– Да, многовато.
На какое-то время они замолчали, только потягивали пиво и наблюдали, как барменша, высокая и фигуристая, с весьма впечатляющими формами, наклоняется над соседним столиком, чтобы забрать пустые бокалы. Конор поймал взгляд Эндрю, и оба начали смеяться.
– Хочешь еще по одной? – спросил Эндрю. – Мне просто невмоготу сейчас идти домой к моей драконше. Мы крупно поцапались по поводу моего неразумного желания смотреть регби, когда по другому каналу шел повтор серий «Жителей Ист-Энда». Я имел неосторожность указать ей, что она уже просмотрела на этой неделе все эпизоды, но, очевидно, дело было не в этом. Она любит смотреть «Жителей Ист-Энда», когда у нее похмелье. Мне бы следовало уже об этом знать.
Конор рассмеялся, качая головой, а Эндрю оставил его и пошел к барной стойке. Сексуальная барменша ослепительно ему улыбалась, пока он заказывал напитки; всякий раз, как он приходил сюда, она была очень дружелюбна. Он обвел взглядом помещение: неудивительно, что ей было приятно его видеть, они с Конором были единственными посетителями моложе сорока пяти во всем пабе. И Лайла была права, это был стариковский паб, все сидели, склонясь над своими бокалами и газетами, и мало кто даже болтал друг с другом. Возможно, для них это тоже было место убежища от своих драконш.
О боже, он не мог поверить, что превратился в одного из тех мужчин, которые удирают в паб, спасаясь от женщины, которую выбрали себе в спутницы на всю жизнь. Не мог он превратиться в одного из тех зануд, что смотрят на женщину как на неизбежное зло, с которым иногда приходится мириться, потому что она доставляет пищу, секс и комфорт. Он не такой. Он не хочет быть таким. Эндрю забрал кружки, широко улыбнулся барменше и зашагал обратно к своему столику, полный решимости больше не стонать по поводу женщин.
– Расскажи мне о планах на Французский дом, – бодро сказал он, ставя перед Конором его пинту.
– А, хорошо. – Глаза Конора загорались всякий раз, когда упоминалось об этом доме и связанных с ним планах. – Да, как уже говорила Джен, мы раздумывали над тем, пригоден ли амбар в конструктивном отношении. И я не уверен, что пригоден, что мы сможем переделать его в студию, а также в дополнительное жилое пространство, на тот случай если бы нам захотелось туда поехать, когда ее отец будет жить в самом доме, понимаешь?
Он умолк. Можно было бы снести амбар и построить совершенно новую пристройку – мастерскую для него, рабочее место для Джен. Он хотел еще построить загон, потому что Джен всегда мечтала держать коз. Они могли бы даже переехать туда в следующем году, раньше, чем предполагалось, они могли бы пока не отправляться путешествовать. В конце концов, это было место, где они чувствовали себя счастливее всего.
Друзья просидели в пабе до закрытия. К моменту ухода они были в приподнятом настроении, смеясь над историями, которые уже рассказывали и слышали тысячу раз. Это были истории о некоторых моментах из их жизни в колледже, о летней поездке в Италию в конце первого курса, о том времени, когда они украли из душевой одежду и полотенце Дэна, заставив его пройтись по коридорам нагишом. Помахав барменше, они вышли на улицу. Их обдало холодным воздухом, и они сразу протрезвели настолько, что поняли, как они пьяны. Конор обнял Эндрю за плечи, и они поплелись по улицам к станции метро.
– Я тебе завтра позвоню, – сказал Эндрю, пока Конор рылся в кармане в поисках проездного билета. – Можем сходить опохмелиться, если хочешь.
– Да, это будет хорошо. – Конор нашел проездной и поднял взгляд на Эндрю. Глаза его были остекленевшими, их выражение нечитаемым. – Она мне солгала, Эндрю, – сказал он.
– Что?
– Джен. На той неделе, когда я ездил к Ронану, я тебе говорил. Когда у нас была большая ссора.
– Ну.
– Она мне солгала. Она сказала, что провела весь день одна, сказала, что просто бродила по улицам и ходила в кино. Но потом… это было через неделю или две… я искал свои водительские права, а в гостевой комнате лежали всякие бумаги, и я подумал, что права могут быть среди них. И там я нашел корешки от билетов на какой-то японский фильм в «Барбикане».
– Ведь она тебе сказала, что ходила в кино.
– Да, но там было два корешка. А мне она сказала, что ходила одна. А фильм был в восемь вечера. Она не сказала, в какое точно время она там была, но мне просто трудно поверить, что она бродила одна весь день, до восьми вечера.
– Ты уверен, что эти билеты от того дня?
– Уверен. Это было восьмого марта, в ту пятницу, что я улетел в Ирландию. И она не была с Лайлой, не была с Нат, и это не мог быть кто-то с работы, потому что в тот день она сказалась больной. И если бы она была с кем-то из них, она бы все равно мне сказала. Почему она сказала, что ходила одна, когда это не так?
Эндрю покачал головой. Он пытался придумать невинное объяснение, но у него ничего не получалось.
– Не знаю, дружище. Не знаю.
Он уныло отправился домой. Он был уверен, что существует невинное объяснение и единственная причина, по которой он не может его придумать, состоит в том, что голова его затуманена алкоголем. Джен не была лгуньей, она не была изменницей и обожала Конора, она никогда не сделает ничего, что причинило бы ему боль. Было не так много вещей на свете, в которые Эндрю непоколебимо верил, и одна из них – отношения Джен и Конора.
Когда он пришел домой, там были включены все лампы, а также телевизор. Лайла спала на диване, на полу стояли переполненная пепельница и полупустой бокал вина. Он навел порядок, выключил свет и телевизор, прикрыл ее одеялом, пошел в кухню и налил себе стакан воды. На кухонной стойке стояли две пустые винные бутылки. Он вернулся в гостиную и сел за маленький столик. Лайла лежала на боку, одна рука свисала с дивана, изящные пальцы почти касались пола. Даже в пьяной отключке и растрепанная, она была красива; длинные ресницы покоились на тонко очерченных скулах, медового цвета волосы разметались по подушке.
Но красота – это еще не все. Он уже не был больше влюблен в нее, не был уже некоторое время. Она вызывала в нем грустное и тревожное чувство. Тем не менее он не мог ее покинуть. Она то и дело грозилась от него уйти и когда-нибудь могла это сделать. Он и ждал этого дня, и страшился его. Он знал, что если они останутся вместе, то закончат тем, что станут презирать и ненавидеть друг друга, а это было бы последним делом. Но он беспокоился о том, что станется с ней, когда его больше не будет рядом, чтобы ее успокаивать, отвозить домой, собирать осколки. Он беспокоился о том, что она будет делать, когда станет свободна, свободна покинуть любой бар с любым мужчиной по своему выбору. Эндрю беспокоился, что Лайла может сделать не лучший выбор.
Но помимо этого он опасался, что конец отношений Эндрю и Лайлы станет началом конца их маленькой компании друзей. Когда ты в университете, ты думаешь, что это будет длиться вечно, тебе кажется невероятным, что настанет день, когда вы не будете постоянно видеть друг друга, не будете каждый день болтать друг с другом. Но меньше чем через год после выпуска Эндрю понял, как легко могло их разметать в разные стороны. Уже чувствовалось, что Дэн идет своей собственной дорогой; в последнее время они встречались все реже, у него, похоже, уже не было такой потребности видеться, как раньше. А если они с Лайлой разойдутся, тогда он не будет видеть и Нат. Если ей придется принять чью-то сторону, она примет сторону Лайлы. И тогда, мало-помалу, Нат уйдет из его жизни, а это пугало его больше, чем что-либо еще.
Лежащая на диване Лайла пошевельнулась.
– Дрю? – прохрипела она.
– Извини, не собирался тебя будить.
– Ты меня не разбудил. – Она смотрела на него снизу вверх и улыбалась. Ее зубы были в темно-красных пятнах от вина, было впечатление, что у нее кровь во рту. – Иди сюда, – сказала она, протягивая к нему руки. – Иди, ляг со мной.
– Пойдем в кровать, – сказал он, поднимаясь на ноги.
– Я не могу пошевельнуться, – простонала она. – Отнесешь меня? – Он поднял ее, и она обвила его руками за шею. Он чувствовал запах сигарет от ее дыхания и от ее волос. Он отнес ее в спальню, положил на кровать. Она, как была, в одежде, натянула на себя одеяло.
– Ты меня любишь, Дрю? – спросила она.
– Я люблю тебя, Лайла.
Глава тридцать шестая
Лайле стало нехорошо по дороге на работу. Ей пришлось выйти из поезда на станции «Энджел», и ее вырвало на платформе. Это было унизительно, вокруг шли люди, пялились, лица были искажены отвращением. Некоторые смеялись. Симпатичная женщина средних лет в черном костюме наклонилась рядом с ней, положила руку ей на спину и спросила: «Что с вами, голубушка? Вы беременны?» – и Лайла подумала: да, вот оно, это хороший предлог. Это менее неловко, чем блевать на публике по той причине, что закончила пить четыре часа назад.
– Думаю, да, – ответила она, принимая протянутую ей влажную салфетку.
– Бедняжка. Вам надо прямиком отправиться домой и лечь. Утренняя тошнота просто ужасна.
Лайла кивнула и храбро улыбнулась.
– О, мне нельзя. У меня важная встреча сегодня утром.
– Ваш начальник мужчина, да? – спросила женщина и, когда Лайла кивнула, сочувственно поцокала языком. – Тогда вы не дождетесь от него понимания.
Ей было нестерпимо снова садиться в поезд, поэтому она взяла такси, что означало, что она прибыла на место, опоздав на двадцать пять минут и став на двенадцать фунтов беднее, а она и так уже сильно превышала свой кредитный лимит. Все было так запущено, так чертовски запущено, что просто непонятно, как из этого выпутаться.
Она бросила сумку на свой стол, перекинула пальто через спинку стула, одернула юбку, последний раз проверила свое дыхание (она сжевала четыре палочки жевательной резинки) и побежала со всех ног в конференц-зал. Когда она толкнула дверь, все подняли на нее глаза.
– Мило с вашей стороны к нам присоединиться, – сказал босс.
– Извините, метро, – сверкнула она в него извиняющейся улыбкой и заняла свое место.