– Пожалуйста, прошу тебя, не говори больше ничего. Я чувствую себя ужасно из-за того, что случилось, я тогда просто повел себя бездумно, это был такой ужасный день…
– Я все это знаю, и я знаю, почему она это сделала и почему ты это сделал. Дело не в этом. Я рассказываю тебе не поэтому. Она говорила со мной, рассказывала обо всем, что происходило здесь с тобой, Натали, Джен и Дэном. Я просто… – Он запнулся, чуть качнул головой, посмотрел на Эндрю и улыбнулся ему слабой, грустной улыбкой. – Для нее это кое-что значило, та ночь, что вы провели вместе…
Эндрю опустил голову, он не помнил, когда еще был так пристыжен. А затем Зак протянул руку и коснулся его плеча, и стыд усугубился.
– Для нее это было хорошо, – сказал Зак. – Это… дало ей что-то, чего не мог дать я, какое-то утешение. Помогло залечить очень старую рану, такую, о которой я даже не знал, такую, с которой я бы никогда ей не помог. И я рад тому, что произошло, в самом деле рад. Я не вру, Эндрю, – сказал он, а Эндрю стоял перед ним, безвольный, безмолвный, ошеломленный глубиной его великодушия. Единственное, что имело для него значение, это Лайла. – Я рад, что ты любил ее. Я рад, что она узнала это в конце концов.
Под конец голова Зака упала на грудь, плечи затряслись.
– Что мне теперь делать? – спросил он. – Что мне делать?
Эндрю постарался, как мог, обхватить рукой громадные плечи Зака и прижал его к себе – так, как прижимают испуганного ребенка. Он ожидал сопротивления, но его не последовало. Так он сидел, обнимая Зака, этого большого нежного мужчину, с которым обошелся нечестно.
– Я не знаю, – сказал наконец Эндрю. – Я не знаю, что тебе делать. Но ты можешь приезжать сюда. Ты всегда можешь приезжать сюда. Когда тебе станет плохо, приезжай сюда.
Эндрю лучше многих понимал, как важно иметь какое-то место, куда можно прийти, даже если это не место погребения. Кладбище в Ирландии, где был похоронен Конор, покрытое пышной зеленью и усеянное торжественными плитами из серого камня, было красивым и безмятежным, но не трогало Эндрю, не побуждало его почувствовать себя ближе к старому другу. Для этого ему надо было приехать сюда, во Французский дом. Тем не менее он иногда наведывался на то кладбище; он был там совсем недавно, после того, как уехал из Франции, после озлобления на Джен и Дэна, после размолвки с Натали. Ему надо было куда-то прийти.
У Конора не было для него ответов, но Мэгги, мать Конора, знала что сказать. Он, конечно, не мог поведать ей, в чем суть проблемы, но выдал секрет, что его брак, впервые за все время, перестал быть тем раем, каким был раньше.
– Ты помнишь, Эндрю, как я когда-то давно говорила тебе, чтобы ты нашел кого-то, кто бы тебя ценил? Помнишь это? У меня теперь нехорошо на душе, потому что я никогда особенно не любила ту блондинку, а теперь, когда она нездорова, я чувствую себя настоящей старой ведьмой, но ничего не поделаешь. Когда вы приехали ко мне в гости сразу после рождения ваших девочек, помнишь, ты и Натали – что ж, я увидела вас тогда и подумала, что все идеально. «Он поступил точно так, как я ему велела».
Эндрю улыбнулся. Это было так похоже на Мэгги – ставить себе в заслугу то, что не имело к ней абсолютно никакого отношения. Она постоянно заявляла, что Конор никогда не стал бы таким хорошим регбистом, если бы не ее стряпня.
– Я не знаю, что происходит, но я знаю, что дело не в отсутствии уважения. И она дорожит тобой. А ты теперь достаточно взрослый… что это я говорю? Ты уже давно достаточно взрослый, чтобы понимать, что ваши отношения не поддаются замене. Ты не относишься к любви беспечно. У тебя не просто брак, а партнерство. Партнерство. Мне доставляло счастье видеть это столько лет, и мне разобьет сердце – разобьет сердце! – если я увижу, как ты теперь отбрасываешь это прочь. А ты ведь не захочешь разбить сердце старой женщине? – Она налила ему еще одну чашку чая, а затем вдруг забрала ее, прежде чем он успел отпить. Скрывшись в кухне, она вернулась с бутылкой «Бушмилса» и двумя стаканами. – Я скажу тебе, что меня печалит, Эндрю. Это то, что Дженнифер так и не нашла такого партнерства, как у тебя. А теперь она одна с ребенком. Ужасно, не правда ли? Эта красивая девушка, одна поднимающая ребенка, – это так неправильно. Мой сын бы этого не хотел.
По пути обратно в Англию Эндрю сочинял письма Джен и Дэну, в которых просил прощения за то, что им наговорил. Он был тупым идиотом, как кто-то однажды сказал, и хуже того – ханжой и дураком. Он не отослал эти письма. Он не написал Натали; невозможно было сказать в письме то, что ему нужно было сказать, не было способа заделать брешь между ними, если только она не стоит перед ним собственной персоной.
Он постоянно думал о том, что сказала Лайла в тот вечер, перед тем, как он покинул Францию, когда он сидел в темноте на ее постели. Она была немногословна, но предположила, что проблема была не в них обоих: Эндрю и Натали, она была в нем. Его потребность загладить вину заставляла Натали чувствовать себя ужасно, как будто она была ценой, которую надо заплатить. Но ведь она не всегда так себя чувствовала. Тогда бы они не были счастливы, а ведь они были, долгое время. Но, кто знает, может быть, это ощущение приходило к ней время от времени, может быть, это было нечто, с чем она жила, не высказываясь об этом или, во всяком случае, не высказываясь до поры до времени. Поразительно, с чем мы можем жить, когда настроимся на это, будь то боль, или чувство вины, или призраки, или подозрение, что тот человек, за которым ты замужем, не любит тебя так, как ты хотела бы.
Он понял, что должен снова найти себя, найти способ жить без чувства вины и призраков прошлого, тогда, может быть, она увидит, как он ее любит. Он купил билет на самолет во Францию: он полетит в следующие выходные, он поговорит с Нат. В голове его все выстроилось по порядку, и этим порядком он, как ни странно, был обязан Лайле. Он спокойно занимался повседневными делами, отвозил девочек в школу, работал, спал. А затем он получил сообщение от Натали с просьбой приезжать как можно быстрее и понял, что в выходные будет слишком поздно.
Он был в ужасе, что может не успеть, не только не успеет попрощаться с Лайлой, но не успеет быть там ради Нат, что в конечном счете ей придется пройти это в одиночку и он снова ее подведет. Но он успел. Он успел и привез с собой Зака, так что по крайней мере что-то сделал правильно.
Эндрю молча довел Зака до дома. Свет как раз начал меркнуть, и ему показалось, что впервые с момента своего возвращения он уловил в ветерке прохладу, тончайший привкус дождя. Он нашел Натали перед домом, она сидела в гамаке, поджав под себя ноги, с идеально прямой спиной, и смотрела вдаль, на долину. Увидев его, она улыбнулась.
– Прошу тебя, приходи на ночь в дом, Нат, – сказал он. – Ночевки в гамаке не для твоей спины. И в любом случае, думаю, пойдет дождь.
Натали посмотрела на идеально чистое небо, затем – опять на него, склонила голову набок.
– Ты так думаешь?
– Пожалуйста, Нат. – Он сел рядом с ней.
– Хорошо, – сказала она и чуть улыбнулась. – Так или иначе, сейчас ее уже больше нет. Вчера она еще была тут, я это чувствовала. Но теперь она ушла.
Эндрю ничего не сказал, он просто улыбнулся ей, прикоснулся к ее лицу. Это было не похоже на нее, так говорить; она не верила в духов или в загробную жизнь, она была сугубо рациональна. Но никогда не знаешь, как будешь чувствовать, когда потеряешь навсегда кого-то, кого потерять невыносимо.
– Как ты себя чувствуешь? – нахмурила брови Натали. Она подалась ближе к нему и обхватила его руку. Гамак мягко покачивался из стороны в сторону. – Ты выглядишь усталым.
– Все в порядке. Я просто думал о… практических вопросах, – солгал он. – Послезавтра мне надо уезжать. Я хочу, Нат, чтобы ты поехала со мной. Я хочу, чтобы ты теперь поехала домой.
– Конечно, – сказала она, как если бы тут никогда не существовало никакого вопроса, как если бы она напрочь забыла о том, как ужасно он обошелся с ней, когда уезжал в прошлый раз. – Конечно, я вернусь с тобой. Я не видела девочек три недели.
Он чуть вздрогнул, не очень-то поняв, что она имеет в виду. Она возвращается ради девочек или ради него?
– Я жду не дождусь возвращения домой, – сказала она. – Просто не могу дождаться, – и улыбнулась ему, глядя зелеными глазами из-под полуопущенных ресниц. Тогда он понял, что это не только ради девочек, это и ради него тоже, и у него замерло сердце.
Натали в ту ночь легла в доме, она крепко спала у него под боком. Эндрю опять лежал без сна, слушая звуки дома и звуки ночи. Он слышал, как Джен ходит в соседней комнате, успокаивая ребенка. Слышал какие-то приглушенные крики вдалеке, странные, призрачные звуки, которые вызывали в нем иррациональный страх. Натали ни разу не пошевельнулась.
Когда же он заснул, сон его был прерывистым, и проснулся он, рывком очнувшись от страшного сна, которого не мог вспомнить. Но Натали по-прежнему спала. Он выскользнул из постели и прокрался вниз. В гостиной Джен возилась с Изабель. У него возникла вспышка дежавю – так это было похоже на тот день, когда они с Джен поссорились, когда Джен рассказала ему про Дэна.
– Привет, – негромко сказал он, и обе они обернулись и посмотрели на него – две пары огромных карих глаз на бледных, обескровленных, несчастных лицах. – Плохая ночь?
Джен кивнула.
– Что-нибудь принести? – спросил он.
Она покачала головой.
Он все равно приготовил ей чай, принес и сел в кресло напротив. С момента его приезда они по-настоящему не разговаривали, во всяком случае, не разговаривали ни о чем, кроме Лайлы. Не до того было. Возможно, сейчас, зяблым ранним утром, когда не было никого, кроме них и малышки, он мог бы извиниться перед ней, сказать, что был не прав, категоричен, недобр, был ханжой. Но он не мог найти слов, поэтому они сидели молча, и только недовольное хныканье Изабель нарушало тишину.
– Это тяжелее, чем ожидаешь, да? – сказала наконец Джен. – Дети, я имею в виду. А у вас было сразу двое. Ума не приложу, как вы справлялись.