К. – Э.
Середина июня мне подходит. Я свяжусь с остальными и что-нибудь организую. Это действительно ошеломительная новость, дружище. Тебя ждут великие дела. Горжусь тобой!
Глава четырнадцатая
Если она будет идти достаточно быстро, то согреется. В деревне есть гостиница, где предоставляется ночлег и завтрак, и до нее явно не больше пары миль. Ну, может быть, три. Натали когда-то ходила каждое утро туда и обратно, хотя, конечно, она никогда не проделывала это в снежную бурю. Лайла справится, все будет в порядке. Она пробегала шесть миль меньше чем за час, правда, не в уггах и не сквозь метель.
Лайла зашагала бодрым шагом, стараясь не думать о том, как замерзла. Почему она не сбегала за чертовой курткой? Она старалась не пугаться того, что снег валит все сильнее и она рискует застрять посреди бурана. Она старалась не думать о снежных лавинах и о том, что видимость ухудшается, а она одета в темно-синие джинсы и серый свитер и будет совершенно невидима для автомобилистов, пока они на нее не наедут. Больше всего она старалась не думать о том, что сказала ей Натали, и о выражении лица Джен при этих словах.
Ей показалось, что сзади она услышала звук машины, и резко развернулась, чуть не потеряв равновесие, но машины не было. Только ветер, подгоняющий ее в спину, помогающий спускаться с горы. На ледяных участках она скользила вниз, с трудом удерживаясь от падения. Сердце громко стучало в груди, взбодренное адреналином и злостью. Она сжимала и разжимала кулаки, стараясь заставить себя прекратить плакать – от этого видимость делалась только хуже. Угги начали промокать, ноги в носках захлюпали. Она пожалела, что забыла надеть перчатки. Она точно знала, где они лежат, мысленным взором так и видела их на комоде в гостевой спальне Джен; чудесные, мягкие темно-зеленые перчатки от Шанель из овчины, которые мать купила для нее в прошлое Рождество. Нет, не в прошлое, а на год раньше, в ее последнее Рождество. В последнее Рождество матери.
Помимо Натали и Эндрю, мать Лайлы была единственным человеком, который знал, что произошло в день аварии. То есть она раньше была этим единственным человеком, а теперь она умерла, и вот теперь Джен тоже знает, и Зак знает, и Дэн знает. Они знают, что это ее вина.
Думала ли она когда-нибудь о том, как все могло сложиться, если бы она тогда не пила, не нюхала кокаин? Именно этот вопрос поставила перед ней Натали. И каков же ответ, честный ответ? Если и думала, то не слишком часто.
Она не отрицала этого. Если она честно задавалась этим вопросом, если анализировала свое поведение в тот день и потом, то понимала, что не права, что по самой крайней мере явилась способствующим фактором, возможно, самым значительным. Она понимала это и не могла с этим жить. Потому-то она этим вопросом и не задавалась. Не анализировала свое поведение. Она жила с этим так же, как жила со всеми остальными неприятными мыслями, просто отодвигая их в сторону.
На первое место она всегда ставила себя. У нее была, как однажды сказала ее мать, нарциссическая личность. Это не мешало матери любить ее и прощать. Много лет назад один из любовников Лайлы, врач, сказал, что ее нарциссизм настолько чрезмерен, что его можно назвать болезнью. Она эгоистична, сказал он, до степени душевной болезни. Из-за этого он ее разлюбил. Из-за этого ее разлюбил и Эндрю. Он выбрал ту, которая умела давать, вместо той, которая умела только брать.
Так вот, если когда-то она и задавалась неприятными вопросами, то по-прежнему ухитрялась найти способ обвинить Эндрю за то, как она вела себя в тот день. Не только в тот день, но и долгое время после этого. Он перестал ее любить, и она это чувствовала. Она чувствовала, как он ее покидает, медленно, постепенно. Ему следовало поступить честно, сорвать щадящую повязку, цивилизованно разорвать отношения. Он, вероятно, думал, что поступает как джентльмен, предавая ее мало-помалу. На взгляд Лайлы, это было похоже на трусость. По крайней мере так это выглядело постфактум, задним числом. Тогда же, до этого, она поступала так, как поступала всегда: отодвигала проблему в сторону. Так что, пока Эндрю проводил вечера за учебой, Лайла ходила по закрытым клубам и выпивала столько шампанского и принимала столько наркотиков, сколько могли предложить ей новые гламурные друзья. Она искала утешения везде, где оно предлагалось, чаще всего в постелях коллег-мужчин, иногда в их машинах.
Она не знала, насколько Эндрю был осведомлен о ее изменах. Об одной-двух из них она рассказала Натали. Сейчас это кажется глупым, опрометчивым, но тогда они были лучшими подругами, они делились друг с другом. Даже тем, за что чувствовали стыд. Лайла помнила шок Натали, ее негодование, когда сказала ей: «Знаешь, я думаю, у нас с Эндрю все равно практически все кончено. Думаю, я с ним расстаюсь». На самом деле она так не думала. Она никогда так не думала. Вначале это просто было что-то вроде мести. Теперь, оглядываясь назад, она понимала, что на самом деле она давала Натали зеленый свет увести его от себя.
Лайла остановилась. Она стояла на обочине дороги, дрожа так сильно, что все тело сотрясалось. Начинало темнеть. Она едва могла различить, что делается в нескольких футах. Вдруг оказалось, что она не просто расстроена, она перепугана. Она совершила большую глупость, выйдя вот так из дому. Надо было идти обратно; она понятия не имела, сколько у нее займет времени добраться до деревни. А сколько времени займет добраться до дома? Как долго она уже идет? Казалось, она уже целую вечность погружена в эту белую мглу. Лайла развернулась и зашагала вверх по горе, но теперь ей пришлось идти против ветра, который резал кожу, как ножом. Она постоянно оскальзывалась, дорога была круче, чем ей помнилось. Она упала, попыталась подняться, поскользнулась снова, слепо поползла к краю дороги. На снегу виднелась кровь, ее кровь. Она поранила ладонь; ее руки так замерзли, что она их не чувствовала.
Она поднялась на ноги и решила, что не может возвращаться в дом. Это было слишком тяжело, просто невыносимо. Она не сможет встретиться с ними лицом к лицу. Придется идти в деревню. Она снова начала спускаться по холму, стараясь хоть как-то восстановить темп. Паника начала подниматься от желудка к груди, она чувствовала себя слабой, беспомощной; в голове возникла картина, как она падает и разбивает голову об лед. Только не умереть, только не здесь, в одиночестве. И в то же время у нее было ощущение, что она не одна. Она бросила взгляд на обочину дороги и почувствовала уверенность, просто точно знала, что прямо за линией деревьев кто-то ее поджидает. За ревущим ветром ей слышалось что-то еще: голос или голоса, сердитые, обвиняющие. Или, быть может, кто-то пришел ей на помощь? У Лайлы все время было чувство, что кто-то следует за ней, кто-то находится прямо за спиной, так близко, что, протяни он руку, мог бы коснуться ее, погладить ей волосы, обхватить за шею. Она стремительно обернулась, но ничего не увидела. Ничего и никого.
Впереди дорога начала резко спускаться к крутому развороту на сто восемьдесят градусов. Она подумала, не лучше ли ей сойти с пути, не лучше ли прямо спуститься по склону, вместо того чтобы идти по дороге. Это было, вероятно, не более опасно, и это могло быть быстрее. Шаркая ногами, чтобы свести к минимуму риск поскользнуться, она стала пересекать дорогу. В тот самый момент, когда она достигла ее середины, слева появились огни двух фар. Она запаниковала, застыла на месте, не зная, вернуться ли ей или идти вперед, но машина ехала так медленно, что остановилась в паре футов от нее. Дверь распахнулась, и она услышала голос, перекрывающий вой ветра:
– Лайла! Какого черта ты тут делаешь?
Это был Эндрю, который приехал ее спасти.
14 декабря 1996 г.
Дорогая Джен!
Твоя мама настойчиво утверждает, что переправляет наши письма тебе, где бы ты ни находилась, поэтому мы все продолжаем тебе писать. Я бы очень хотела, чтобы ты поддерживала с нами связь.
Слушание дела состоялось в четверг. Как мы и ожидали, его приговорили к исправительным работам, к штрафу и запрету на вождение. Он больше не сможет быть адвокатом-правозащитником, но, думаю, мы об этом и так знали. Не представляю, чем он будет заниматься. Думаю, поработает некоторое время со своим отцом. Он собирается в следующем году переехать обратно в Рединг.
Дэн и Лайла были в суде на чтении приговора. Мэгги и Ронан тоже пришли. Эндрю принял приговор стойко, как и следовало ожидать. Стоял прямо, как солдат, и смотрел судье прямо в глаза. Единственный момент, когда он дрогнул, это когда зачитывали письмо Мэгги, но надо сказать, что оно порядком поразило всех.
У меня все хорошо. Мне требуется некоторое время, чтобы дойти из точки А в точку В, но инвалидное кресло осталось позади, и костыли мне впредь тоже едва ли понадобятся. Есть некоторые провалы в памяти, но не думаю, чтобы я упустила что-то важное. Я до сих пор могу продекламировать речь на День святого Криспина[12], что всегда полезно. Я почти ничего не помню о том дне, но говорят, что со временем что-то может всплыть в памяти. Надеюсь, этого не случится. Хотя я помню твой голос, наверное, это было в больнице. Помню, что ты плакала.
У меня страшные трудности с концентрацией, я перечитываю одну и ту же страницу в книге снова и снова и в конце концов все равно не могу рассказать, что прочла. Надеюсь в новом году вернуться на работу. Там были так терпеливы, сохраняя для меня место, но не думаю, что они смогут держать его слишком долго. Мама очень хочет, чтобы я осталась здесь, с ней, но я этого больше просто не выдержу. Мне надо возвращаться к своей жизни, что бы там от нее ни осталось.
Может быть, мы поселимся вместе с Лайлой, ей нужен соарендатор по квартире, теперь, когда Эндрю ушел. Впрочем, не знаю, получится ли это. Честно говоря, я почти не вижу ее со времен аварии. Она не слишком часто меня навещала. Наверное, занята. Думаю, ей тяжело видеть меня в таком состоянии. Теперь мы с ней не так близки, как были когда-то.