И. С.) — туры насыпали; дано Игнатию Максимову 10 д., насыпали тур опчей ото всее сотни; дано от дела от топора 3 д.; точен топор, дано 1 д.; Нехорошему Иванову 10 д. за то, что он стоял у туров, как тур насыпали под городам»[1445].
«Эта сухая, чисто деловая запись», по верному замечанию Г. Н. Бибикова, документально подтверждает «красочные и всегда казавшиеся чуть-чуть легендарными показания литературных источников»[1446]. «Расходная память» Матвея Дирина подтверждает свидетельства источников как о технике строительства «заплота» на Упе (использование для запруды мешков с землей), так и об организации работ по постройке плотины. Как мы видели, «Карамзинский Хронограф» указывает, что «делали плотину всеми ратными с окладов». То же отмечается и в разрядах, сохранивших запись о том, что «збирали со всех людей да[то]шных людей и делали заплоту и Тулу потопили»[1447].
Запись книг Иосифо-Волоколамского монастыря демонстрирует перед нами непосредственных участников строительства «заплота» в лице монастырских «даточных» людей. Упоминание в записи о насыпании «опчего тура» «ото всее сотни» указывает на то, что строительство отдельных сооружений плотины[1448] или возведение ее участков было закреплено за войсковыми подразделениями («сотнями»), в составе которых находились «даточные» люди[1449].
Значение записей приходо-расходных книг Иосифо-Волоколамского монастыря не исчерпывается, однако, лишь подтверждением и конкретизацией данных, известных из других источников. «Память» Матвея Дирина дает возможность установить время начала постройки плотины на Упе, датируя это событие временем до 4 августа 1607 г. Таким образом, на строительство и ввод в действие плотины на Упе ушло свыше двух месяцев.
В источниках имеется очень немного данных относительно того, что можно было бы назвать внутренней историей осажденной Тулы.
Между тем Тула, несомненно, жила очень интенсивной жизнью. Достаточно напомнить сообщение «Карамзинского Хронографа» о том, что «из Тулы вылоски были на все стороны на всякой день по трижды и по четырежде», чтобы признать, что такая активная оборона предполагала наличие очень решительного и твердого руководства действиями «тульских сидельцев» со стороны их руководителей. Можно привести еще одно свидетельство источников, относящееся к внутренней жизни Тулы. В тексте одной из жалованных грамот Василия Шуйского воспроизводится челобитная темниковского мурзы Ишея Барашева. Челобитная эта, поданная царю 13 октября 1607 г., знакомит нас с другой стороной деятельности руководителей восстания.
Ишей Барашев принимал участие в походе на Тулу князя И. М. Воротынского, был взят в плен и отведен в Тулу, откуда ему в конце концов удалось бежать. В своей челобитной Ишей Барашев и рассказывает о своем пребывании в Туле. Вот этот рассказ в переложении царской грамоты: «…как было дело боярину нашему князю Ивану Михайловичу... (в рукописи пропуск. — примеч. издателей) с воры под Тулою, и он на том деле нам служил и болея явственно, и его взяли в полон, и приведчи на Тулу, били кнутом, и медведем травили, и на башню взводили, и в тюрьму сажали, и голод и нужду терпел, и с Тулы к нам пришел с вестьми»[1450]. Итак, темниковский мурза был подвергнут целому ряду репрессий со стороны восставших и затем заключен в тюрьму. Из перечня репрессивных мер, которые называет Ишей Барашев, наиболее интересным является указание на то, что его «на башню взводили». Это сообщение естественнее всего сопоставить с известной уже нам процедурой суда в восставшей Астрахани. Процедура эта заключалась, как мы видели, в том, что обвиняемых после предварительного допроса вводили на «раскат» и затем или оправдывали, или, в случае осуждения, сбрасывали с «раската». Ключаревская летопись подчеркивает, что «на раскат вводили уже избитых, колесованных, без жил и без пяток»[1451]. Если сопоставить с этим текстом слова челобитной Ишея Барашева, что его «били кнутом, и медведем травили, и на башню взводили, и в тюрьму сажали», то можно предположить, что и в Туле процедура суда включала в себя те же стадии, что и в Астрахани. Очевидно, «битье кнутом» и «травля медведем» были применены к Ишею Барашеву при допросе, а затем последовало уже «возведение на башню», т. е. суд, причем темниковскому мурзе удалось избежать смертного приговора, и он отделался лишь тюрьмой (откуда, очевидно, через некоторое время был освобожден, что и дало ему возможность бежать из Тулы)[1452]. История с Ишеем Барашевым дает возможность на конкретном примере познакомиться с тем, что собой представляла власть в осажденной Туле.
Другим источником, содержащим материал — и притом исключительно красочный — о жизни Тулы при Болотникове, является «Послание дворянина к дворянину»[1453]. Автор «Послания», тульский помещик Иван Фуников, подобно Ишею Барашеву, попал в руки восставших, был доставлен в Тулу и «вкинут» в тюрьму, где и просидел 19 недель, т. е., как можно догадываться, до падения Тулы в октябре 1607 г. В своем «Послании» Иван Фуников, рассказывая о расправе с ним восставших «мужиков», рисует яркую картину жизни в осажденной Туле: «А мне, государь, тульские воры выломали на пытках руки и нарядили, что крюки, да вкинули в тюрьму; и лавка, государь, была уска и взяла меня великая тоска. А послана рогожа и спать не погоже. Седел 19 недель, а вон ис тюрьмы глядел. А мужики, что ляхи, дважды приводили к плахе, за старые шашни хотели скинуть з башни. А на пытках пытают, а правды не знают: правду де скажи, ничего не солжи. А яз им божился и с ног свалился и на бок ложился: не много у меня ржи, нет во мне лжи, истинно глаголю, воистинно не лжу. И они того не знают, больши того пытают. И учинили надо мною путем (!), мазали кожу дважды кожу кнутом».
Рассказ Ивана Фуникова о пытках, которым его подвергли тульские «мужики», раскрывает нам лицо крепостника-феодала, непримиримого врага восставших крестьян, для которого «мужики, что ляхи». С циничной откровенностью автор «Послания» говорит о своих «старых шашнях», за которые он чуть было не поплатился жизнью (характерно, что и по отношению к Фуникову восставшие намеревались применить такую казнь, как сбрасывание с башни!).
Судя по воспроизводимым в «Послании» ответам И. Фуникова во время его пытки: «не много у меня ржи, нет во мне лжи», тульские власти подозревали попавшего им в руки помещика в том, что у него где-то спрятан хлеб. Это делает понятной в условиях осажденной и голодающей Тулы ту настойчивость, с которой восставшие «мужики» пытались добиться от И. Фуникова сведений о ржи. Но автор «Послания» предпочел, чтобы ему «выломали руки», чем выдать сведения о спрятанном хлебе своим классовым врагам, заявляя с торжеством, что все попытки допрашивавших его «мужиков» добиться от него правды не привели ни к чему.
Субъективная цель рассказа И. Фуникова состояла в том, чтобы описать все постигшие его «беды и разорения».
Но помимо воли автора «Послания» он с исключительной силой раскрыл непримиримую противоположность классовых интересов крепостников-помещиков и восставших «мужиков» и столь же ярко показал, в чьих руках находилась власть в осажденной Туле, нарисовав картину того, с какой настойчивостью «мужики», державшие власть в Туле, осажденной Василием Шуйским, боролись за то, чтобы добыть хлеб для голодающего народа, хлеб, укрытый от них их бывшим господином.
Из иностранцев лишь Буссов и Геркман касаются внутренней жизни Тулы во время осады ее Шуйским. Как указывает Ф. Аделунг, Буссов во время осады «находился в Туле и на опыте узнал все ужасы осады, голод и бедствия»[1454]. К сожалению, нам недоступна та редакция записок Буссова, которой пользовался Аделунг[1455]. В тех же редакциях сочинения Буссова, которые опубликованы в издании «Rerum Rossicarum Scriptores Exteri» (т. I) и в «Сказаниях современников о Дмитрии Самозванце», текст значительно переработан и большинство мест, где упоминалось об авторе этого сочинения, исключено. Но если даже оставить открытым вопрос о том, был ли сам Буссов в Туле при Болотникове, то бесспорным фактом является то, что там находился его старший сын, тоже Конрад[1456].
Итак, в описании осажденной Тулы Буссов выступает или в качестве очевидца, или как человек, имеющий сведения из первых рук. Это придает особое значение его рассказу.
Наиболее существенным в рассказе Буссова является то, что он сообщает о деятельности Болотникова. Деятельность эта (помимо руководства военными действиями) развертывалась по двум основным направлениям: поддержание стойкости в осажденных и принятие мер к получению помощи Туле извне.
Длительная осада, голод, особенно в сочетании с наводнением после постройки плотины на Упе, не могли не вызвать внутренней борьбы среди осажденных. По словам Буссова, «казаки и все жители Тулы (ganze Thulische Gemeinde) были очень недовольны Болотниковым и Шаховским, намереваясь схватить их и выдать врагу — Шуйскому»[1457].
Для Шаховского это «недовольство» кончилось тем, что «казаки и горожане Тулы (Kosacken und Bürger in Thula)» посадили его в тюрьму, «заявив ему, что раз он говорил, что Димитрий вместе с ним ушел из Москвы, то он не будет выпущен до тех пор, пока не придет Димитрий и они не освободятся от осады; если же Димитрий не придет, то они выдадут его, как виновника и зачинщика этой войны и кровопролития, его врагу Шуйскому»