Джен оставалась безмолвной, она продолжала разрушать свой педикюр.
– Так в чем же тогда дело? – спросила Натали. – Если дело не в практических вопросах и ты испытываешь к нему какие-то чувства, тогда…
Джен бросила на нее взгляд, лицо ее было мрачно.
– Есть вещи, которых ты не знаешь. Которых никто не знает, – сказала она.
– Звучит зловеще, – сказала Лайла. – Но если ты говоришь о том, что было у вас с Дэном, Эндрю мне рассказал. А я рассказала Нат. Так что все мы знаем об этом. То есть мы не знаем подробностей… но не думаю, что нам надо их знать…
Натали, заметив выражение лица Джен, сказала:
– Ты не обязана говорить нам, если не хочешь.
– Она хочет, – сказала Лайла.
– Лайла!
– Если не сейчас, то когда? Скажи мне, это может помочь.
– Я забеременела. – Джен выпалила это так громко, что все они подскочили. – Извините, – прошептала она. – Я забеременела.
– Ты имеешь в виду до Изабель? – спросила Лайла.
– Ясное дело, – сказала Натали, взглядом останавливая Лайлу.
– Да. – Джен положила подбородок на колени и закрыла глаза. – В девяносто шестом. За несколько месяцев до аварии. Я сделала аборт. Конор об этом не знал.
– О! – выдохнула Натали.
Лайла некоторое время молчала, потом сказала:
– И все? Я не понимаю. То есть я понимаю, что это не очень симпатично и все такое, но каким образом это влияет на тебя сейчас, как это влияет на тебя и?..
– Я не знаю, – сказала Джен. Она подняла на них глаза, сгорая от стыда. – Это звучит как самая отвратительная вещь на свете, самая ужасная, чудовищная вещь…
– Нет, Джен, это не так.
– Я не знала, кто был отец. Черт подери, Лайла, конечно, это звучит ужасно, это звучит так, словно меня должны показывать в шоу Джереми Кайла.
Лайла рассмеялась.
– Тебе далеко до шоу Джереми Кайла, голубка, ведь отцом твоего ребенка не был ни твой брат, ни твой кузен. Ты спала с двумя мужчинами, к обоим из которых питала чувства и по крайней мере в одного, а возможно, и в обоих, была влюблена. Вряд ли это тема для большого скандала.
Натали немного подвинулась назад, так что все трое могли сидеть лицом друг к другу, в крохотном замкнутом кругу.
– Джен, почему ты ничего нам не сказала? Мы могли бы тебе помочь.
– Нат, ты пришла бы в ужас. Я сама пришла в ужас. Мне было стыдно. – Она глубоко вздохнула. – И, честно говоря, я даже не позволяла себе думать об этом. Я узнала о беременности, записалась к врачу и как можно скорее все проделала. Я даже не давала себе возможности лишний раз подумать об этом, потому что это было невыносимо. Но сейчас… Вы же знаете, как Дэн относится к семье, что он думает о своем детстве, о том, как был лишен семьи? И когда я думаю о своей совместной жизни с ним… смогу ли я пойти на это, ничего ему не рассказав? Я имею в виду, что рассказать ему об этом было бы ошибкой, это было бы ужасно, потому что тогда он будет знать, что был лишен того ребенка, или по крайней мере будет задаваться таким вопросом. Но если не рассказывать, то как начинать совместную жизнь с обмана?
В ее речь вмешалась Лайла.
– Не смей ему говорить. – Голос ее прозвучал почти угрожающе. – Никогда ему не говори. Ничего, абсолютно ничего хорошего не может из этого выйти.
На солнце набежало облачко, на несколько секунд сделалось прохладно, затем тень ушла, и опять стало тепло. Джен снова заговорила:
– Я так давно хотела вам рассказать. Не потому, что хотела, чтобы вы все узнали о моем отвратительном поведении, а потому, что это могло бы помочь всем понять, что произошло после, почему я сбежала.
– Ты не должна была объяснять… – начала было Натали, но ее перебила Лайла:
– Нат, дай ей сказать. – Джен улыбнулась ей и взяла за руку.
– Я ведь думала, – сказала она, бросая еще один взволнованный взгляд на Лайлу, – что еще будет время искупить свою вину. Вину перед Конором. Загладить то, что я сделала, пусть даже… пусть даже он не знал об этом. Я подумала, что будет свадьба, ребенок. Другой ребенок. А потом ничего этого не было. Все ушло. Та жизнь, которая, я думала, меня ждет, просто отменилась. – Она перевела дух и обхватила лицо руками, как делают женщины, когда стараются не плакать. – Это одна причина, и она уже достаточно скверная, но самое худшее, то, чего я никак не могла пережить, это как небрежно я к этому отнеслась, как беспечно. За несколько месяцев до его смерти я предала его и избавилась от его ребенка, как от какого-то пустяка. Я относилась к тому, что имела, как к чему-то несущественному. К такому, что можно заменить. Как будто бы его, Конора, можно было заменить. – Она так сильно сжимала руку Лайлы, что той было больно. – Долгие годы я не могла себе этого простить. Я чувствовала, что заслужила все то, что получила, что я заслужила свое одиночество, свое наказание. А сейчас я постоянно думаю, что было бы, если бы я осталась, если бы не сбежала? Может быть, все было бы по-другому, может быть, я могла бы…
– Могла бы что? Удержать нас всех вместе? – Лайла покачала головой. – Нет, ты не могла бы, Джен. Ты думаешь, что, если бы ты была рядом, Эндрю и Нат не полюбили бы друг друга, или Дэн не снял бы свой фильм, или не произошел бы миллион других вещей, которые нас разделили? Нам было двадцать с чем-то, ради всего святого. Редко кто остается в дружеских отношениях с людьми, которых любил в двадцать лет. И если остается, значит, очень повезло. Откровенно говоря, я думаю, это чудо, что мы все разговариваем друг с другом.
Они молча посидели минуту-другую, затем Лайла нарушила молчание:
– Помни, что я тебе сказала, Джен. Не смей говорить Дэну о ребенке. И Эндрю тоже не говори. Для них это иначе, они не поймут. И Дэн будет считать это потерей, неважно, что ты не знаешь, чей это был ребенок, и неважно, что, даже если ребенок был его, он, вероятно, не захотел бы его в двадцать четыре года. Ты не обязана быть честной во всем, когда находишься в отношениях, Джен. Если правда – это единственное, что удерживает тебя, выбрось ее из головы.
…Джен пошла поплавать, Нат пошла купить всем мороженого, Лайла задремала на солнышке, наблюдая, как пятна оранжевого и вспышки пурпурного чертят узоры в темноте. Затем последовала вспышка слепящего, мучительного белого.
Она проснулась как будто с похмелья, голова болела, руки тряслись, на периферии зрения колыхались белые линии. Она попросила свое мороженое.
– Я его съела, – робко ответила Нат. – Ты спала три четверти часа. Хочешь, я схожу и куплю еще?
– Просто воды было бы неплохо.
Нат вручила ей бутылку. Глотать было больно; уж не подхватила ли она инфекцию или, может, просто уснула с открытым ртом?
– Джен все еще плавает?
– Нет, она пошла прогуляться на другой конец пляжа. Думаю, пошла поискать, где бы пообедать. Ты хочешь есть?
– Не особенно, – сказала Лайла. Мысль о том, чтобы встать и дойти до ресторана, вызывала в ней усталость. Черт, даже мысль о том, чтобы пережевывать пищу, вызывала в ней усталость. Если бы можно было остаться здесь, на солнышке, это было бы хорошо.
– Сядь, посиди со мной, Нат, – попросила она.
Натали придвинула свой шезлонг так, чтобы они сидели бок о бок. Лайла прильнула к ней и прошептала:
– Ты должна уладить это, Нат. Свое расхождение с Эндрю. Ты должна его уладить.
– Мы уладим, Лайло. – Натали похлопала Лайлу по руке. – Не беспокойся о нас.
– Не надо этой снисходительности, Натали, – огрызнулась Лайла, отдергивая руку. – Я говорю серьезно.
– Я знаю. Я знаю. Я сделаю… я ведь не могу обещать, верно? Но я сделаю все, что в моих силах.
– Этого недостаточно. Ты должна мне обещать. Ты должна уладить это ради меня.
– Лайла, не расстраивайся. Все будет хорошо. Мы не собираемся разводиться. Довольна? Ничего плохого не случится. Нам просто надо проработать некоторые вещи и надо найти способ это сделать, мы должны найти на это время. Это, видишь ли, не так-то просто, когда он много работает, а я занимаюсь девочками, и всегда так много дел дома.
– Не надо. Не говори так, не заявляй, что у вас нет времени это уладить, уладить самую важную вещь в вашей жизни.
– О’кей. Ты права. – У Натали был взволнованный вид; она пристально вглядывалась в лицо Лайлы. – Лайла, ты не хочешь идти?
Лайла покачала головой, отпила еще глоток воды из бутылки. Она чувствовала, как будто песок у нее под ногами движется, а горизонт опрокидывается. Качать головой не стоило, ей следовало об этом помнить.
– Я должна тебе кое-что сказать, – прошептала она.
– Что именно, Лайло?
– О той ночи, в декабре, в гостинице.
– Не надо, Лайло. Все в порядке.
– Я хочу рассказать тебе…
– Я не хочу этого знать. – Натали протестующе подняла руку.
– Ты никогда не была его наказанием, – сказала Лайла.
– Что?
– Я сказала, ты никогда не была его наказанием. – Она отпила воды и посмотрела вдаль, на море. Горизонт встал на место. Натали стояла и рылась в корзинке, пытаясь что-то найти. Что именно? Что ей там нужно? Лайла должна была что-то сказать, она никак не могла вспомнить, что именно.
– Вот оно, – сказала Нат, укутывая одеялом плечи Лайлы.
Вот оно, теперь она вспомнила. Одеяло на ее плечах. Только тогда она была перед камином, а не на пляже.
– Я не скажу, что ничего не случилось, – сказала Лайла, – потому что это было бы неправдой.
– О, Лайла. Пожалуйста, не рассказывай мне.
– Я пыталась, – хрипло прокаркала Лайла, игнорируя мольбы Натали, – его соблазнить. – Она издала звук, полусмех-полукашель. – Я знаю, что я омерзительна. Омерзительна.
– Нет, Лайла…
– Да. Я так злилась на тебя, так злилась, Нат. – Натали сидела рядом с ней, они держались за руки. – Это был такой бурный день. А потом снежная буря, я шла сквозь метель, я так замерзла, мне было так страшно. – Она поднесла пальцы Натали к губам и поцеловала их. – Это была не просто озлобленность. Я вспомнила, как сильно я его любила. Вспомнила, как много он когда-то для меня значил.