракетах и т. д. – все это проявления тенденции, которую следует несомненно считать спонтанной. Наконец, приведенные У. Джеймсом детские воспоминания глухонемого д'Эстреллы убедительно доказывают, что спонтанный артификализм может быть присущ ребенку независимо от всякого религиозного воспитания.
С другой стороны, даже там, где мы ясно видим влияние религиозного воспитания, мы замечаем, что оно не пассивно воспринято ребенком, а своеобразно переработано. Значит, этому воспитанию предшествует спонтанная склонность к артификализму, она одна лишь и объясняет тот факт, что это воспитание претерпело подобную деформацию. Вот хороший пример артификалистского убеждения, порожденного религиозным воспитанием, но в это убеждение ребенок вложил свой смысл, и внушенные ему догмы существенно изменились:
Гава (8 ½): солнце живое, потому что «оно возвращается. – Оно знает, когда стоит хорошая погода? – Да, потому что оно может видеть. – У него есть глаза? – Ах, ну конечно! Иногда оно встает и видит, что погода плохая, тогда оно идет туда, где она хорошая. – Оно знает, что оно называется солнцем? – Да, оно знает, что его очень любят. Оно такое славное, что греет нас. – Оно знает свое название? – Не знаю. Иногда оно слышит, как мы болтаем и говорим всякие названия; так что оно знает [свое название]». Все это кажется чистым мифотворчеством, но как мы вскоре увидим, Гава почти не различает солнце и Господа Бога: «Когда твой папа был маленьким, солнце уже было? – Да, потому что солнце родилось раньше людей, чтобы люди могли жить. – Как оно появилось? – Появилось небо. Один человек умер, потом поднялся на небо. У нас в воскресной школе его называют Господь Бог. – Откуда появился этот человек? – Из-под земли. – Откуда он появился? – Я не знаю, как он мог сделаться. – А как после этого появилось солнце? – Этот человек был ярко-красным, и от него пошел свет. Потому что утром, когда еще нет солнца, все-таки есть свет». Другими словами, этот человек [= Иисус Христос] воспламенил небо, и этот свет породил солнце. Конечно, Гава думает здесь о нимбе вокруг головы Христа. Потом он рассказал нам о картине, на которой Господь Бог – как солнце, но с руками и ногами! «Из чего оно, солнце? – Большой красный шар. – Но из чего оно? – Из облаков… не знаю. – Оно появилось давно? – С тех пор, как появились люди. – Не раньше? – Нет, потому что раньше нечего было освещать. – Оно появилось одновременно с людьми или потом? – Как только появились маленькие дети. – Зачем? – Чтобы у детей был воздух. – Если мы что-то скажем солнцу, оно нас услышит? – Да, если мы ему помолимся. – Ты ему молишься? – Да. – Кто научил тебя молиться солнцу? – В нашей воскресной школе мне сказали, что надо все время молиться солнцу».
Этот замечательный случай проясняет три следующие примера:
Куф (10;1) сказал нам, что солнце движется, потому что его что-то толкает. «Это что-то внутри него или снаружи? – Внутри. – Что же это? – Это Господь Бог».
Одна из нас отчетливо вспоминает, что несколько лет объединяла солнце и Господа Бога; Бог мог обитать внутри солнца или за ним, или же они виделись ей неразрывно связанными. Всякий раз, когда она шептала вечернюю молитву, она думала о солнце; ей представлялся просвет между двумя вершинами Бернских Альп, эти вершины она видела из своей комнаты, и как раз между ними зимой поднималось солнце.
Один из нас вспоминает прогулку с отцом, когда они вдвоем наблюдали заход солнца. Отец завел разговор о том, что солнце всем нам дарит жизнь. И тут ребенка осенило, что солнце как-то связано с Богом. Но главное, он заключил, что если отец не ходит в церковь и т. д., то, очевидно, он поклоняется солнцу и связан с солнцем сильнее, чем с Богом.
Такие факты очень поучительны. Прежде всего они нам показывают, насколько преподанное взрослыми учение может искажаться в его индивидуальном усвоении ребенком. Но еще важнее законы этого усвоения. Мы видим три тенденции, в которых и коренятся искажения, и все они друг друга дополняют. Прежде всего, считать небесные тела участниками жизни людей и их намерений. Партиципации намерений, или партиципации динамистические: Гава уверен, что возникновение солнца вызвано необходимостью светить людям и давать воздух маленьким детям, а один из нас в детстве думал, что солнце тесно связано с его отцом (подчинение, руководство, за щита?). Затем партиципации субстанциональные: трое упомянутых детей в той или иной степени идентифицируют солнце с Богом, притом все же различая их на манер описанного У. Джеймсом глухонемого, который идентифицировал луну со своей матерью (гл. III, § 15). Далее эти партиципации продолжаются артификалистскими мифами: Гава думает, что солнце вышло из нимба Иисуса Христа. И наконец, эти партиципации порождают анимизм: солнце живое, сознательное и имеет намерения. Короче говоря, религиозное воспитание не воспринимается ребенком пассивно, но деформируется и усваивается в соответствии с тремя тенденциями, которые предшествуют этому воспитанию. Они таковы: тенденция создавать партиципации, тенденция артификалистская и тенденция анимистическая, и наши предыдущие исследования показали их важность в мышлении ребенка.
Итак, завершим наш анализ первой стадии: выявленный нами тотальный артификализм является спонтанным; при этом воспитание может так или иначе на него повлиять, ведя к многообразному мифотворчеству. Но в любом случае этот артификализм не противостоит анимизму.
§ 3. Вторая и третья стадия: небесные тела имеют естественное происхождение, сначала отчасти, а затем и полностью
Лучшее доказательство спонтанности артификалистских представлений ребенка – это их стойкость и неуловимость их исчезновения. Дети 10–11 лет сами приходят к мысли, что небесные тела имеют естественное происхождение, и между третьей стадией и первой существует множество промежуточных случаев.
Все промежуточные случаи мы отнесем ко второй стадии: к ней отнесем детей, которые приписывают небесным телам полуискусственное-полуестественное происхождение. В большинстве этих случаев (а именно в спонтанных случаях) дети полагают, что небесные тела образуются естественным путем, но из вещества искусственного происхождения: к примеру, они сами собой появились из облаков, но облака вышли из дыма каминов и кухонных печей. В других случаях, когда взрослое влияние сказалось более ощутимо, небесные тела представлялись детям огнем из вулканов и шахт и т. д., притом к их формированию какое-то отношение имел и человек.
Начнем с этих последних случаев, наименее интересных, поскольку влияние взрослых играет в них по меньшей мере косвенную роль:
Фонт (6;9). Солнце сознательное. Оно горит, оно приходит «из горы. – Откуда? – Из шахт. – Что это за шахты? – Люди спускаются под землю за углем». Что касается луны, «ее сделало солнце. – Как? – Своим огнем, который из горы. – Откуда она, луна? – Из горы. – Что там было, в этой горе? – Солнце. – Откуда оно пришло? – Из горы. – С чего оно началось? – С огня. – А огонь откуда взялся? – От спичек. – А гора? – Из земли… Ее сделали люди». Фонт иллюстрирует свое объяснение рисунком, на котором лунный серп выходит из горы.
Марсал (слабоумный): «Я подумал, что солнце, может быть, вышло из вулканов». Они стали извергаться, и от этого появился «огненный шар». Но вот особенность представлений Марсала: чтобы забросить солнце в воздух, потребовалось вмешательство человека, и это «наши предки» закинули в небо солнце «как мяч».
Механизм этих объяснений очевиден. Ребенок отталкивается от двух наблюдаемых фактов: светила появляются из-за горы, и притом они горят. Как это объединить и извлечь горный огонь? Если ребенок что-то знает об окружающем мире, он вспоминает либо об угольных шахтах, либо о вулканах. К этому присовокупляется (потому-то наши примеры и относятся ко второй стадии, а не к третьей) мысль о том, что в рождении небесных тел непременно замешаны люди: они соорудили шахты или забросили солнце в небо.
А вот наиболее распространенные (и наиболее интересные) примеры ответов, поскольку влияние усвоенного знания здесь не столь ощутимо:
Джамб (8 ½) находится еще на первой стадии в представлении о звездах, но уже на второй, когда говорит о солнце и луне. «С чего началось солнце? – Его сделало большое облако. – А облако откуда взялось? – Из дыма. – А дым? – Из домов. – Как из облака сделалось солнце? – Они [облака] прилеплялись друг к другу, пока не сделались шаром. – Облака и сейчас делают солнце? – Нет, ведь одно уже есть. – Как облака заставили солнце сиять? – Это один такой свет засветил солнце. – Какой свет? – Яркий свет. Его зажигает кто-то на небе. [Мы видим, как Джамб, зайдя в тупик, обращается к артификалистскому мифу. Продолжение разговора нам покажет, что Джамб готов заменить этот миф объяснением, в котором дым может воспламениться, чтобы зажечь солнце.] – Из чего состоит солнце? – Из камней. – А облака? – Тоже. – Почему же эти камни не падают? – Нет, это дым из дымоходов. – Солнце состоит и из камней, и из дыма? – Нет, только из дыма. [Кажется, Джамб стыкует здесь два объяснения: с одним он готов расстаться (солнце – это подожженный кем-то камень), а другое готов принять (солнце – это облако горящего дыма).] – Как облака заставили солнце светить? – Это дым заставляет светить, потому что в дыме есть огонь. Солнце сознательное и следует за нами намеренно (см. случай Джамба в гл. VII, § 11)». Чуть позже: «Луна, она какая? – Желтая. – Она из чего состоит? – Из облака. – Откуда взялось это облако? – Из дыма, когда он стал желтым. – А дым откуда? – Из печной трубы. Бывает, когда холодно, дым желтеет. [И верно: зимой печной дым становится зеленовато-желтым.] – Как из дыма получается луна? – Печная труба дымит, иногда желтым, иногда белым».
Гава (8 ½), который в отношении солнца был на первой стадии, перешел на вторую в рассуждениях про полумесяц: «Его сделал воздух. – Как это вышло? – Это, наверно, облака, которые не смогли растаять, и потом из них получился большой круг». Гава, как мы видим, почти не различает воздух и облака. Чуть позже: «Из чего состоит луна? – Это, может быть, облака. Облака были маленькие, потом они сжались, и вышел шар. – А луна появилась давно? – С тех пор, как началась жизнь [ср. Рой, см. § 1]. – С чего началась луна? – Сначала она была совсем маленькой, а потом выросла, потому что появились и другие облака. – Откуда они появились? – Из пара, который поднимается в небо, когда мы что-то варим [= обед]. – Луна живая? – Скорее всего, да, потому что она приходит [= возвращается] каждый вечер!»
Брюл (8 ½): «Из чего состоит солнце? – Из облаков. – С чего оно началось? – Сначала сделался шар. – Откуда взялся этот шар? – Из облаков. – Из чего состоят облака? – Из дыма. – Откуда идет этот дым? – Из домов».
Люг (12;3): «С чего началось солнце? – С огня. – С какого огня? – С огня, который в кухонной печке. – А что там, в печке? – Дым. – Как это случилось? – Дым поднялся, и все началось. Загорелось. – Почему загорелось? – Было очень жарко». Чуть позже: «Ты в этом уверен? – Не уверен. – Из чего состоит солнце? – Большой огненный шар. – С чего это началось? – [Долго размышляет] С дыма. – Дым откуда? – Из домов». То же объяснение дано для луны.
Такие объяснения очень интересны, поскольку они спонтанны. Они отталкиваются от верного наблюдения: днем луна, когда она белая и усеяна маленькими пятнышками, напоминает облако. Это сходство особенно поразительно, когда мы наблюдаем полумесяц, то есть в глазах ребенка она как раз «формируется». И вот, поскольку дети на этой стадии (в среднем 8–9 лет) полагают, что облака вышли из дыма, то и происхождение светил им становится понятно.
Что касается звезд, дети на этой стадии объясняют их происхождение таким же образом, а иногда считают (как и дети на третьей стадии), что они выделяются из луны или солнца.
Переход от второй стадии к третьей происходит плавно: достаточно отбросить объяснения, которые предшествуют идее, что облака появились из домов, чтобы получить полностью естественное объяснение происхождения светил, то есть объяснение третьей стадии. Мы именно это и видим у детей 9– 11 лет, иногда раньше. Вот несколько типичных примеров: светила появились из облаков, а сами облака состоят из сжатого воздуха или водяных паров.
Нот (10 лет): «Из чего состоит солнце? – Из пламени. – Откуда взялось это пламя? – Из солнца. – С чего это пламя началось? Что-то его породило? – Пламя появилось само. – Как? – Потому что было жарко. – С чего все началось? – Оно [= солнце] появилось из пламени, из огня. – Как? – Потому что было жарко. – Где? – На небе. – Почему было жарко? – Это был воздух». То есть солнце произошло из раскаленного воздуха. Луна тоже «из воздуха».
Ре (8 ½): «С чего началось солнце? – Оно пришло. – Как? – Потому что двигалось. – Откуда оно пришло? – С гор Юра. – Из чего состоит солнце? – Это много маленьких облачков. – А облака из чего? – Они сгустились. – Откуда взялись облака, с которых началось солнце? – С неба. – Из чего эти облака? – Когда появляется много красных штуковин [= маленькие красные облачка на закате]. – Где? – Над горами Юра». Ре говорит, что видел эти облака вечером. Их из Женевы и правда видно над горами. А вот насчет луны: «Как она началась? – Кругляш. – Кругляш из чего? – Из красных облачков. – А облака откуда взялись? – С гор Юра. – А до этого? – С горы». Для Ре облака никак не связаны с дымом. Они образовались сами собой, в небе, а оно состоит из «голубых облаков». Небесные тела живые и сознательные, при том что процесс их формирования полностью естественный.
Шал (9;5): «С чего началось солнце? – [Задумался] Сначала оно было маленькое, потом стало большое. – Откуда взялось это маленькое солнце? – Наверно, оно сделалось из облаков. – Из чего состоит солнце? – Из воздуха». Что касается облаков, они тоже из воздуха.
Од (9;8): «Из чего состоит солнце? – Из облаков». «С чего началось солнце? – Сначала был шар, а потом этот шар загорелся». А облака, породившие солнце, пришли с неба; то есть солнце состоит «из небесных облаков».
Ант (8 ½): «С чего началась луна? – Собрались вместе звезды, и получилась луна. – А звезды откуда взялись? – Это огоньки, они были с самого начала».
Жерв (11;0): «Солнце и луна – это одно и то же. Оно [солнце], когда заходит, превращается в луну, и она появляется ночью». Жерву кажется, что луна больше солнца: «Когда солнце заходит, я видел, что оно становится больше [чтобы превратиться в луну]». Мы спросили у Жерва, не доводилось ли ему видеть днем солнце и луну одновременно. Он ответил нам, что видел, но это обман зрения: дневная луна – это просто «отражение» солнца на небе. Насчет происхождения солнца Жерв нам сказал: «Луна [= солнце] – это молнии, они сбились в кучу, и получилась луна. Она делается то больше, то меньше, от нее отделяются куски. Наверно, это огонь».
Все эти случаи говорят о примечательных попытках объяснить рождение светил уплотнением воздуха или облаков, а затем спонтанным возгоранием этих уплотнений. Все эти представления схожи между собой, и мы замечаем их родство с теориями досократиков.
Создается впечатление, что предыдущие случаи опираются только на знания, полностью усвоенные ребенком. Следующие случаи, напротив, используют знания, полученные при общении со взрослыми: Март и Шим узнали, что электричество – это «ток» и что оно есть в облаках и т. д.; Жан и Ант узнали, что в земле есть огонь, и он вырывается наружу из вулканов и т. д. Из этих знаний дети извлекли свои объяснения происхождения светил. Таким образом, на эти объяснения частично и косвенно повлияли беседы со взрослыми. Однако их тоже следует упомянуть, поскольку в них есть и частица собственных размышлений ребенка, а потому они родственны объяснениям, в которых фигурирует уплотнение воздуха или облаков.
Март (9;5): «С чего началось солнце? – Не знаю. Мы не можем этого знать. – Это так, ты прав. Но можно предположить. Солнце было всегда? – Нет, сначала было электричество, и оно все время усиливалось. – Оно откуда взялось, это электричество? – Из-под земли. Из воды». «Что такое электричество? – Это ток». «Ток воды может сделать электричество? – Да». «Он из чего состоит, этот ток? – Из пара [похоже, ребенок не различает пар, электричество и ток]. – Как из электричества получилось солнце? – Так вышло, что вырвался ток. – А как же он стал усиливаться? – Он раздулся от воздуха». «Оно [электричество] раздулось от воздуха».
Шим (8;8): «С чего началось солнце? – С огня. Это огненный шар, вот он и светит. – Откуда взялся этот огонь? – Из облаков. – Как же? – Это электричество в облаках». «Ты думаешь, солнце сделал кто-то? – Нет, оно появилось само». Солнце живое и сознательное.
Мы видим, насколько эти случаи (без учета лексики) схожи с предыдущими: для Марта солнце – это загоревшийся воздух, для Шима это раскаленное облако. А вот двое детей, которые считают, что солнце вышло из вулканов или из-под земли:
Жан (8;6): «С чего началось солнце? – С огненного шара. – Откуда он взялся? – Из земли. – Как это случилось? – Он испарился. – Откуда? – Из земли [= из почвы]».
Ант (8 ½): «Оно вышло из земли [солнце]. – Как? – Из земли вырвалось пламя, и из него получилось солнце. – В земле есть пламя? – Да. – Где? – В вулканах».
Здесь мы видим обращение к полученным знаниям, но использованы они своеобразно, что показывает нам по меньшей мере стремление ребенка на этой стадии объяснить происхождение светил полностью естественным процессом.
Перейдем теперь к объяснениям происхождения звезд. Конечно, дети на третьей стадии дают ему тоже естественное объяснение. Теперь звезды становятся излучением луны, молний и т. д.
Такк (9;7): «Что такое звезды? – Это огонь. – Как так? – Маленькие искорки собрались вместе, и получилась звезда». Эти искорки идут от небесного огня, а он «появился сам собой».
Деб (9 лет): «Что такое звезды? – Маленькая молния. – А молнии? – Это когда гром. – Как появляются молнии? – Когда два облака встречаются».
Стоэк (11 лет): «С чего начались звезды? – С солнца».
Марк (9;5): «Откуда появились звезды? – От солнца».
Разумеется, те же дети необязательно находятся на третьей стадии в отношении звезд и солнца или луны. Первым обычно появляется естественное объяснение происхождения звезд.
Кроме того, чем более развиты дети, тем труднее им дается формулировка происхождения светил. Все просто только малышам. К 11–12 годам ребенок часто отвечает «мы не можем этого знать» или «не знаю» и т. д. Даже если артификализм стал имманентным, как в случае третьей стадии, когда изготовление небесных тел приписывается уже не человеку, а самой природе, он претерпевает кризис: слишком смелые космогонии сменяются временным агностицизмом.
Заметим, что судьбы анимизма и артификализма до конца между собой связаны. Дети на третьей стадии очень интересны в этом отношении. Приблизительно половина из них уже совсем преодолела анимизм, тогда как три четверти детей на второй стадии еще придерживались его. Естественное объяснение происхождения светил уничтожило веру в их сознание. А другая половина детей остается анимистами, но этот анимизм стал в некотором роде имманентным. Светила больше не интересуются нами, не следуют за нами и т. д., но сознательно движутся своим путем. Наконец, в некоторых случаях мы видим исчезновение анимизма, явно связанное и с исчезновением артификализма:
Буш (11;10), например, настроен скептически, он жалуется, что старшие его обманули. «Мне заморочили голову», – все время повторяет он. Он отвечает очень осторожно. Мы спрашиваем его, знает ли солнце, что оно движется вперед. «Если есть Господь Бог, то оно [= солнце] об этом знает [что оно движется]. Если Бога нет, то оно не знает».
Этот ответ очень любопытен, он показывает, что наделение вещей сознанием связано с более общими убеждениями: если всем руководит Бог, то вещи наделены сознанием, в противном случае они действуют автоматически.
§ 4. Четверти луны
Нужно отдельно рассмотреть проблему четвертей луны, в разговоре о рождении светил мы лишь бегло ее коснулись. Это послужит нам контрольным исследованием и покажет, следуют ли объяснения детей по мере их взросления в том же порядке, что и выше. Это вовсе не обязательно так, а потому мы можем взглянуть на эту новую проблему как на отдельную, то есть составляющую правомерное контрольное исследование.
И правда, мы обнаруживаем три стадии, аналогичные предыдущим: тотальный артификализм, ослабленный артификализм и естественное объяснение.
На первой стадии лунные четверти воспринимаются либо как зарождающиеся луны, либо как луны, обрезанные человеком. Это две формы тотального артификализма.
Вспомним для начала случаи Роя (6 лет), Года (6 ½) и Пурра (8;8) (см. § 1 и 2): они считают лунные четверти лунами, которые «начинаются», то есть лунами, которые недавно сделаны и начали расти, как растут малыши. Возвращаться к этому смысла нет.
Вот три примера убеждения в том, что лунная четверть – это обрезанная людьми луна:
Фран (9 лет): «Луна, она какая? – Круглая. – Всегда? – Нет, иногда бывает половинка. – Почему половинка? – Потому что иногда от нее отрезают. – Ты так думаешь? – Да. – Зачем от нее отрезают? – Чтобы она стала еще красивее. – Что же ее обрезает? – Люди. – Она может снова стать круглой? – Нет. Потом они идут за другими лунами, за половинками, и делают из них целую луну».
Бул (7 ½): «Это люди обрезают луну, чтобы сделать половинку».
Ду (5 лет): «Ее нужно разрезать пополам».
А вот вторая стадия, смешение артификализма и естественного объяснения:
Хуб (6 ½): «Луна всегда круглая? – Нет. – А какая она бывает? – Четвертинка. Сильно истраченная. – Почему? – Потому что долго светила. – А как она становится снова круглой? – Потому что ее чинят. – Как? – Небом».
Код (9;4): «Луна тебя видит? – Да. Иногда она круглая. Иногда только половинка или четвертушка. – Почему? – Это Господь Бог велит делать ее круглой или половинкой, чтобы отмечать дни [Видим, как ребенок исказил полученное им объяснение]. – Ее обрезают? – Нет, она сама делается круглой, а потом половинкой».
В обоих случаях мы видим объединение, для ребенка вовсе не противоречивое, естественного износа или отсечения – и воли или деятельности сознательного существа. Третья стадия исключает второй фактор и дает явлению полностью естественное объяснение. Это объяснение может появляться в двух формах, характеризующих два последовательных этапа стадии. Сначала может представляться, что луна делит себя сама или же ее рассекает ветер благодаря движению, в котором сочетаются артификализм и анимизм, ставшие полностью имманентными:
Март (9;5): «Почему от луны осталась только четверть? – Только половина. Ее разделил ветер. – Почему? – Я не знаю. – Где вторая половина? – Упала на землю. – Мы можем ее увидеть? – Нет, она выпала дождем. (Поскольку луна – это облако, ее превращение в дождь неудивительно.) – Это та же луна, что становится круглой, или другая? – Да [та же]. Она надуется. – Как? – Ветер ее надует».
Ак (8;7): «Иногда луна полная, а иногда полумесяц. – Как это получается? – Само собой. – Ну а остаток луны, он где? – Прячется за облаками. – А когда нет облаков? – В небе, у Господа Бога. – Почему она делится? – Потому что он хочет сделать плохую погоду, а луна полная, когда он хочет сделать хорошую».
Ре (8 лет): «Как получаются четвертинки луны? – Остается только маленький кусочек. – Где же остальное? – Над горами Юра. – Как это случается? – Она раскалывается. – Как? – Она разрушается. – Она сама разрушается или кто-то ее портит? – Сама. – Как она потом вырастает? – Добавляет к себе кусочки. – Как? – Движется к другому куску. – Она об этом знает? – Да». «Почему она не всегда круглая? – Потому что она себя уменьшает. – Почему? – Потому что она не всегда делается большой. – Почему? – Потому что холодно. – Почему? – Потому что потом идет дождь».
Нот (10 лет): «Одна половина идет в одну сторону, а другая в другую. – Почему? – Чтобы показать, какая будет погода». «Как это получается? – Потому что теплеет. Луна показывает, плохая будет погода или хорошая». То есть луна действует самостоятельно, и при этом осознанно.
Эти случаи интересны в разных отношениях. Конечно, они свое образны. А потому важно отметить два любопытных момента. Во-первых, смешение знака и причины: луна делает погоду и объявляет о ней – а делает, потому что объявляет. Во-вторых, целенаправленная деятельность, которую ребенок приписывает луне. Луна, ветер, небо и облака движутся собственными силами, стремясь к цели. Притом характер их влияния друг на друга напоминает сознательное сотрудничество, а не механическую систему.
А вот и другой тип объяснения лунных фаз на третьей стадии, более позитивный. Фазы луны получаются либо из-за ее вращения, которое создает иллюзию отсечения частей, либо ее заслоняет облако. Луна больше не делится на части.
Люг (12;3): «Луна, она какая? – Круглая. – Всегда? – Нет. – Какая еще бывает? – Разрезанная посередине. Вечером круглая, а днем разрезанная. – Почему? – Потому что так получается день. – А где вторая половина? – Она ушла. – Куда? – В другую страну, там от этого наступила ночь. – Как это происходит? – Нужно, чтобы она отправилась в другую страну. – Как это происходит? – Одна половина уходит в другую страну. – Как это происходит? – Она туда уходит, когда здесь наступает день. – Она отрезает от себя кусок? – Нет. – Что же происходит? – Она освещает другие страны, когда [там] ночь, а здесь день. – Она всегда целая? – Да. – Никогда не половина? – Да, днем, потому что она повернулась [!]. – Почему днем мы не видим ее круглой? – Потому что мы видим ее анфас [Люг хочет сказать „в профиль“]. – Что это значит? – Ночью она светит; днем поворачивается и освещает другую страну». «Луна круглая, как шар? – Нет, как пирог». Мы видим, что Люг, поколебавшись, отказался от мысли, что луна делится на части, и пришел к замечательному выводу – и, похоже, очень спонтанному, – что луна имеет форму пирога, и ее вид зависит от ориентации.
Шим (8;8): «Что иногда приключается с луной? – Она круглая, потом приходит [становится] полумесяцем. – Как это? – Когда она приходит полной, делается холод. – Где другая половина? – Мы ее не видим. Она закрыта облаками, но она никуда не девается. – А когда нет облаков? – Но все же они есть. – Как луна становится полной? – Облака уходят. – Они знают, когда им пора уйти? – Другая часть [луны] светит, потом она протыкает облака».
Карп (8;7): «Ее заслоняют облака. – А другая половина? – За облаками. – Она разрезана? – Нет, за облаками».
Мы не знаем, являются ли спонтанными эти последние случаи (а таких мы встретили много). Кажется, они говорят об определенной спонтанности. Что касается Люга, его ответы надо сравнить с примерами, которые мы видели в гл. VII, § 2: луна следует за нами, но не движется, она поворачивается, и за нами следуют ее лучи и т. д. (случаи Сарта, Люга и Брюла).
В заключение мы можем допустить, что объяснения фаз луны подтверждают схему, которую мы приняли для объяснений происхождения светил. Тотальный артификализм, порожденный первичными партиципациями, уступает место ослабленному артификализму, а тот в свою очередь замещается естественными объяснениями, сначала динамистическими и финалистскими (имманентный артификализм), а затем все более механическими.