О боже. Мое сердце разрывается, когда я думаю о нас, Джен, о всех нас. Больше всего о тебе. Прошу тебя, пожалуйста, будь на связи. Ради Эндрю.
Мы скучаем по тебе.
С любовью,
Нат
P. S. Прости, что пишу все только о себе, но я не знаю ни где ты, ни что делаешь, разговор неизбежно получается односторонним.
Глава пятнадцатая
Джен согнулась над унитазом в уборной на нижнем этаже и старалась, чтобы ее тошнило бесшумно. Она бы пошла наверх, только не была уверена, что дойдет, а вид рвотных масс, липко стекающих по ступенькам, будет, вероятно, еще менее приятным, чем звук рвоты. В любом случае слышать ее могла сейчас одна Натали. Все остальные отсутствовали.
Рвота прекратилась, и она не без труда поднялась на ноги. Голова кружилась. Она не могла толком сфокусироваться; у нее было ощущение, что земля уплывает из-под ног, качается из стороны в сторону. Инстинктивно она поднесла руку к животу, снизу, как бы поддерживая. Так она стояла, опустив голову и стараясь успокоить дыхание. Дурнота прошла. Она помыла руки, прополоскала рот, поплескала водой в лицо, взглянула на себя в зеркало.
Выглядела она отвратительно, не просто бледной, а серой, цвета диккенсовской каши-размазни. Тошнота подступила неожиданно: только что она наблюдала ужасную, обескураживающую вспышку Натали, а уже в следующую секунду оказалась здесь и ее стало выворачивать. Это не могла быть утренняя тошнота – ее не было уже несколько недель. Стресс, вероятно. Она приписала бы это стрессу.
Она вышла из ванной и направилась в гостиную, где Натали, примостившись на краешке кресла, смотрела в окно. Смотреть там было особенно не на что. Разыгралась метель. Кругом белым-бело. Они с Натали были одни: спустя некоторое время после того, как Эндрю уехал, Зак и Дэн, уже поздновато, конечно, натянули куртки и ботинки и, по-прежнему перебраниваясь, как пара старух, вышли в метель. Дэн пообещал Джен, как раз когда ее накрыла волна тошноты, что они не двинутся дальше стены в конце сада.
Джен сомневалась, что в такую бурю они смогут найти даже эту стену. Она вообще не понимала, зачем они выходят сейчас из дому, но не стала возражать, отчасти потому что чувствовала себя слишком больной, чтобы спорить, а главным образом потому что это было предпочтительнее, чем слушать, как они ругаются.
Пока разыгрывалась эта драма, Джен не успела толком обдумать то, что сказала Натали. Только теперь, когда дом опустел и тишина заполнила пространство, оставленное гостями, у нее появилось время поразмышлять. И первая мысль, которая пришла ей в голову, состояла в том, что теперь нет никакой разницы. Не имеет больше значения, кто был виноват. Конор погиб, Эндрю наказан, Натали пострадала, они все отбыли свой срок. То, что теперь она узнала о поведении Лайлы, ничего не меняло. Это не могло вернуть Конора, не могло вернуть Эндрю ту утраченную жизнь, которая должна была у него быть, это не избавляло Натали от боли. Все, чего добилась Натали, это растравила старую рану, углубила разногласия между ними, уменьшила шансы на то, что они – все они – смогут обрести будущее, в котором будут друзьями.
Джен вошла в гостиную и встала возле Натали.
– Как ты? – спросила она ее.
– Что ты думаешь? – последовал ответ Натали, чуть громче шепота. Она сидела, наклонившись вперед, локти упирались в бедра, руками она сжимала голову и яростно терла лоб кончиками пальцев. – Не могу поверить, – повторяла она снова и снова. – Не могу поверить.
Джен положила руку ей на плечо, но Натали ее стряхнула.
Много чего Джен хотела бы ей сказать. Ей хотелось сказать Натали, что она никому не принесла сегодня ничего хорошего. Хотелось выразить свою боль по поводу того, что Натали сказала о ней, до того как принялась за Лайлу, – что ее отъезд был задуман как наказание для остальных, в особенности для Эндрю. Ей хотелось сказать, что, по ее мнению, в данный момент Натали ведет себя как избалованное, вздорное дитя. Вместо этого она произнесла:
– Он сделал то, что считал правильным. Он ведь всегда так поступает, правда?
Натали резко выдохнула, как будто хохотнула.
– Да, всегда, – ответила она жестким, саркастичным тоном. – Он делает то, что считает правильным. И, очевидно, правильным в этой ситуации было не поддержать меня. Правильным было встать на сторону Лайлы, на твою сторону… О господи. Он всегда на твоей стороне, черт возьми.
Джен сделала глубокий вдох, стараясь изо всех сил, чтобы раздражение не взяло над ней верх.
– Подожди, Нат. Я не думаю, что он встал на сторону Лайлы, я думаю, что он старался уладить трудную ситуацию. А что касается моей стороны… с каких это пор мы с тобой на разных сторонах, Натали? Я действительно не понимаю, почему ты так на меня сердита.
Натали покачала головой.
– Почему я сердита? – Она тяжело вздохнула и, подняв взгляд, посмотрела прямо на Джен. – Я умоляла тебя, Джен. Молила тебя просто связаться с ним, дать ему знать, что у тебя все в порядке. Мы ничего о тебе не слышали. Ничего. Годами. Я умоляла тебя приехать на нашу свадьбу, не ради меня, не потому что это так много значило для меня, а ради него. Господи. – Голова ее опять поникла. – Как ты можешь говорить, что не наказала его?
– Я не хотела, – прошептала Джен, и никогда еще ее слова не звучали так бессмысленно. – Я не хотела.
– Джен. – Натали умоляюще подняла руку, вся злость исчезла из ее голоса. – Прошу тебя. Я не могу вести с тобой этот разговор. Буквально не могу в данный момент. Пожалуйста, не могла бы ты принести мне сверху мои таблетки? Они в косметичке в ванной. – Она на секунду согнула спину, и Джен увидела, как боль промелькнула на ее лице стремительной тенью. – Извини, порой бывает по-настоящему больно.
Поддавшись подлым мыслям, Джен готова была утверждать, что Натали придумывает отговорку, ища сочувствия, но в глубине души она знала точно, что искать жалости не в характере Натали. В любом случае Джен увидела выражение ее лица, узнала эту тень, которую набрасывает боль. И зачем бы стала Нат придумывать отговорки сейчас, когда Джен перед ней в беспомощном состоянии? Джен побежала наверх за таблетками и принесла их вместе со стаканом воды и стаканом виски в другой руке. Нат к тому времени встала с кресла; она стояла у окна, голова опущена, руками она обхватила себя за плечи. Услышав за спиной шаги Джен, она повернулась, с жадной благодарностью потянулась за таблетками и выпила после них глоток виски.
– Не полагается пить вместе с этим лекарством, – сказала она. – Но, думаю, сегодняшний день и так уже порядком испорчен. – Она улыбнулась Джен усталой, горестной улыбкой. На какой-то миг Джен увидела прежнюю Нат, ту, которая всегда была готова посмеяться над собой. Она потянулась к руке Джен.
– Дай мне руку, пожалуйста. Меня совсем заклинило.
Джен хотела помочь ей сесть обратно в кресло, но Нат направила ее к середине комнаты.
– Иногда помогает, если я лягу, распластавшись, – сказала она. Она легла перед камином, а Джен села на пол рядом с ней. Некоторое время они провели в этом положении, слушая шум ветра, который все громче завывал на низких нотах, стучал в окно, старался сорвать черепицу на крыше. Огонь в камине шипел и потрескивал; Джен хотелось верить, что им хватит дров пережить ночь.
Наконец Натали заговорила, и голос ее был низким и напряженным.
– Ты помнишь то интервью, что давала принцесса Диана?
– М-м. Смутно, пожалуй. А что?
Нат приподняла голову, и Джен дала ей глоток виски.
– Спасибо. Слова о том, что в ее браке было три человека. Именно это чувствую и я порой. – Она улыбнулась, потом начала хихикать.
– То есть Лайла – это Камилла? На твоем месте я бы не стала говорить ей это в лицо.
– Нет-нет. Не Лайла. Камилла – это ты, – сказала она и снова захихикала. Она смеялась все громче и громче и аж вскрикивала от смеха.
– Я не Камилла, – воспротивилась Джен. – Почему я Камилла? – Теперь она тоже смеялась, и минуту-другую обе от смеха не могли говорить, а по щекам их текли слезы.
Когда они наконец перестали смеяться, Нат сказала:
– Ты не Камилла на самом деле. Просто я чувствую, будто делю его с тобой. Даже если тебя нет рядом, может быть, именно потому, что тебя нет рядом. Не то чтобы Камилла – это ты, Камилла – это все наше прошлое. А ты часть этого прошлого – ты, Лайла, Конор… Я хочу, чтобы у нас, у Эндрю, у меня, у девочек была жизнь без этой тени. – Она подсунула обе руки под голову, вытянулась как можно сильнее, потом расслабилась. – Я просто больше не хочу, чтобы все это было частью нас.
Джен глотнула виски, с удовольствием почувствовала, как оно прожигает внутри дорожку от горла до нутра. Ребенку это, вероятно, не так уж нравится. Она поставила стакан на пол.
– Проблема в том, Нат, что все это действительно часть тебя. И ты мало что можешь с этим сделать. Ты не можешь заставить это уйти. Ты не можешь заставить нас уйти.
Натали взяла руку Джен и крепко стиснула.
– Знаю. Я не хочу, чтобы вы уходили. Просто… Знаешь, что по-настоящему ужасно? Когда я думаю обо всем, что случилось, о последствиях, о том, как мы с Эндрю стали вместе, я не могу отделаться от чувства, что он со мной из чувства вины.
– Нат…
– Нет, послушай. Он человек долга. Как ты сказала, он делает то, что считает правильным. Он чувствует, что его долг заботиться о тебе. Что это в каком-то смысле его долг, потому что нет Конора, который мог бы это делать. Потому что ты его младшая сестренка. И я думаю, – ее голос надломился, – что он чувствует долг и передо мной тоже. А я не хочу быть частью его наказания.
Входная дверь резко распахнулась, металлическая ручка шумно ударилась в стену. Девушки разом подскочили. В дом устало ввалились Зак и Дэн, они топали ногами, отряхивая снег с ботинок, а вместе с ними ворвалась волна морозного воздуха. Зак закрыл дверь; борясь с ветром, ему пришлось привалиться к ней всем своим весом.