Шуйский, имея уже на плечах второго Лжедимитрия, естественно должен был хотеть как можно скорее избавиться от Лжепетра и Болотникова и потому обещал помилование»[1511]. Ища объяснение позиции Шуйского в особенностях политической обстановки в момент падения Тулы, Соловьев позицию Болотникова — решение начать переговоры с царем — объясняет, однако, чисто психологически: «В страшное время смуты, всеобщего колебания, человек, подобный Болотникову, не имевший средств узнать истину касательно событий, мог в самом деле думать, что исполнил свой долг, если до последней крайности верно служил тому, кому начал служить с первого раза»[1512].
Это последнее звено в аргументации Соловьева является наиболее слабым. Но вместе с тем необходимо признать, что своим источниковедческим анализом известия Буссова и привлечением в качестве критерия для проверки достоверности свидетельства Буссова данных, характеризующих политическую обстановку момента, Соловьев сделал очень много не только для выяснения достоверности известия Буссова, но и для решения в целом вопроса об обстоятельствах падения Тулы.
Главной заслугой Соловьева в анализе вопроса об обстоятельствах падения Тулы является его мысль о том, что возможность переговоров между Болотниковым и Шуйским крылась в самой политической обстановке момента, толкавшей царя к тому, чтобы любым путем добиться прекращения военных действий под Тулой, хотя бы даже ценой обещания помилования вождей восстания. Однако в анализе Соловьева переговоры между Болотниковым и Шуйским рассматриваются как вероятная, но чисто абстрактная возможность. Между тем можно отметить по крайней мере три момента, говорящих в пользу того, что такие переговоры между Болотниковым и Шуйским действительно имели место.
1. Практика того времени знала случаи капитуляции осажденных на условиях предоставления им права свободного ухода из осажденной крепости. Именно на таких условиях капитулировал осажденный турками и кумыками в 1605 г. в Дагестане, в крепости Тарках, воевода И. М. Бутурлин: «С погаными укрепися и взя у них шерть по их вере, чтоб его выпустить совсем»[1513]. Правда, условия капитуляции были нарушены кумыками, и Бутурлин погиб: «Они же черкасы шерстоваху с лестию, и выпустя их (русское войско. — И. С.) на степь, и напустиша на них»[1514]. Но роковые последствия капитуляции Бутурлина не лишают ее значения как показателя того, что самая возможность капитуляции вполне допускалась военной практикой начала XVII в. (более поздним примером капитуляции может служить капитуляция Шеина под Смоленском в 1634 г.).
2. Имеются документальные данные, что тактика Шуйского во время восстания Болотникова включала в себя в качестве одного из приемов борьбы обращения к восставшим с предложениями о добровольной капитуляции на условиях помилования тех, кто капитулирует. Данные эти относятся к Астраханскому восстанию. В одной из своих отписок Шуйскому Ф. И. Шереметев «с товарыщи» подтверждают получение ими царских инструкций, доставленных воеводам 17 февраля 1608 г. Содержание этих инструкций воспроизводится в отписке воевод: «А над астроханскими людьми милосердуючи ты, государь, велел нам, холопем своим, к ним отписати, чтоб оне от своего воровства отстали, тебе, государю, добили челом и вину свою принесли, а ты, государь, по своему царъскому милосердому обычею их пожалуешь, покроешь вины их своею царьскою милостью. А будет они по прежнему своему воровству и измене тебе, государю, вины своей не принесут, и ты, государь, велел на них послати с Москвы многих бояр и воевод с большим нарядом, а с ними многих людей»[1515].
3. Имеются документальные данные и о том, что сами участники восстания Болотникова допускали возможность капитуляции на условиях сохранения жизни и свободы для капитулировавших. Материалы эти относятся также к Астраханскому восстанию. В «Разговорных речах» Прокофия Вразского, содержавших его отчет Ф. И. Шереметеву о поездке к ногайскому князю Иштереку в феврале 1608 г., П. Вразский передает следующее секретное сообщение, сделанное ему князем Иштереком: «[астро]ханские люди крепятца, копают около Астрохани ров, а говорят, де токмо будет к ним под Асторохань боярин и воеводы Федор Иванович Шереметев да Иван Никитич Салтыков, и им де сидеть на смерть, потому что преже того меж их бои были, два года кровь лилась, а будет де токо будет иной хто, а их сиденью мера не возьмет, и они хотят здатца с крестным целованьем, что их не побить и не розослать»[1516].
Приведенные материалы заставляют с гораздо большей степенью доверия относиться к сообщению Буссова о переговорах между Болотниковым и Шуйским. То, что Шуйский предлагал восставшей Астрахани и на что соглашались сами астраханцы — капитуляция на условиях помилования и свободы для капитулировавших — очевидно, могло иметь место и в отношении осажденной Тулы.
При этом бросается в глаза поразительное сходство между тем, как сформулированы условия капитуляции астраханцев в сообщении Иштерека П. Вразскому, и рассказом Буссова об условиях капитуляции Тулы, предъявленных Болотниковым Шуйскому:
Рассказ Буссова о Туле
«Петр и Болотников начали переговоры с Шуйским, заявив ему, что если он сохранит им их жизнь, то они готовы сдаться вместе с крепостью. Если же он на это не согласен, то они будут держаться до последнего человека».
Отписка П. Вразского об Астрахани
Если под Астрахань придет Ф. И. Шереметев, то астраханские люди заявляют, что им «сидеть на смерть»…, а если же будет кто-либо иной, то «они хотят здатца с крестным целованьем, что их не побить и не розослать».
Таким образом, позиция Болотникова в вопросе о капитуляции Тулы (в изображении Буссова) полностью совпадает с позицией восставших астраханцев в вопросе о капитуляции Астрахани (в изображении П. Вразского).
В составе астраханских материалов имеется еще одно очень интересное свидетельство, на этот раз непосредственно относящееся к падению Тулы. Мы уже рассматривали (в главе об Астрахани) эпизод с попыткой Шуйского добиться после падения Тулы капитуляции и Астрахани путем посылки в Астрахань перебежчиков из числа «тульских сидельцев», которые должны были, по замыслу Шуйского, уговорить астраханцев прекратить сопротивление и покориться царю. С перебежчиками были посланы и грамоты, в которых астраханцам сообщалось о падении Тулы. «И астраханские и терские, слышев тое грамоту, многие хотели великому государю... добити челом и вину свою принести». Однако как раз в этот момент в Астрахань приехали «воры казаки» и в свою очередь сообщили о падении Тулы, в результате чего астраханцы «пристали» к этим казакам «и тем боярским грамотам не поверили».
Вся эта история нас сейчас интересует не с точки зрения характеристики положения в восставшей Астрахани, а в совершенно ином плане. Дело в том, что П. Вразский, в изложении которого дошел до нас рассматриваемый эпизод, передает и содержание речей «воровских казаков» к астраханцам. Речи эти имеют следующий вид: «...приехали в Астрахань воры казаки... а сказали астраханским вором, что государевы изменники князь Ондрей Телятевский, да князь Григорей Шаховской, да Ивашко Болотников великому государю… добили челом и вину свою принесли, и Григорьевского холопа Елагина, Илюшку, которой назвался Петрушкою, ко государю привели, а про Растригу затеев воровством сказали ложно, будто он жив на Орле»[1517].
Ознакомление с этими речами приводит к неожиданному выводу, что «воры казаки» точно повторили в своих речах... официальную версию царских грамот о падении Тулы.
Не трудно понять, однако, что причиной такого совпадения между речами «воровских казаков» и царскими грамотами является самый характер того источника, в составе которого дошли до нас эти речи: совершенно так же, как «царь Димитрий Иванович», о появлении которого в Орле говорили казаки астраханцам, превратился у П. Вразского в «Растригу», так и рассказ казаков об обстоятельствах падения Тулы превратился у П. Вразского в официальную версию об этом событии.
Мы не в состоянии, конечно, восстановить то, что в действительности говорили приехавшие в Астрахань казаки. Но некоторое представление о содержании их речей составить все же можно. Дело в том, что если вначале, после прочтения грамот, привезенных в Астрахань перебежчиками, астраханцы собирались «добити челом и вину свою принести», то после речей «воровских казаков» астраханцы уже «тем боярским грамотам не поверили, а хотят де послать… проведывать про мертвого Растригу». Ясно, таким образом, что в результате рассказа казаков астраханцам официальная версия падения Тулы потеряла всякий кредит в глазах астраханцев. Трудно, конечно, сказать, какова была та версия падения Тулы, которую содержали действительные речи казаков. Но отказ прослушавших эти речи астраханцев от своего намерения капитулировать перед Шуйским в надежде на его «царскую милость» делает очень вероятным, что из речей казаков астраханцы могли на примере судьбы капитулировавших «тульских сидельцев» извлечь урок, что в действительности несла капитуляция перед царем.
В рассказе Буссова о падении Тулы необходимо подвергнуть рассмотрению еще один момент, именно: мотивы, побудившие Болотникова пойти на капитуляцию. Сам Буссов изображает дело так, как будто к такому решению Болотникова привел душевный кризис, разочарование в «царе Димитрии», бросившем его на произвол судьбы. В речи, вкладываемой Буссовым в уста Болотникова, последний говорит Шуйскому: «…я был верен своей клятве, которую я дал в Польше тому, кто называл себя Димитрием… Я верно служил ему, он же меня бросил... Я буду тебе верно служить, как я до сих пор служил тому, кем я был покинут»