тативное, магнетическое состояние. Он не знал, сколько времени просидел так – у него не было с собой ни часов, ни телефона, но, по-видимому, достаточно долго. Он почувствовал, как его кровь начинает остывать, какая-то часть гнева и чувства вины улетучилась. Осталось что-то похожее на грусть, смутное недовольство. И еще – ощущение собственной глупости, ощущение, что он был наивен, идеалистичен, хуже того – лицемерен. Он смотрел на всех через розовые очки, а потом их содрали, и теперь мир выглядел серым.
В конце концов он услышал приближающиеся шаги, и ему сделалось по-настоящему страшно, пожалуй, он все-таки ожидал увидеть призраков. Однако это была Нат, она пошла его искать.
– Я начала беспокоиться, – сказала она, тихонько садясь рядом с ним. – Джен сказала, что, возможно, я найду тебя здесь. Она не сказала почему. – Эндрю не мог заставить себя что-то объяснять, ему не хотелось ей говорить. – Ты думаешь о Лайле? – спросила Нат, беря его под руку и притягивая чуть теснее к себе.
– Нет, не то. – Он глубоко вздохнул. – Я думал о том, что мне следует отправиться домой с девочками в понедельник.
– Вот как.
Они планировали отослать детей на неделю к родителям Натали, а сами Эндрю и Нат должны были вернуться домой на следующей неделе, когда начнется школьный семестр. Но он не был уверен, что сможет хотя бы день вынести пребывание рядом с Джен и Дэном, не говоря уже о десяти днях.
– Я не уверен, что нам стоит отправлять их обратно одних, – сказал он, глядя прямо перед собой и избегая смотреть на жену. – Им здесь пришлось нелегко, ты не находишь? Я знаю, они отлично справились, со всеми общались и хорошо переносили здешнюю ситуацию с больной Лайлой и все такое, но, думаю, будет лучше, если я поеду с ними обратно, пусть побудут дома перед началом семестра.
– Ты, вероятно, прав. Поедем в понедельник. Я объясню Лайле, она поймет. Я всегда смогу приезжать на выходных, чтобы проводить с ней время.
– Нет, – сказал Эндрю, высвобождаясь от ее руки и поднимаясь на ноги. – Я не это имел в виду. Я имею в виду, что лучше мне повезти девочек домой. А ты оставайся здесь. Так будет лучше. – Он никогда не умел ей лгать, так почему бы не сказать правду? – Мне бы хотелось некоторое время побыть одному.
– Вот как. – Наступившее молчание растянулось, казалось, на несколько дней. – Ты имеешь в виду, некоторое время вдали от меня. – Она взглянула на него снизу большими зелеными молящими глазами.
– Да, – сказал он и увидел, как она вздрогнула, словно от боли, и это ударом ножа отозвалось в его груди. – Мне нужно некоторое время побыть вдали от тебя. – Он протянул руку, чтобы помочь ей встать, но она отмахнулась. Когда она поднималась на ноги, он увидел боль в ее лице. Они молча пошли обратно к дому.
Накануне отъезда он повел Лайлу на ленч. Они поехали в Динь-ле-Бен[33] и там, сидя в кафе, на пропитанной солнцем террасе с видом на реку Блеон, ели устриц. Лайла выпила три бокала шампанского и после ленча заявила, что ей хочется пройтись, так что они неторопливым шагом прогулялись вдоль реки. Она тяжело опиралась на его руку, останавливаясь через каждые десять шагов, чтобы отдышаться. Через несколько сотен ярдов они подошли к скамейке, где сели и стали смотреть, как мама-утка заботливо подгоняет своих утят с берега в воду.
Лайла положила голову на плечо Эндрю и вложила свою худую маленькую руку в его ладонь. Ее кожа была на ощупь сухой и бумажистой, как старый пергамент.
– Что происходит, Дрю? – спросила она его и, прежде чем он успел ответить, продолжала: – Не говори, что ничего, потому что я не дура. Твои дела с Нат совсем плохи, и так было с тех самых пор, как вы сюда приехали. А теперь ты уезжаешь раньше, без нее. И не думай, будто я не замечаю, что происходит у тебя с Джен – всякий раз, как она входит в комнату, ты выходишь. И всякий раз, как в комнату входит Дэн, твои челюсти напрягаются, а руки сжимаются в кулаки. Ты злишься на всех. На всех, кроме меня, что создает приятное разнообразие. – Она крепче прижалась к нему и закрыла глаза. – Но я не хочу, чтобы ты уехал в таком настроении, таким сердитым. Расскажи мне, пожалуйста, а?
И он выложил ей все. Свой иррациональный гнев из-за того, что Дэн купил дом, и гнев этот теперь выглядел совсем не иррациональным, потому что он оказался прав в отношении скрытых мотивов. Рассказал об истории с Джен, которая – он это понимал – совсем его не касалась, но он не мог ощущать ее иначе, чем как предательство его самого, не мог не чувствовать себя оскорбленным, взбешенным от имени Конора. И от своего собственного имени тоже, потому что чувствовал себя одураченным. Ведь получалось, что он провел все эти годы, заботясь о женщине, которая на самом деле не существовала. Лайла, широко раскрыв глаза, рассмеялась.
– Ты что, думал, Джен идеальна? Да брось ты, Эндрю.
– Ты знала?
– Нет. Черт, я не знала об этом. Я знала, что Дэн был малость одержим ею… Он постоянно о ней говорил – ты, вероятно, этого не помнишь, но после нашего с тобой разрыва я некоторое время жила у него.
– Я помню.
– Ну, он тогда постоянно разглагольствовал о ней, он говорил о ней все время. Впрочем, тогда это не казалось таким странным, мы все беспокоились о ней, и было очевидно, что он всегда чувствовал что-то по отношению к ней. Хотя я не думала, что это было взаимно. Я никогда не думала, что она может… ну, ты понимаешь. Я понимаю, почему ты потрясен, почему ты расстроен, я бы никогда не подумала, что Джен может сбиться с пути истинного. Но тем не менее. Она это сделала. Она совершила ошибку.
– Именно так она и сказала.
– И она права. Дрю, милый мой, ты знаешь, как я тебя люблю, но ты устанавливаешь невозможно высокие стандарты…
– Это она тоже сказала, – ответил Эндрю. – Но откровенно говоря, я не думаю, что это «невозможно высокий стандарт» – требовать от кого-то, чтобы он не изменял своему партнеру с одним из его близких друзей.
Лайла посмотрела на него с ленивой улыбкой, приподняв бровь.
– Со мной все было по-другому, Лайла.
– В самом деле? Лучше или хуже?
– Так сложились обстоятельства.
– Дрю. Обстоятельства есть всегда. И даже когда нет обстоятельств, разве ты никогда не совершал по-настоящему глупой ошибки?
– Тебе очень хорошо известно, что совершал.
– Ладно. Я тоже, как тебе хорошо известно. Я совершила их сотни. Может, тысячи. Так что действительно ли это так ужасно, то, что она сделала? Подумай, если бы не то, что случилось потом, если бы мы не потеряли его таким ужасным образом, мы все могли бы видеть вещи в несколько другом свете, правда? И, конечно же, Джен не знала, что это произойдет, верно? Только попытайся представить, насколько тяжелее это для нее.
Он посмотрел на нее, на ее клочковатые светлые волосы, на ее заострившиеся черты.
– Когда ты стала такой мудрой и рациональной? – спросил он.
– Надвигающийся конец, – сказала она с улыбкой, – дает человеку перспективу. – Она немного дрожала; он снял пиджак и накинул на нее.
– Хочешь, поедем домой?
– Нет, не хочу. Я хочу сидеть здесь с тобой, на солнышке, пока мы все это не разберем. На самом деле я бы с удовольствием сидела здесь, на солнышке, вечно, если бы была такая возможность.
Он почувствовал, как на глазах у него закипают горячие слезы. Сморгнув их, он притянул ее к себе и поцеловал в макушку.
– Самое главное во всем этом, Эндрю, это что Конор ничего не знал.
– Она не была уверена насчет этого…
– Но мы бы знали, если бы он знал, согласись? Начать с того, что он бы отделал Дэна по первое число. И он бы сказал тебе. Разве ты не помнишь, – спросила она, снова открывая глаза и глядя на него, – в день аварии, когда мы были в пабе и они целовались на стоянке, я крикнула Джен, чтобы она поторопилась? Помнишь это? Они бы не вели себя так, он бы не целовал ее так… – Лайла была права. Конечно, она была права. Конор не знал. Он не мог знать. – Так что она разочаровала и разозлила тебя, но не его. Он умер, думая, что она любит его точно так же, как всегда любила. И даже если она любила его меньше – а мы не знаем, так это или нет, – но даже если не любила, это не имеет значения. Значение имеет только то, что он знал.
– Значит, – сказал он, откидываясь на спинку скамьи и подставляя лицо солнцу, – не имеет значения, что ты делаешь, а имеет значение только то, застукали тебя или нет? Это ты хочешь сказать?
– Именно это я хочу сказать.
Она шутила, но в ее словах была логика, особая логика, свойственная Лайле. Значение имело только то, что Конор, заканчивая жизнь, не чувствовал, что потерял Джен.
– В любом случае, – сказала Лайла, и голос ее начал немного замедляться, а язык – слегка заплетаться, – все это дело второстепенное. Ты уладишь дела с Джен и Дэном, и даже если не уладишь, это не конец света. Но вот то, что у тебя с Нат, – это серьезно. Вот это действительно имеет значение.
Они посидели так еще немного, пока она не уснула. Эндрю подхватил ее на руки и отнес в машину; она не проснулась вплоть до того момента, когда Зак на руках вынес ее из машины.
Именно Зак спустился за Эндрю в тот же день поздно вечером.
– Она зовет тебя, – сказал он.
В ее комнате было темно, она освещалась только падающим из окна серебряным светом луны. Лайла полулежала на подложенных подушках, укрытая одеялами и покрывалами.
– Не зажигай свет, – прошептала она, когда он вошел в комнату, – у меня болит голова.
– Лайла, – мягко сказал он, – мы можем поговорить утром, перед моим отъездом.
– Нет, – прошептала она. – Нет-нет. Я могу не проснуться.
– Лайла…
– Я не имею в виду, что я умру, идиот. Я просто хочу сказать, что иногда мне требуется целая вечность, чтобы раскачаться утром, а тебе надо ехать рано, а я не хочу оставлять дела как они есть. Я хочу, чтобы ты сказал мне, как дальше будешь с Натали.
Голова его упала на грудь.
– Не знаю. Что-то сломалось… Я… мы что-то сломали. Мы с ней, я имею в виду, не мы с тобой. Мы что-то сломали, и я не знаю… не знаю, есть ли у меня силы это починить. Я чувствую себя так, словно больше не могу бороться. Я всегда все скреплял, удерживал от распада, понимаешь? Я не уверен, что способен на это теперь.