В «Повести» Катырева-Ростовского падение Тулы изображается как сдача осажденных под влиянием голода: «И видя собя людие в толицей беде положенных, предаша град царю Василию и оного лживаго царевича предаша в руце его»[1479]. Наконец, «Рукопись Филарета», принимая версию «Повести» Катырева-Ростовского, вводит в свой рассказ момент битья челом тулян Василию Шуйскому: «Туляня ж и сущии во граде, не стерпеша толикова глада и потопления, приидоша ко царю Василию и биша челом о своих винах царю Василью; и онаго лживаго царевича Петрушку и Ивашка Болотникова даша в руце его»[1480].
Таков тот материал, который дают русские источники по вопросу о падении Тулы[1481]. Сопоставление сведений русских источников с данными источников иностранных заставляет, однако, притти к выводу, что ни одна из версий русских источников о падении Тулы не может быть признана верной.
Наиболее важный момент, характеризующий обстоятельства падения Тулы, отсутствующий в русских источниках и подчеркиваемый источниками иностранными, — это переговоры между Болотниковым и Шуйским об условиях капитуляции Тулы.
Каково должно быть наше отношение к этим сообщениям иностранных источников? Для ответа на этот вопрос необходимо рассмотреть всю совокупность сведений источников о падении Тулы — как русских, так и иностранных.
Из иностранных источников, естественно, внимание привлекает прежде всего рассказ Буссова.
В изображении Буссова капитуляция Тулы явилась сознательным актом «царевича» Петра и Болотникова, рассчитывавших таким путем спасти жизнь осажденных. События развертывались следующим образом: «Димитрий все не приходил, и у осажденных в Туле исчезла всякая надежда на спасение. Люди едва держались на ногах от слабости. Князь Петр и Болотников начали переговоры с Шуйским (begonten Knees Peter und Polutnick mit dem Suski zu handeln), заявив ему, что если он сохранит им их жизни, то они готовы сдаться вместе с крепостью. Если же он на это не согласен, то они будут держаться до последнего человека, даже если бы им пришлось поедать друг друга.
Пораженный Шуйский заявил: хотя я поклялся не пощадить ни единого человека из осажденных в Туле, я согласен тем не менее сложить свой гнев на милость и готов даровать им всем жизнь за их мужество и верность присяге, данной ими Вору (einen Worn); пусть они служат мне и будут верны так же, как были верны ему. На этом он целовал свой крест и велел объявить им, что они все будут помилованы. Когда все совершилось, они передали Шуйскому крепость Тулу в день Симона-Иуды 1607 г. (Alss solches geschehen, übergaben sie dem Suski die Festung Thula am Tage Simonis Judae des 1607 Jahres)»[1482].
Нарисовав затем красочную сцену выезда Болотникова из Тулы и диалога между ним и Шуйским, Буссов в заключение сообщает о судьбе Болотникова и Петра. Заняв Тулу, Шуйский «приказал Болотникова и князя Петра вместе с 52 немцами, находившимися с ними в Туле, отправить за приставами (mit Pristauen) в Москву. Немцам была предоставлена свобода идти к своим, князь же Петр и Болотников некоторое время охранялись так, что ни к ним никто не мог приходить, ни они не могли никуда выходить. Шуйский сдержал клятву, данную им обоим так, как и подобало такому человеку, как он. Князя Петра, который, возможно (об этом имеются важные сведения), был царского рода, он приказал повесить в Москве. Болотникова же он послал в Каргополь (nach Kerckenpol), велел держать его некоторое время в тюрьме и, в конце концов, выколол ему глаза и утопил»[1483].
Итак, по Буссову, капитуляция Тулы явилась результатом соглашения между Болотниковым и Шуйским, по условиям которого царь обязался помиловать осажденное войско и его руководителей; расправа же с Петром и Болотниковым квалифицируется Буссовым как акт вероломства со стороны Шуйского.
Буссов не является единственным представителем такого взгляда на обстоятельства взятия Шуйским Тулы. Совершенно так же описывает в своих мемуарах историю падения Тулы архиепископ Елассонский Арсений. Свидетельство Арсения Елассонского представляет не меньший интерес, чем рассказ Буссова. Если Буссов выступает как очевидец (или со слов очевидцев), то Арсений Елассонский, не будучи в Туле, «безотступно» жил в Москве в течение всего времени восстания Болотникова и обладал по самому своему положению доступом к высшим политическим и церковным кругам, что делало его исключительно осведомленным человеком[1484].
Эта осведомленность бросается в глаза и при чтении его рассказа о падении Тулы.
Рассказ Арсения Елассонского имеет следующий вид: «Царь Василий, явившись в Тулу с многочисленным войском, осаждал ее в течение семи месяцев. С трудом она была предана ему после того как царь Василий дал клятву, что он не предаст смерти Петра и воевод, бывших с ним, и что он не причинит вреда ни гражданам, ни городу. И после того как город сдался, царь не сдержал своей клятвы и первого его воеводу Ивана Болотникова отправил в Москву на показ всем. И назначивши в Туле своего воеводу и судей, быстро отправился и сам в Москву, оставив город Калугу и другие города не взятыми... Упомянутого Петра, именуемого сыном царя Феодора, преступивши клятву (царь) повесил, а Ивана Болотникова, как достойнейшего мужа и сведущего в военном деле, и прочих с ним, удаливши в далекое изгнание, умертвил там. Итак, когда все это произошло, весь народ был весьма возмущен и пришел в негодование против царя»[1485].
Таким образом, Арсений Елассонский, подобно Буссову, утверждает, что Шуйский добился сдачи Тулы лишь путем заверений осажденных в Туле, что никто из них, в том числе и их руководители, не будет подвергнут наказанию, а затем нарушил клятву и расправился как с «царевичем» Петром, так и с Болотниковым.
Третьим современником-иностранцем, примыкающим к рассматриваемой версии падения Тулы, является В. Диаментовский. Говоря точнее, в данном случае дневник В. Диаментовского сохранил в своем составе письмо одного из поляков, не названного В. Диаментовским по имени ввиду особо секретного характера его письма. В этом письме и находится известие об обстоятельствах падения Тулы.
Письмо поляка-анонима приводится В. Диаментовским не целиком, а в выдержках («пунктах»), причем пунктам этим предшествует общая характеристика письма: «Некоторые пункты из письма около 25 (ноября 1607 г. — И. С.), одного из наших товарищей, находящегося тут же в Ярославле, но в другом, особом помещении, по некоторой причине. Это письмо он тайно прислал нам, ибо до него доходили вернейшие известия (если это правда)»[1486].
Описанию падения Тулы посвящен 2-й пункт письма, который надлежит привести полностью: «2-е. Петрушка и Болотников несомненно в Москве. Болотников хотел устроить некую штуку, но она у него не вышла. Люди ушли из Тулы по заключенному им договору (za kontraktem jego), а сам он остался в оковах»[1487].
Таково это интереснейшее известие. Несмотря на всю лаконичность его, оно представляет не меньшую, а, быть может, даже большую ценность, чем свидетельство Буссова и Арсения Елассонского. В то время как у названных лиц мы находим известия о Туле уже в обработанной форме, в составе литературных произведений, письмо польского анонима преследует совершенно иную, чисто практическую цель: снабдить находившихся в Ярославле ссыльных поляков достовернейшей и вместе с тем строго секретной информацией. Поэтому, если при анализе известий Буссова и Арсения Елассонского можно и должно поставить вопрос, не преследуют ли их сообщения о данной и нарушенной Василием Шуйским клятве Петру и Болотникову чисто публицистическую цель — тенденциозно изобразить ход событий, связанных с именем Шуйского, — то в данном случае о подобного рода тенденции не может быть и речи, ибо автор письма упоминает о «контракте», заключенном Болотниковым с Шуйским, лишь для того, чтобы излить свою досаду по поводу неискусной (с точки зрения автора письма) дипломатической деятельности Болотникова, обманутого Шуйским, и в то же время выразить удовлетворение тем, что расплачиваться за свои дипломатические неудачи пришлось самому Болотникову.
Рядом с дневником В. Диаментовского следует поставить данные других польских дневников: К. Савицкого (известного в выдержках и пересказе Велевицкого)[1488], Будилы («История Ложного Димитрия») и С. Немоевского.
Савицкий (Велевицкий), излагая историю падения Тулы, также обвиняет Шуйского в нарушении данного им при взятии Тулы обещания: «Он взял укрепленный и важный город Тулу после шестимесячной осады, и овладел там особою Петрушки, около 24 ноября (!). Он и какой-то Болотников были перевезены в Москву 30 октября, и вскоре потом Петрушка, вопреки данному ему обещанию, по приказанию Шуйского был повешен»[1489].
Та же версия содержится и в «Истории Ложного Димитрия»: «Когда осажденные стеснены были водой и голодом, то (Болотников. — И. С.), получив удостоверение от Шуйского, что им всем дарована будет жизнь, сдался ему; но Шуйский, вопреки обещанию и клятве сохранить им жизнь, приведши их в Москву, Петра повесил, Болотникова с 4000 людей утопил»[1490].
Особняком от рассмотренной группы польских источников стоит дневник С. Немоевского.
В изображении С. Немоевского ответственным за гибель «царевича» Петра оказывается не Шуйский, а… Болотников, «выдавший» Петра царю: «Болотников, сговорившись с другими, связали Петрушку и выдали великому князю, а крепость сдали. Государь с благодарностью принял от них это предательство. Петрушку он приказал связанного, на кляче, без шапки везти в Москву; продержав в заключении несколько недель, его вывели на площадь и убили ударом дубины в лоб. Болотникова же, выдавшего его, Шуйский сослал в тюрьму в Каргополь, в 30 милях за Белоозером — по правилу: «господа охотно видят предательство, предателями же брезгуют»