Внешняя политика шаха основывалась на тесных политических, военных и дипломатических связях с Соединенными Штатами[960]. Он установил также близкие отношения с Израилем в области разведки[961]. Это послужило тому, что Иран получал большое количество оружия и военного оборудования от еврейского государства в обмен на нефть и деньги. Шах позволил израильтянам организовать с иранской территории ряд важных операций против арабских государств.
Однако у Лубрани и Мерхава были серьезные основания для беспокойства. Хотя связи Ирана с США и Израилем оставались такими же прочными, как и раньше, власть шаха внутри страны зашаталась. С каждым днем демонстрации против него становились все более массовыми, а протестные движения различных групп населения – торговцев, коммунистов, праворадикалов и исламистов – всё сильнее. Белый дом, который до сих пор закрывал глаза на нарушение шахским режимом прав человека, при либеральном президенте Джимми Картере начал выражать свое недовольство в связи с использованием силы против протестующих, что даже заставило шаха отказаться от применения для разгона демонстраций армии.
Несмотря на эти события, иранская королевская семья и руководство страны не ограничили роскошный образ жизни. Вскоре после приземления на острове Киш Лубрани и Мерхав убедились в этом. Остров был любимой резиденцией шаха, центром управления государством в течение большей части года. «Это была эксклюзивная площадка для развлечений верхушки страны, – рассказывал Мерхав. – Повсюду присутствовали свидетельства безумной ужасающей коррупции и разложения. Мы были шокированы культом наслаждений и излишеств, который там царил».
Оба израильтянина прибыли на Киш для того, чтобы встретиться с шахом и его советниками и оценить устойчивость режима перед лицом растущей угрозы со стороны оппозиции. Их беспокойство подогревалось тем обстоятельством, что экстремистские шиитские элементы, составлявшие главную силу протестующих, установили связи со своими братьями по вере в Ливане и стали проходить боевую подготовку в лагерях, организованных для них Ясиром Арафатом. «Эта комбинация, – говорил Мерхав, – воспринимавшаяся как главная сила, действующая против нас, – ООП Арафата в Ливане и шиитские экстремисты, – казалась нам тогда существенной потенциальной угрозой»[962].
Самым видным лидером клерикальной оппозиции был Рухолла Хомейни, носивший наследственный титул sayyid, или «владыка», который использовался только потомками пророка Мухаммеда, и получивший высший шиитский религиозный ранг «великий аятолла». В своем родном городе Хомейн будущий революционер еще молодым человеком был известен как прекрасный теолог, хорошо знавший ислам, но лишенный харизматичности оратор. После некоторого периода затворничества он вышел из своей кельи убежденный в том, что его посетил ангел-макрибун Джабраил, божий посланец, который сказал Хомейни, что Аллах предназначает его для великих свершений[963].
Для того чтобы выполнить свою миссию, Хомейни преобразился. Оставил использовавшуюся им до тех пор сложную манеру высказываний и стал говорить очень просто, не выходя за пределы словарного запаса в 2000 слов и повторяя отдельные фразы по многу раз, пока они не приобретали форму магических заклинаний. Одной из любимых его фраз такого типа была «Ислам – вот решение для всего». Он начал изображать мир как борьбу между добром и злом. Зло должно быть выкорчевано и уничтожено. Эту обязанность должно выполнить добро, которое является одновременно и судьей, и палачом. Последователи Хомейни среди бедных считали его очень убедительным.
Позднее Хомейни трансформировал шиитский ислам так, чтобы он соответствовал той роли лидера, которую аятолла придумал для себя[964]. Он разрушил фундаментальное разделение светской и духовной власти, в основном превалировавшее в исламских империях, и объявил, что нет более необходимости в короле, одобряемом религиозными авторитетами. Правительство само должно находиться в руках этих авторитетов. Все монархии и другие режимы в исламском мире, которые не были выраженно клерикальными – президенты Египта и Сирии, король Саудовской Аравии и шах Ирана, – были нелегитимными и должны были быть сменены. «Ислам – вот решение для всего», – провозгласил Хомейни.
Отношение Хомейни к мученичеству тоже подразумевало подготовку им почвы для принятия всей полноты власти. Он объяснил своим последователям, что высшей властью в руках государства была власть казнить своих подданных. Уберите эту власть, заменив смерть желаемым вознаграждением, – и государство останется бессильным. «Пожалуйста, убивайте нас, – писал и заявлял Хомейни, – потому что мы тоже будем убивать вас!»[965] Позднее он будет заставлять убитые горем семьи мучеников и их соседей праздновать смерти их сынов в священной войне Ирана.
Следующим шагом Хомейни было разрушение самого важного элемента шиитской теологии. Он разрешил верующим – и даже побуждал их к этому – называть себя «имамом», термином, который в шиитской традиции более всего близок к иудейско-христианской концепции Мессии, чей приход возвестит конец света.
В 1963 году, вскоре после формулирования своей новой доктрины, Хомейни начал открытую кампанию против шаха из города Кума, самого священного для шиитов места Ирана. Шах не стал обострять ситуацию убийством аятоллы, и потому последний был просто выслан. Хомейни нашел убежище сначала в Турции, потом в Ираке и, наконец, во Франции.
Проповеди, которые он там произносил, привлекали все больше учеников[966]. В 1970-х годах, даже в изгнании, Хомейни превратился в самого влиятельного оппонента шаха. К тому времени, когда Лубрани и Мерхав прилетели на Киш, Хомейни наводнил Иран примерно 600 000 аудиокассет с записями своих проповедей. В мечетях и на рынках, в сельских районах и в горах, окружающих Тегеран, на базарах и (потихоньку) даже в правительственных кабинетах многие миллионы людей слушали зажигательные речи фанатичного мусульманского проповедника с каменным лицом.
Они могли услышать пассажи наподобие «этот презренный шах, этот еврейский шпион, эта американская змея, чья голова должна быть разбита камнем» или «шах говорит, что он дает людям свободу. Послушай меня, ты, надутая жаба! Кто ты такой, чтобы даровать свободу? Свободу дарует только Аллах. Свободу дает закон, свободу дает конституция. Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что даруешь свободу? Что дает тебе право вообще даровать что бы то ни было? Кем ты себя воображаешь?»[967].
Распространение кассет Хомейни было, разумеется, замечено всевидящим оком САВАК, шахской секретной полиции[968]. Руководители организации испрашивали разрешения шаха на разгром центров их дистрибуции. Однако на этот запрос последовал отказ из-за давления президента Картера, требовавшего избежать нарушения прав человека, а также слабости и нерешительности, которые испытывал шах в связи с лечением от рака. Лубрани и Мерхав ничего не знали о шахской болезни, которая являлась строго охраняемым секретом.
Аудиенции удостоился только Лубрани[969]. Шах тепло приветствовал его, но посол быстро понял, что разговор ни к чему не приведет. Лубрани покинул величественный, покрытый золотом кабинет в грустном настроении. «Шах оторван от реальности и пребывает в своем почти иллюзорном мире, – рассказывал посол Мерхаву. – Он окружен льстецами, которые не сообщают ему правду о ситуации в стране». Встречи Мерхава с руководителями иранских спецслужб привели его к таким же заключениям.
Вскоре после поездки на Киш оба чиновника послали предупреждение израильским структурам, отвечающим за вопросы безопасности: власть шаха разваливается. Сильная коалиция, сложившаяся из светской и клерикальной оппозиций шаху, наряду с невиданной коррупцией власти и непониманием монархом событий, происходящих в реальном мире, вели к скорому падению династии Пехлеви.
Однако к предупреждениям Лубрани и Мерхава не прислушались. В Министерстве иностранных дел, «Моссаде» – и в ЦРУ тоже – чиновники были убеждены, что Мерхав и Лубрани ошибаются, что власть шаха прочна и что Иран навсегда останется союзником Соединенных Штатов и Израиля[970].
Это была грубая ошибка. Из своего последнего убежища в Париже Хомейни отдал приказ на массовые протесты, в которых участвовали сначала тысячи, потом десятки, а затем и сотни тысяч человек в городах по всему Ирану.
16 января шах, больной и обессиленный, решил, что без американской поддержки ему лучше собраться и уехать. Он взял с собой коробочку с несколькими горстями иранской земли и вместе со своей женой и немногими помощниками улетел в Египет.
На следующий день гражданский премьер-министр, которого шах назначил управлять страной, Шапур Бахтияр, обратился к новому резиденту «Моссада» в Тегеране Элиэзеру Цафриру с прямой просьбой: не мог бы «Моссад» убить Хомейни в парижском пригороде, в котором он сейчас живет?[971] Директор разведки, Ицхак Хофи, созвал совещание высшего руководства «Моссада» в его штаб-квартире на бульваре царя Саула в Тель-Авиве.
Выгоды для Израиля были очевидными: САВАК будет глубоко обязан Израилю за эту услугу. Более того, вполне возможно, что атака на Хомейни могла бы поменять ход истории и не дать аятолле, который ясно выражал свое отношение к Израилю и евреям, захватить власть в Иране. Участники совещания обсуждали несколько моментов: был ли план оперативно выполнимым? Действительно ли аятолла представляет такую большую угрозу? Если да, то готов ли Израил