Впоследствии Неемия оказался в Шин Бет и служил в охране Бен-Гуриона. Его товарищи и начальники заметили, что он был хладнокровным и лишенным моральных переживаний по поводу убийства любого человека, который наносил вред евреям.
«Неемия просыпался по утрам с ножом, зажатым в зубах», – вспоминал один из его сослуживцев[405].
Меири входил в состав отряда «Птицы», совместного оперативного подразделения, сформированного «Моссадом» и Шин Бет. Он принимал участие в похищении Александра Исраэли, служившего в военно-морской разведке и пытавшегося продать израильские секреты, а также в компании по ликвидации и запугиванию нацистских ученых, создававших ракеты для Насера. Позже он был переведен в «Кесарию» и приписан к отряду, который составил ядро «Кидона». Эйтан Хабер, один из самых известных израильских журналистов, некоторое время работавший шефом аппарата у Ицхака Рабина, рассказывал, что однажды он укорил Замира за включение Меири в состав «Кидона». Это было аморально, сказал Хабер, «эксплуатировать ужасы холокоста для того, чтобы создавать живую машину для убийства»[406].
Однако пребывание в отряде «Кидон» не создало для Меири никаких проблем, и никакого раскаяния за то, что он совершил в составе этого подразделения, Неемия не испытывал. В течение многих лет люди, знавшие о его тайной жизни, спрашивали Меири, не преследуют ли его тени людей, которых он убил, или не мучают ли его по ночам кошмары. «По ночам мне снится моя семья[407], – обычно отвечал Меири. – Мне снится долина смерти там, неподалеку от Демблина в Польше; мне снятся Muselmänner (изможденные больные заключенные) в лагерях смерти. Это то, что меня беспокоит. У меня не возникало проблем ни с кем из тех, кого я убил. Каждый из них заслужил пулю в грудь и две – в голову».
Меири был одним из тех, кто застрелил Цвайтера в Риме[408]. Через две недели была выслежена еще одна цель: Махмуд Хамшари, предположительно второй человек в «Черном сентябре».
В «Моссаде» его обвиняли в заговоре по использованию международной авиапочты для внедрения бомб, приводимых в действие барометрическими взрывателями, на самолеты, летающие из Европы в Израиль[409]. Одна из таких бомб взорвалась вскоре после вылета в Вену рейса из Франкфурта, однако в том случае пилоты смогли осуществить экстренную посадку. Командир корабля авиакомпании Swissair, следовавшего рейсом 330 из Цюриха в Гонконг с промежуточной посадкой в Тель-Авиве, тоже попытался экстренно сесть после того, как в грузовом отсеке взорвалась бомба, но самолет упал в лесу. Все 47 пассажиров и членов экипажа погибли. В «Моссаде» считали также, что Хамшари имел отношение к неудавшейся попытке покушения на Бен-Гуриона во время его визита в Данию в 1969 году и что квартира террориста в Париже служила арсеналом «Черного сентября».
Оперативники «Кидона», следившие за Хамшари в Париже, установили, что значительную часть дня он проводит дома с женой и грудной дочерью, а в остальное время встречается с различными людьми, по большей части в оживленных местах города.
То, что Хамшари часто находился в окружении невинных людей, представляло большую проблему, к которой Голда Меир была весьма чувствительна. Она пригласила Харари к себе домой и предложила ему чашку кофе[410]. «Майк, – сказала она, – надо сделать так, чтобы ни один волос не упал с головы французов. Ни один волос. Ты понимаешь меня?»
Несмотря на возникшее у Меир желание ликвидировать людей в Европе, она прекрасно сознавала, что при этом должны быть соблюдены некоторые условия. К тому же она по-прежнему испытывала дискомфорт от бремени единоличной ответственности за вынесение людям смертных приговоров. Всегда, когда Замир просил ее подписать «красную бумагу», как назывался приказ о ликвидации из-за цвета бумаги, на котором он печатался, она созывала группу избранных членов своего кабинета для его обсуждения, в том числе министра по делам религий Зераха Вархафтига[411], который благословлял каждую операцию специальной клерикальной печатью согласия.
Таким образом, получалось, что убить Хамшари можно было только тогда, когда он находился у себя дома один. Меири и Роми подготовили оперативный план, по которому требовалось привлечение еще одного подразделения – вразрез с обычной практикой «Кесарии», которая, как правило, действовала как независимое подразделение внутри «Моссада».
3 декабря команда из «Кешета» («Радуга» на иврите, новое название «Колосса», подразделения, отвечавшего за тайные проникновения) проникла в квартиру Хамшари[412] и сделала десятки фотографий, в основном его рабочего места. Эти фотографии были отправлены в Израиль и изучены Яаковом Рехави из оперативно-технического подразделения «Моссада». Он обратил внимание, что телефон Хамшари стоял на мраморной подставке. Рехави и его подчиненные сделали такую же подставку и начинили ее взрывчаткой.
7 декабря человек, который представился Карлом, итальянским журналистом, но был на самом деле оперативником «Кидона», позвонил Хамшари и договорился с ним об интервью на следующий день в близлежащем кафе. В то время, когда Хамшари был на этом интервью, бригада «Радуги» еще раз проникла в его квартиру и поменяла мраморную подставку под телефоном. Вскоре после того, как Хамшари вернулся домой, зазвонил его телефон. «Это месье Хамшари?» – спросил голос в трубке. После того как прозвучал положительный ответ, на удаленном контрольном пункте была нажата кнопка, и мраморная подставка взорвалась. Хамшари был «почти разрезан пополам»[413] мраморными осколками, как рассказывал Курц, принимавший участие в операции. Через несколько недель Хамшари умер в парижском госпитале.
Сотрудники «Моссада» и АМАН, координировавшие «целевые» убийства, уделяли много времени размышлениям над этическими аспектами каждого из них. Было важно, чтобы они воспринимались как морально оправданные хотя бы самими исполнителями. Даже спустя сорок лет Харари и его оперативники говорили о глубоком убеждении в правомерности целей и средств своих действий. «В “Кесарии” не было прирожденных убийц[414]. Это были нормальные люди, как мы с вами, – говорил мне Харари. – Если бы они не оказались в “Кесарии”, вы не нашли бы их работающими наемными убийцами в криминальном мире. Мои воины в “Кесарии” выполняли миссию ради государства. Они знали, что кто-то должен умереть, потому что он убивал евреев, так что они делали это по убеждению. Ни у одного из них не возникало сомнений в том, следует это осуществлять или нет; у них не было даже малейших колебаний».
Шеф «Моссада» также понимал, насколько важна для разведки поддержка Голды Меир[415]. Он знал, как работает ее мозг, поэтому всегда на встречи с ней брал с собой одного-двух оперативников из «Кидона». Один из них обязательно говорил о том, как важно для них, что их командующий, Голда Меир, была «человеком с высокими моральными ценностями, с правильными суждениями». Благодаря этому, продолжал оперативник, «исполнители не испытывают дискомфорта в своих действиях, даже если временами у кого-то и возникают вопросы».
Голда Меир светилась счастьем. «Я сидела лицом к лицу с ними, – говорила она после очередной встречи с воинами “Кесарии”, – полная восхищения их мужеством, самообладанием, исполнительностью и знаниями. Они находятся прямо в пасти у врага… Я не могла найти слова, чтобы выразить, как мы должны благодарить судьбу за то, что у нас есть такие люди»[416].
Несмотря на взаимное восхищение и общую убежденность в моральности осуществляемых акций, существовал ряд вопросов относительно мотивов «целевых» убийств после Мюнхена, а также касательно того, всегда ли выбирались адекватные цели.
«Что касается некоторых арабов, которых мы убили в тот период, мы не знали, почему их ликвидируем, и они тоже не знали, почему были убиты, – рассказывал один из офицеров “Кесарии”. – Цвайтер не имел никакого отношения к убийству спортсменов, за исключением, пожалуй, того, что их самолет пролетел над Римом по пути в Мюнхен»[417].
Один из руководителей «Моссада», который изучал досье на Цвайтера, через много лет признался, что «это была ужасная ошибка»[418]. Палестинцы долго настаивали на том, что Цвайтер был интеллектуалом-миротворцем, который ненавидел насилие[419]. (Правда, такие же заявления они делали в отношении практически всех, кто пал жертвами «Кидона» в тот период.)
Однако для некоторых это ничего не значило[420]. «Давайте вспомним о том, что он (Цвайтер) был представителем ООП в Риме, и насчет этого разногласий нет, – говорил офицер военной разведки АМАН, который был связан с определением целей для акций “Моссада”. – Мы воспринимали организацию как единое целое и никогда не соглашались с разделением людей на тех, кто имеет отношение к политике, и тех, кто занимается террором. ФАТХ была террористической организацией, которая убивала евреев. Любой, кто состоял членом такой организации, должен был понимать, что является законной целью».
Действительно, в ретроспективе трудно определить, было ли убийство Цвайтера ошибкой, или являлось частью того подхода, который имел и сегодня еще имеет в израильских спецслужбах сторонников: каждый член террористической организации, даже если по своим функциям прямо не связан с терроризмом, является законной целью.