— Я в порядке, — возражаю я.
— Вы уже и так перерабатываете, — повторяет главный медик. — Медсестры и врачи за всем приглядят.
***
Я давно начал проводить все свои перерывы на заднем дворике. Даже обед туда приношу. Здесь есть небольшой клочок, засаженный деревцами и цветами, которые уже начинают чахнуть, потому что за ними некому ухаживать. Но, по крайней мере, когда я нахожусь здесь, то знаю точно — день сейчас или ночь.
И еще я надеюсь, что, проводя все время в одном и том же месте, имею больше шансов встретить Лей. Тогда мы могли бы поболтать о работе и о своих наблюдениях.
Сначала я думаю, что мне не повезло — ее нет во дворике. Но, когда я уже приканчиваю свой обед, дверь отворяется и выходит Лей.
— Кэрроу, — приветствует она с радостью в голосе. Должно быть, она тоже искала меня, это приятно осознавать. Она улыбается и жестом показывает на людей, заполнивших двор. — Это место уже многим приглянулось.
Она права. Я насчитываю, по крайней мере, тринадцать человек, пригревшихся на солнце. — Я хотел пообщаться с тобой, — говорю я. — Кое-что интересное произошло в последней партии прибывших пациентов.
— Что там случилось? — спрашивает она.
— У одного больного обнаружили обширную форму сыпи.
— Как это выглядит?
Я описываю Лей характер повреждений и слова вирусолога. Но у меня очень плохо получается объяснить ей, что значит селективное давление. Она все же улавливает суть. — Итак, возможно ли, что само лекарство стало причиной мутации?
— Может, это и правда мутация, — говорю я. — Но ни у одного другого больного не наблюдается подобной сыпи. Хотя, вполне возможно, что прошло совсем немного времени, и симптомы еще не проявились.
— Мне бы очень хотелось увидеть их, — говорит она. Сначала я думаю, что она имеет в виду пациентов, но замечаю ее жест в том направлении, где должны виднеться горы, если бы стены не загораживали их. — Меня всегда удивляло, почему людям, жившим далеко от гор, ничего о них не рассказывали. Сейчас я догадываюсь, почему.
— Я никогда не скучал по ним, — откликаюсь я. В Ории у нас был только Холм, и меня это никогда не заботило. Меня больше привлекали небольшие места — лужайка перед зданием школы, яркая синева плавательного бассейна. И еще мне нравились кленовые деревья, пока их совсем не спилили. Мне хочется создать заново все эти прекрасные вещи, теперь, когда Общество пало.
— Мое имя — Ксандер, — неожиданно говорю я Лей, и удивляю нас обоих. — Кажется, я никогда не говорил тебе его.
— А я Ниа, — отвечает она.
— Очень приятно, — говорю я. Так оно и есть, хотя мы не будем нарушать протокол и обращаться друг к другу по именам во время работы.
— Что мне нравится в нем больше всего, — резко меняет она и тон, и тему разговора, — так это то, что он никогда не боится. Кроме того случая, когда он влюбился в меня. Но и тогда он не отступил.
На то, чтобы дать правильный ответ, у меня уходит чуть больше времени, чем обычно. Но Лей не дает мне и рта раскрыть.
— А что тебе нравится в ней? — спрашивает она. — В твоей Паре?
— Все, — отвечаю я. — Абсолютно. — Мои руки безвольно повисают. И снова я не могу подобрать слова для ответа. Это чувство так непривычно, и я не могу понять, почему мне так сложно говорить о Кассии.
Мне кажется, что Лей огорчает мое немногословие, но нет. — Я тебя понимаю, — она согласно кивает.
Мое время вышло, и перерыв закончился. — Мне нужно возвращаться, — говорю я. — Самое время осмотреть пациентов.
— Все это для тебя так естественно, не правда ли? — говорит Лей.
— О чем ты? — не понимаю я.
— Заботиться о людях, — Она снова смотрит в направлении гор.
— Где ты жил прошлым летом? — интересуется она. — Тебя тогда уже направили в Камас?
— Нет. — Тогда я еще был дома, в Ории, и пытался влюбить в себя Кассию. Как же давно это было. — А что?
— Ты напоминаешь мне один вид рыбок, которые приплывают в нашу реку на летний сезон, — объясняет она.
Я смеюсь. — Это хорошо или плохо?
Она улыбается, но все равно выглядит грустной. — Они приплывают с моря всеми возможными путями.
— Это звучит невероятно, — удивляюсь я.
— Да, но это правда. И во время своего путешествия они полностью меняются. Когда эти рыбы живут в океане, они голубые с серебристыми спинками. Но, приплывая в здешние воды, они приобретают дико-пестрый окрас — становятся ярко-красными с зелеными головами.
Я не совсем понимаю, как все это связано со мной.
Она пытается объяснить. — Я хочу сказать, что ты нашел правильный путь в жизни. Ты был рожден, чтобы помогать людям, и ты всегда найдешь способ сделать это, неважно, где будешь находиться. Как эти красные нерки[3], рожденные, чтобы находить свой путь из океана к дому.
— Спасибо тебе, — говорю я.
Одно мгновение я думаю о том, чтобы все ей рассказать, включая и то, на что я пошел, чтобы добыть синие таблетки. Но останавливаю себя. — Мне пора возвращаться на работу, — говорю я Лей, выплескиваю остатки воды из своей фляжки на розы, растущие у скамьи, и направляюсь к двери.
***
Я пробираюсь по задворкам домов в Кленовом городке, вдоль колеи для доставки еды. У меня в голове раздается тихий скрип тележек, хотя время позднее, и пищу уже не развозят. Когда я прохожу мимо дома Кассии, мне хочется протянуть руку и дотронуться до ставней, или постучать в окно, но я, конечно, не делаю этого.
Я приближаюсь к городской площади, где расположены парки отдыха, и не успеваю даже удивиться, как передо мной появляется архивист. — Мы сейчас рядом с бассейном, — говорит он.
— Я знаю. — Это место находится в окрестностях моего дома, и я точно знаю, куда пришел. Прямо перед нами вырисовывается острый белый край вышки для прыжков в воду. Наше перешептывание во влажном ночном воздухе звучит подобно стрекоту крыльев саранчи.
Он стремительно перемахивает через забор, и я следую за ним. Я уже хочу сказать, что «Бассейн закрыт. Нам нельзя быть здесь», но, очевидно, что мы уже внутри.
У подножья вышки нас ожидает группа людей. — Все, что тебе нужно сделать, — это взять у них кровь, — сообщает мне архивист.
— Зачем, — спрашиваю я, холодея.
— Мы собираем образцы тканей для сохранения, — объясняет архивист. — Мы сами хотим этим управлять. Ты ведь знал об этом.
— Я думал, мы возьмем образцы обычным путем, — говорю я. — Ватными тампонами, а не иглами. Вам ведь нужно совсем немного ткани.
— Этот способ лучше, — отвечает архивист.
— Вы не крадете у нас, в отличие от Общества, — обращается ко мне одна из женщин, ее голос тих и спокоен. — Вы берете нашу кровь и возвращаете обратно, — она вытягивает свою руку. — Я готова.
Архивист передает мне кейс. Открыв его, я вижу стерильные пробирки и упакованные в пластик шприцы. — Начинай, — говорит он мне. — Уговор есть уговор. Когда ты закончишь, таблетки будут у тебя. Больше тебе ничего не нужно знать.
Он прав. Я даже не стараюсь понять сложную систему сделок и комиссий. И уж конечно я не хочу знать, какую цену заплатили эти люди, чтобы оказаться здесь. Одобрена ли эта сделка другими архивистами, или этот человек ведет торговлю за их спинами?
Во что я ввязался? Ведь я даже не подозревал, что черный рынок крови будет платой за синие таблетки.
— Вы рискуете быть пойманными, — говорю я.
— Нет. Все будет нормально.
— Пожалуйста, — просит женщина. — Мне нужно возвращаться домой.
Я надеваю перчатки и готовлю шприц. Все это время она стоит с закрытыми глазами. Я ввожу иглу в вену у сгиба локтя. Женщина испуганно вскрикивает. — Я почти закончил, — успокаиваю ее. — Потерпите. — Я вытягиваю шприц и разглядываю. Ее кровь темная.
— Спасибо, — говорит женщина. Архивист протягивает ей кусочек ваты, которой она зажимает внутреннюю сторону руки.
Как только я заканчиваю свою работу, архивист дает мне синие таблетки. А затем обращается к людям: — Через неделю приходите снова, и приводите своих детей. Вы ведь хотите быть уверены, что их образцы тоже сохранятся?
— Я не приду через неделю, — сообщаю я архивисту.
— Почему нет? — спрашивает он. — Ты оказываешь им услугу.
— Нет. Наука еще не дошла до того, чтобы возвращать людей к жизни.
Если бы было по-другому, размышляю я, уверен, люди уже использовали бы такую возможность. Например, Патрик и Аида Маркхем. Если бы существовал способ вернуть их сына, они бы им воспользовались.
Уже дома, при помощи небольшого скальпеля, украденного из медцентра, я совершаю уникальную для меня операцию: очень аккуратно разрезаю таблетки, скручиваю кусочки бумаги и заталкиваю их внутрь. Затем держу упаковку над сжигателем мусора, чтобы снова склеить таблетки.
Это занятие занимает у меня почти всю ночь, а утром я подскакиваю от криков, потому что офицеры увозят Кая. И совсем скоро после этого уезжает Кассия, и, благодаря мне, у нее есть при себе запас синих таблеток.
***
Я возвращаюсь в свое крыло проверить пациентов. — Есть какие-нибудь необычные реакции на лекарство? — спрашиваю я.
Медсестра качает головой. — Нет. У пятерых реакция благоприятная. А остальные, включая больного с сыпью, пока без изменений. Конечно, прошло совсем мало времени. — Ей нет нужды разъяснять то, что мы оба и так знаем: обычно к этому времени уже появляется хоть какая-то реакция. Так что дела плохи.
— У кого-нибудь еще появилась сыпь?
— Мы не осматривали их со времени прибытия, — отвечает она. — Прошло меньше получаса.
— Давайте сделаем это сейчас, — предлагаю я.
Мы осторожно переворачиваем одного пациента. Ничего. Другого — ничего.
Но у третьей пациентки сыпь выскочила по всему телу. Пятна еще не такие красные, как у первого больного, но эта реакция, безусловно, нетипична.