К тому времени как она вернулась за столик, они заказали еще по одному кругу. Джен слегка подташнивало – она ничего не ела с обеда, пора было, пожалуй, закругляться.
– Ты не можешь сейчас уйти! – запротестовала Лайла. – Сейчас четверть одиннадцатого. Чуть позже намечается вечеринка, некоторые с моей работы туда идут, это в каком-то клубе… – Она подалась вперед и ногтем большого пальца стерла размазавшуюся помаду Джен. – Не сердись, лапуля, – промурлыкала она.
Джен почувствовала на себе взгляды мужчин за соседним столиком, они наблюдали, как Лайла касается ее лица.
– Я не сержусь, просто я очень устала, – улыбнулась она. – Думаю, мне пора домой.
– Ну тогда ладно, – надувшись, сказала Лайла. – Передавай привет твоему вредному бойфренду. И Дэну. Кстати, а как там с Дэном? Он тоже доводит тебя до безумия?
– Как ни странно, нет. С ним очень мило. Кон часто работает допоздна, поэтому приятно, что есть кто-то, с кем можно потусоваться, сходить в кино, посмотреть по телевизору «Скорую помощь». – Она начала смеяться. – Он так уморительно танцует под музыку из «Скорой помощи»… это надо видеть. И я для него готовлю, потому что, вы же знаете, он совершенно неприспособленный, не может сам для себя ничего сделать. Это мило. Это как ухаживать за беспризорным ребенком. – Она немного тараторила и сама не понимала почему. Она действительно была пьяна и чувствовала горячее покалывание в шее. Нат и Лайла смотрели на нее пристально, насмешливо, по лицу Лайлы расплывалась улыбка.
– О, вот, значит, как, – сказала Лайла, подсмеиваясь. – Вот как ты это делаешь. У тебя два парня, и когда один из них действует тебе на нервы, ты вытаскиваешь со скамейки запасных другого.
– Джен, Дэн и Конор сидят на дереве…[24] – весело пропела Натали.
Они ведь просто шутили. Все изрядно выпили. Так почему же она сидит теперь на заднем сиденье такси, кипя от злости? Почему ее совершенно подвело чувство юмора и она вышла из бара сердитая и раздраженная? Джен чувствовала, как краснеет при мысли об этом. Да, она вела себя странно, и они будут удивляться, почему она была такая странная. Что-то в их поддразнивании больно кольнуло, и в глубине сознания этому была причина. Она не позволила этой причине всплыть на поверхность, так что заноза осталась там, чтобы колоть и вызывать нагноение.
Когда она добралась до дома, в квартире было темно, если не считать голубого мерцания телевизора. Дэн сидел на диване, сбоку от него стояла пепельница, а у его ног – бутылка пива.
– Ты рано вернулась, – негромко сказал он. – Хорошо провела вечер?
– Все нормально, – ответила Джен, чувствуя, как ее гнев утихает; было облегчением вернуться домой. – А где Кон?
– Пошел спать. Такой вот он тусовщик.
– Понятно. – Она постояла на пороге. – Что ты смотришь?
– Да так, переключаю каналы.
– Ясно.
Он поднял на нее взгляд и улыбнулся.
– Хорошо выглядишь. – Он похлопал рукой по дивану рядом с собой и чуть подвинулся. – Посиди со мной? В холодильнике есть еще одно пиво.
Она покачала головой, сбросила туфли на высоких каблуках.
– Думаю, мне сегодня хватит. – Она стояла в дверном проеме, просто глядя на него.
– У тебя все в порядке?
– Я иду спать. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Джен.
Конор спал, его тело растянулось на кровати, руки широко раскинуты. Шторы были раздвинуты, свет от уличных фонарей заливал комнату оранжевым сиянием. Она задернула их и, раздевшись как можно тише, скользнула под одеяло и придвинулась к Конору, так, чтобы чувствовать его тепло. Он пошевельнулся, обнял ее одной рукой и что-то тихо пробормотал, но она не разобрала что. Сна не было ни в одном глазу. Она слышала тихие звуки телевизора снизу и в какой-то момент подумала о том, чтобы встать, спуститься вниз и посидеть на диване с Дэном. Она знала, что он непременно скажет что-нибудь смешное и она почувствует себя лучше. Джен закрыла глаза и стала слушать дыхание Конора, медленное и ритмичное. Она чувствовала, как бьется его сердце. Она думала о том, какая хорошая у нее жизнь, как ей повезло и какая это бессмыслица, что сейчас ей так грустно.
Глава тридцать первая
Март 1996 г.
Самолет резко швырнуло влево, и Конор почувствовал, как екнуло сердце. Вцепившись в подлокотники и опустив голову, он прислушивался к изменениям в шуме мотора. Он бросил взгляд влево; сидящая сбоку от него женщина средних лет ободряюще ему улыбнулась. Он не боялся летать. Он никогда не боялся летать. Теперь же его переполнял ужас.
– Всего лишь небольшая турбулентность, – сказала ему женщина. Он кивнул и улыбнулся, почувствовав себя дураком.
Он и был дураком. Ему ни в коем случае не следовало вот так уходить. У него перед глазами до сих пор стояла картина, как она сидит на постели, протягивая к нему руку, зная, что, даже если он рассердится, даже если они сильно поссорятся, он не уйдет вот так, толком не попрощавшись, не поцеловав ее. Он видел, как изменилось выражение ее лица, когда он повернулся, чтобы идти, когда она поняла, что он вот так уходит. Конор до сих пор видел ее боль и чувствовал себя отвратительно.
Если этот самолет упадет в ледяное Ирландское море, он никогда не получит шанса попросить у нее прощения.
Все это началось за ужином. Он собирал вещи для поездки в Ирландию. На сей раз она должна была продлиться неделю, а не уик-энд, как обычно, он должен был помочь с ремонтом в доме своего брата. В последнее время он часто туда ездил и знал, что Джен этому не очень рада, особенно с тех пор, как Дэн от них съехал. Ей было тоскливо одной в квартире. Все были заняты в последнее время, и друзья уже не так часто виделись.
Они с Джен планировали пойти куда-нибудь поужинать, но он устал просто как собака, всю неделю работал допоздна, поэтому предложил заказать еду на дом. Джен не возражала или, во всяком случае, сказала, что не возражает. Ей хотелось карри, но Конор мечтал о пицце. Это было простое, банальное дело – выбор меню. Они немного поспорили, и потом Джен сказала: ладно, хорошо, пицца так пицца, и пошла вниз звонить.
После этого все должно было успокоиться, это ведь пустяк. Только когда пиццу доставили, она села с тарелкой на коленях, откусила кусочек и отставила тарелку. Лицо ее было твердым, как гранит, зубы стиснуты. Она злилась. Это было глупо. Он так и сказал.
– Ради всего святого, Джен, ты хочешь, чтобы я позвонил и заказал тебе бирьяни?[25] Этого ты хочешь? Давай закажу! Черт, лучше так, чем сидеть и смотреть на твое выражение лица.
– Просто забудь об этом, хорошо? – сказала она, встала и отнесла тарелку в кухню. Там она встала возле кухонной стойки, спиной к нему, как если бы ей было невыносимо на него смотреть.
– Как я могу забыть, когда ты вот так стоишь? У тебя аж пар из ушей валит! – Он рассмеялся. – Ты ведешь себя смехотворно, Джен, это всего лишь какая-то пицца.
Она развернулась и посмотрела на него, в глазах ее был настоящий ад, и он пожалел, что засмеялся.
– Дело не в чертовой пицце! – завопила она, и он пригнулся, потому что кусок этого продукта-виновника полетел в него. Кусок приземлился прямо томатным соусом на диван. Он почувствовал, что лишился дара речи; он был потрясен, он никогда не видел, чтобы она так себя вела, так вздорно, так по-детски.
– Господи, Джен, какая муха тебя укусила?
И тогда она разразилась слезами, отчего он по-настоящему вышел из себя. Он терпеть не мог, когда девушки так поступали: вели себя вздорно, а затем плакали, чтобы тебя уесть. Такое поведение было свойственно Лайле, но не Джен. Он прошел мимо нее в кухню, не прикоснувшись к ней и не попытавшись ее утешить, взял со стойки тряпку и вернулся в комнату, чтобы убрать беспорядок.
– Дело не в пицце, – всхлипывала она, – дело не в этом.
– Хорошо, тогда в чем, скажи на милость, – пробормотал он, яростно пытаясь отчистить пятно на диване и только втирая грязь в ткань. – Я не умею читать чужие мысли, черт возьми.
И тогда она разразилась этой невероятной тирадой; это взялось неизвестно откуда, он с трудом верил своим ушам.
– Дело в тебе, – кричала она. – Ты всегда все делаешь по-своему. О чем бы ни шла речь: о том ли, что мы будем есть на ужин, или где мы будем проводить Рождество, когда и где мы будем путешествовать, когда поженимся, сколько чертовых детей заведем. Все это решаешь ты. У меня такое чувство, что я больше ничем не управляю. Я чувствую себя твоей проклятой женой! – Она выплюнула в него последнее слово, в гневе выскочила из комнаты и бросилась вверх по лестнице, а потом скрылась в спальне, изо всех сил хлопнув дверью.
Он остался сидеть, ошеломленный. Дело было не просто в несправедливости, дело было в злобности. Его проклятой женой? Она чувствует себя его проклятой женой? Как будто это было что-то мерзкое. Он взял свою тарелку с недоеденным куском пиццы, трясущимися руками отнес ее на кухню и там выбросил пиццу в мусорное ведро. Ему просто кусок не лез в горло. Он постоял там некоторое время, вцепившись руками в кухонную стойку, чувствуя, как его потрясение превращается в гнев.
Он стремительно бросился вверх по лестнице и распахнул дверь спальни, так что дверная ручка врезалась в стену. Она сидела на кровати, глядя в окно. Она не повернула головы, даже не вздрогнула.
– Я думал, что ты хочешь быть моей проклятой женой, – сказал он, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал негромко и ровно. – Я думал, что ты хочешь иметь от меня чертовых детей. Я думал, что ты хочешь меня, хочешь быть со мной, хочешь за меня замуж. А теперь ты говоришь об этом как о тюремном заключении. – Она ничего не ответила и вновь даже не повернулась. Повисло молчание. Но пока он стоял там, в дверях, положив руку на дверной косяк, стараясь успокоиться, он почувствовал, как гнев спадает и его охватывает отчаянная грусть. Почувствовал страх. – Ты меня больше не любишь, Джен? – спросил он, но ему было страшно услышать ответ, поэтому он поспешно развернулся и закрыл за собой дверь. Схватил в холле куртку и вышел из дому.