При этих словах сер Николо возмутился:
— Разве ты не знаешь, Барбара, что он должен мне пятьсот золотых скудо и что расписка — единственный его залог?
— Ваша правда, — сказала служанка, — Значит, придется вам оставаться без сердца.
— Но не буду ли я испытывать этого неудобства? — спросил скупой.
— Боюсь, что будете, — отвечала Барбара.
После долгих пререканий сер Николо согласился принять аптекаря.
Барбара побежала за ним и рассказала ему о случившемся. Он уже кое-что знал об этом, ибо видел, как его кот Плутон удирал из лавки колбасника Лотто Галенди с воловьим сердцем в зубах, а Лотто, нагнав его, воткнул ему в зад шпиговальную иглу. Продолжая держать в зубах сердце, кот подпрыгнул от испуга и боли на высоту шести футов, прямо в окно сера Николо. Из рассказа своей подруги маэстро Дзеноне без труда понял, что упрямый и хищный Плутон расстался со своей добычей лишь на дне сундука, чтобы вцепиться зубами в нос противника.
Захватив с собой баночку с мазью и маленькие щипчики, маэстро Дзеноне отправился к серу Николо, который при виде его вновь обрел силы и закричал:
— Не подходите! Не нужно! Я чувствую, что мое сердце возвращается ко мне. Оно уже начинает биться. Я слышу, как оно бьется.
Барбара постаралась разуверить его:
— То, что бьется сейчас у вас в груди, мессер Николо, это совсем не сердце (оно в сундуке); это волнение.
Аптекарь подтвердил ее слова:
— Это волнение, мессер Николо Беккино, это не сердце, это волнение.
Сер Николо дал себя убедить и позволил своему должнику подойти поближе. Он даже согласился раскрыть по требованию Дзеноне одежду и обнажить грудь.
Аптекарь долго ощупывал ее и наконец сказал:
— Вот здесь оно было, мессер Николо. Здесь было как бы его естественное и законное жилище. В промежутке между вашим пятым и шестым ребром можно было заметить легкое колебание кожи в знак его благодетельного присутствия.
— А теперь разве не заметно? — спросил сер Николо.
— Ни тени, — отвечал Дзеноне. — Колебания не заметно, потому что нет более сердца. Ваше сердце, мессер Николо, находилось в вашей груди, как птица в клетке. Теперь клетка пуста. Пощупайте решетку — то есть ребра.
И Дзеноне добавил, вздыхая:
— Тело без сердца — это клетка без птицы, мельница без жернова, монастырь без колокола, лампа без фитиля, песочница без песка, кошелек без денег, колокол без языка, арфа без струн, орган без труб.
— Не можете ли вы поставить его на место, сосед? — спросил сер Николо жалобным голосом.
— Охотно, — ответил аптекарь. — Готов прозакладывать душу, что это мне удастся. Но это обойдется мне в пятьсот золотых скудо — на сердечный порошок. Я как раз дал вам расписку на эту сумму. Вам достаточно только вернуть ее мне, и больше это вам ничего не будет стоить, разве лишь какое-нибудь скудо, чтобы я выпил за ваше здоровье.
Сер Николо отказался от предложенной сделки, крича, что его грабят и что он отлично проживет и без сердца.
— Я убедился на опыте, — сказал он, — что множество вещей, которые считаются необходимыми, совсем не являются таковыми, и, обходясь без них, видишь, что они были излишними.
Но, ощущая большую слабость, которую он приписывал отсутствию сердца, он предложил своему исцелителю пятьдесят скудо.
Маэстро Дзеноне стал божиться, что при такой цене ему пришлось бы еще и свои деньги доложить…
Тут скупому пришло в голову другое средство.
— Как я глуп, что хочу воспользоваться вашими услугами, сосед! — воскликнул он. — Святой поставит мне сердце на место, не спрашивая за это денег. Завтра же пойду к фра Антонио.
— Конечно, он ничего не потребует от вас для себя, — возразила Барбара. — Но он заставит вас сжечь все ваши векселя. Этого он требует от всех заимодавцев, прежде чем выслушать их.
Долго еще спорил сер Николо. Наконец он заключил сделку с аптекарем. Маэстро Дзеноне получил обратно свою расписку и поставил на место сердце скупого. Он произвел это с помощью мази, в полной темноте, произнося магические слова.
Как только сер Николо Беккино заснул в своей постели с сердцем в груди, его служанка Барбара побежала в аптеку к маэстро Дзеноне Минуто, который отблагодарил ее должным и ощутимым образом. Плутон взирал на них, спокойный и невозмутимый. Маэстро Дзеноне сказал ему:
— Всякий знает, что ты дьявол, а между тем здесь ты помог совершиться чуду, возвещенному Святым. Над этим стоит поразмыслить. Что до меня, то я уверен, что в конце концов господь бог и кое-кто другой помирятся. Но пока об этом лучше не говорить.
ШТУРМ
(11 декабря 1602 года)
Герцог Карл-Эммануил потерял Бюже, Бресс, округ Же — словом, все свои земли, где говорили по-французски, кроме Савойи. Оттесненный в горы, он больше не помышлял расширить свои владения за счет Прованса и Дофине, но все еще надеялся прибрать к рукам Женеву. Распространялся ли на эту республику мирный договор 1598 года, который Франция и Испания заключили между собой в Вервене? Король Французский, верный друг женевцев, отвечал утвердительно. Король же Испанский, тесть Карла-Эммануила, хранил молчание, из чего герцог Савойский заключил, что Женеву, к тому же державшуюся протестантства, он вправе почесть неприятельским государством.
Этот город не был ни слишком велик, ни слишком богат, ни слишком надежно укреплен, хотя его местоположение на берегу озера было весьма выгодным. В нем едва насчитывалось двенадцать тысяч жителей и не стояло иноземного гарнизона. Окруженный рвами и стенами с тремя хорошо защищенными воротами, он охранялся горожанами и обитателями предместий, по большей части торговцами-суконщиками, людьми простыми и горячо преданными своему городу и своей вере. В истории П. Матьё[479] говорится: «Этот город больше всего желает сохранить свободу. Исконная ненависть большинства его жителей к герцогу укоренилась в них так прочно, что, если бы тот, осадив Женеву, довел горожан до крайности, они, подобно карфагенянам, предпочли бы погибнуть[480] под развалинами ими самими подожженных жилищ, но не сдаться».
Наместником герцога Савойского «в его землях по сю сторону гор» был некий сеньор д'Альбиньи из Дофине, старый лигер, покинувший Францию после вступления на престол короля Генриха[481]. Этот вельможа жестоко ненавидел женевцев, хотя порою заискивал перед ними, чтобы ввести их в заблуждение насчет своих замыслов. Но это ему удавалось плохо. Весной 1600 года членам городского совета стало известно, что сеньор д'Альбиньи собирает войско в Савойе, и они, предосторожности ради, приказали осмотреть опускные решетки ворот, валы и бойницы. В декабре месяце 1602 года совет получил еще более надежные известия о замышляемом на город нападении. Однако как раз в эти дни герцог Карл-Эммануил прислал к женевцам президента де Шамбери, дабы уверениями в дружбе усыпить их осторожность. А тем временем сеньор д'Альбиньи готовил давно задуманный удар.
Одиннадцатого декабря, в субботний день, он стянул свои отряды к маленькой крепости Бонн и в шесть часов пополудни выступил на Женеву. Как известно, ночь с 11 на 12 декабря — самая длинная в году. Поэтому было уже темным-темно.
В войске д'Альбиньи, состоявшем из перебежчиков-французов, бывших лигеров, испанцев и итальянцев, насчитывалось тысячи две человек. В голове колонны шла вооруженная до зубов рота телохранителей сеньора д'Альбиньи. За ней следовал полк барона де ла Валь д'Изер и четыре эскадрона кавалерии. Помощником сеньора д'Альбиньи был комендант Боннского замка, пикардиец по имени Брюнолье или Бриньоле. Говорят, что перед выступлением он соборовался, а многие даже слышали, как он клялся умереть, если не ворвется в Женеву.
Войска шли медленно, потому что солдаты несли на себе тяжелое осадное снаряжение: топоры, кувалды, фашины для переправы через рвы и штурмовые лестницы. Эти лестницы, выкрашенные в черный цвет, оканчивались снизу шипами, которые втыкают в землю, а сверху — железными крючьями, которыми зацепляют за стену. Каждая из них состояла из нескольких частей, вставлявшихся одна в другую, что позволяло по мере необходимости то удлинять лестницу, то укорачивать ее.
Савойцы уводили с собой всех встречных крестьян, чтобы те не могли поднять в Женеве тревогу. Когда солдаты подошли к Шампе, им почудилось, что они видят на небе пламя и столбы дыма. Они струхнули, но герцогские астрологи, сопровождавшие войско, поспешили их уверить, что эти знамения предвещают победу.
Отряды шли по извилистому берегу Арвы под прикрытием росшего вдоль нее леса; шум воды заглушал бряцание оружия. У самой реки дорогу им перебежал вспугнутый заяц. Ряды смешались, — то ли потому, что многим из солдат захотелось его изловить, то ли потому, что встреча с зайцем считается дурным предзнаменованием.
После шестичасового перехода войско приблизилось к Женеве. На расстоянии пяти-шести сот шагов от рва головные шеренги заметили ряды кольев, на которые ткачи, забив их в землю, натягивают веревки для сушки сукна. Савойцы, приняв эти колья за сошки аркебуз, решили, что попали в засаду; они круто повернули назад и смяли своих же соратников. Наконец, распознав ошибку, они снова двинулись вперед и берегом Роны дошли до луга Пленпале, подступавшего к самым городским стенам. Здесь колонна остановилась. Главные силы савойцев расположились на лугу, а капитан Брюнолье с самыми отчаянными из солдат, числом около трехсот, приблизился к контрэскарпу между воротами Менял и Новыми воротами. Сделал он это отнюдь не наугад. Ему уже приходилось раньше разведывать по ночам подступы к городу; тогда-то он и обнаружил, что в этом месте стены не охранялись. Итак, в сопровождении своих офицеров и солдат он спустился в ров. Несколько уток, вспугнутые их шагами, поднялись в воздух, оглушительно крича и отчаянно хлопая крыльями. Эта встреча по вполне понятным причинам не могла пробудить в савойцах воспоминание о гусях, спасших Рим; тем не менее они испугались, что эти пернатые своим криком привлекут внимание часовых, и на мгновение замерли. Однако, видя, что в городе по-прежнему царит тишина, савойцы забросали ров фашинами и перебрались через него. Затем они установили три лестницы. Чтобы уговорить солдат лезть на валы, Брюнолье объявил, что не раз по ночам бросал здесь камнями в стену, но никого на ней не видел. В подтверждение своих слов он тут же повторил этот опыт. Люди герцога устремились к лестницам, но, добравшись до верхних ступенек, опять встревожились, ибо оказалось, что на стене их никто не ожидает. А их уверяли, чтобы поддержать в них мужество, что в городе они встретят друзей. В эту минуту у капитана по имени де Сонна пошла кровь носом; к тому же кусок песчаника, оторвавшийся от стены, попал ему в грудь, оглушил его и принудил повернуть назад, вследствие чего пришлось спускаться и всем, кто следовал за ним.