– Прости, – сказала она, но Нат протестующе подняла руки.
– Нет-нет. Я не собираюсь погружаться в прошлое. Нам хорошо сейчас. Нам всем хорошо сейчас. Так ведь?
– Надеюсь, что так.
– В любом случае атмосфера немного другая, чем в декабре.
Джен засмеялась.
– Трагедия и маленькие дети, – сказала она. – Вот что создает эту атмосферу. Трагедия сплачивает людей.
– Кроме тех случаев, когда она разбрасывает их в стороны, – заметила Нат.
– Это так глупо, правда? – сказала Джен. – Одна смерть вбила между нами клинья, другая – снова сплотила.
– Она еще не умерла, – грустно улыбнулась Нат, взяла Джен за руку, и вместе они снова вышли во двор, где продолжалась вечеринка.
Спустилась ночь, стало довольно прохладно. Они завернулись в одеяла и придвинулись ближе к костру. В своей переносной колыбельке тихонько посапывала Изабель, то распрямляя пальчики, то опять сжимая их в кулачки. Джен задавалась вопросом, можно ли видеть сны в возрасте десяти недель, и если да, то о чем? О маминой груди, наверное. О чем еще?
Лайла выпила больше шампанского, чем было желательно в сочетании с ее лекарствами. Ее речь сделалась невнятной, и было все труднее понимать, что она говорит. Зак сказал, что пора идти спать.
– Разве мы не можем лечь здесь? – спросила она его и, когда он сказал, что нет, велела ему отвалить. Она потребовала, чтобы ей дали послушать Марианну Фейтфулл, и, когда Дэн принес записи, она настояла на том, чтобы ей несколько раз поставили «Балладу о Люси Джордан». После того как она прослушала ее в третий раз, Зак поднялся.
– Пойдем спать, родная, – сказал он и легко, как ребенка, поднял ее на руки.
Пока он нес ее в дом, она декламировала стихи, перевирая Сильвию Плат.
– Искусство умирания, – провозгласила она. – Я делаю это так… исключительно… как там? Я делаю это исключительно хорошо. Иксключительно. Экс-ключительно. – Она запнулась на этом слове, Зак пытался ее утихомирить, и Лайла принялась хихикать. – Но я действительно делаю это иск-лю-чи-тельно хорошо. – Он уже нес ее вверх по ступеням, а до них все еще доносился ее голос. – Я умираю лучше, чем я жила, не так ли, милый?
После этого Натали отвела девочек спать, а Эндрю начал складывать одеяла и собирать бокалы.
– Нет-нет, оставь это, Эндрю, – сказал ему Дэн. – Это точно не твоя забота. Мы уберем все утром.
Они с Джен лежали на спине на ковриках, глядя на звезды.
– Ты делаешь хорошее дело, – сказала Джен.
– Что именно?
– То, что ты пригласил пожить Лайлу и Зака, что собрал нас всех в своем новом доме.
– Это не мой дом, – сказал он, легонько подталкивая ее локтем. – И в любом случае это не такое уж тяжелое испытание, – мягко добавил он. – Мне хорошо с ней здесь. Мне нравится, что она вернулась, понимаешь? Обстоятельства, бесспорно, трагические, но дух, которым она обладает… А Зак! – Дэн рассмеялся. – Господи, когда я познакомился с ним перед Рождеством, я думал, что он такой… пресный. Это только показывает, как хреново я разбираюсь в людях.
– Ну, я думаю, все мы грешим тем, что судим о книгах по обложке.
– Он такой сильный, и я имею в виду не только бицепсы. Он никогда не позволяет ей видеть себя сломленным, понимаешь? Я видел его таким после нескольких кружек пива, когда он уложил ее спать, но от нее он это скрывает. Он постоянно старается доставлять ей радость. – В голосе Дэна послышалась хриплость, и он засмеялся, чтобы это скрыть. – Это вызывает воодушевление.
Не отрывая глаз от звезд, Джен потянулась рукой к руке Дэна.
– Что будет с ним после, хотела бы я знать.
– Я даже не хочу думать об этом.
Некоторое время они лежали в молчании, бок о бок, держась за руки. Потом Дэн сказал:
– Я ей должен.
– Не поняла.
– Это не то, почему я пригласил ее сюда, но настала пора мне сделать что-то хорошее для Лайлы.
Джен выпустила руку Дэна и, опершись на локоть, заглянула в колыбельку. Изабель крепко спала. Она нежно коснулась ее лба, чтобы проверить, не холодно ли ей, но лобик был теплый.
– Я не думаю, что ты что-то кому-то должен, Дэн, – прошептала она. – И вообще, пора всем выбросить из головы эти мысли о расплате за то, что они совершили, тебе не кажется?
– Не-а, – сказал он, чуть тряхнув головой. – Ты не… ты даже не знаешь, что я сделал. – Он замолчал. Джен пребывала в нерешительности: то ли подстегнуть его, то ли оставить все как есть. – Я ее использовал, – сказал он. – После их с Эндрю разрыва она пришла пожить у меня… Я использовал ее слова. Я использовал ее поступки.
– В фильме?
– Угу. Это, может быть, и не так легко заметить, но Лайла заметила. Она знала. Я снимал с нее копии, когда она была в самом тяжелом, самом уязвимом состоянии. Это было гнусно. – Он приподнялся и оперся на руку, так что они оказались лицом друг к другу. – А сейчас, – продолжал он, – сейчас она хочет, чтобы я о ней написал. Она постоянно рассказывает мне все эти истории, говорит, что хочет, чтобы я ее обессмертил. Иногда она только шутит об этом, но иногда, мне кажется, она говорит серьезно. Она разглагольствует о том, какая она порочная женщина и как ее жизнь должна послужить поучительной историей.
Джен улыбнулась.
– Что ж, у нее есть о чем порассказать.
– Да, есть.
– И все мы были по-своему порочными, так ведь?
Он приблизил к ней лицо, теперь их разделял лишь дюйм или два.
– Так ли это? – произнес чей-то голос, они посмотрели вверх и увидели, что всего в нескольких футах стоит Эндрю и наблюдает за ними.
Письмо Дэна Джен, датированное 18 мая 1996 г., так и не отосланное.
Джен!
Я надеюсь, что ты чувствуешь себя лучше. Я беспокоюсь о тебе.
Я все еще о тебе беспокоюсь. Ты мне небезразлична. Это чертовски невыносимо, что я не могу больше с тобой разговаривать, одна ночь – и все кончено.
Я люблю тебя.
Я знаю, так же как и ты, что, даже если ты чувствовала то же, что и я, нам нельзя быть вместе, потому что это будет катастрофой для тебя и для меня. Я потеряю мою семью – потому что вы, друзья, являетесь для меня именно семьей, в моей жизни не было ничего более похожего на семью, чем вы. Поэтому я понимаю, что мы с тобой не можем быть вместе.
Но это меня убивает. Знаешь, что меня убивает? Это когда я смотрю на тебя, а ты не смотришь на меня в ответ, ты едва вообще меня замечаешь, отвергаешь меня.
Я люблю тебя.
Я не хочу, чтобы дело кончилось ненавистью к тебе.
Да, когда я болтал в твоем присутствии о других девушках, я пытался задеть твои чувства.
Удалось ли мне это? Задевает ли это тебя?
Ведь задевает, да?
Я люблю тебя.
Я найду кого-нибудь еще, найду обязательно.
Только перед этим я хочу услышать, как ты говоришь это, говоришь, что любила меня, даже если это длилось совсем недолго, я хочу, чтобы ты признала, что не всегда были только Джен и Конор, что однажды были также Джен и Дэн.
Я хочу, чтобы ты посмотрела мне в глаза и сказала, что я был достаточно хорошим для того, чтобы ты меня любила.
Я люблю тебя.
Глава сорок седьмая
В магазине в Драгиньяне Дэн заранее купил два велосипеда. Один для себя, другой – для гостей. И не какие-нибудь подержанные. Дорогие велосипеды. Эндрю нашел эту экстравагантность излишней, даже слегка раздражающей, по нему, это выглядело выпендрежем.
– Гостевой велосипед? – сказал он Натали. – Это нелепо.
– Не знаю, – пожала она плечами. – У него уйма денег, почему бы ему их не тратить? В любом случае ты любишь кататься на велосипеде. Теперь ты можешь этим заняться.
Через несколько дней после вечеринки Дэн предложил Эндрю поехать на велосипедах в Вильфранш.
– По телевизору будет матч по регби. Франция против Англии. Мы можем посмотреть его и попить пива, оставим девушек справляться самостоятельно некоторое время.
– Ты же не любишь спорт, – заметил Эндрю. – Ты никогда не любил спорт.
– Я могу смотреть регби за пивом, Эндрю. Спорт любишь ты, и это главное. Я подумал, что мы могли бы спуститься вниз и немного оттянуться.
Эндрю не мог понять, почему его раздражает явное старание Дэна делать то, что будет приятно ему, Эндрю, но это было так. Складывалось впечатление, что он слишком усердно старается быть жизнерадостным, панибратским, свойским парнем, это производило впечатление фальши. Это и было фальшью. Дэн никогда не был таким. Дэн не любил регби. Он любил художественные галереи и японские фильмы. Тем не менее Эндрю мог по крайней мере быть доволен, что тот вид развлечений, который предлагает Дэн, не требует разговоров. У Эндрю не было настроения разговаривать. В сущности, он не мог припомнить, когда в последний раз ему хотелось поговорить.
Они отправились примерно в полдень, в одну из знойных суббот, легко скатились с горы и мгновенно прибыли в деревенский бар. Пока они попивали пиво, Эндрю прикинул, что обратная поездка – вверх по горе, в разгар дневной жары, с пивом в животе – будет потяжелее. Дэн был весьма подтянут; пожалуй, он весил ненамного больше, чем в двадцать три года, ему, вероятно, это не составит труда. Эндрю вдруг понял, что задается подленьким вопросом, не в этом ли все дело. Не потому ли Дэн купил велосипеды и предложил посмотреть матч? Он заметил, что Зак приглашен не был. Зак без труда бы расправился с подъемом в гору. Зак без труда бы расправился с горными этапами «Тур де Франс». Эндрю не мог отделаться от чувства, что Дэн что-то старается ему сказать, более подтянутый, более богатый хозяин дома. И не просто какого-то дома, а Французского дома.
Они сидели на террасе; владелец бара повесил на одном ее конце плазменный экран.
– Ты не думаешь завести такую же штуку в доме? – спросил Эндрю.
– Какую? Плазму? Может быть, в амбаре. Только не в самом доме. Понимаешь, я хочу сохранить дом таким, какой он