[1644]. Да моим, государь, грехом недуг не прилюбил, баня дурна да и мовник глуп, высоко взмахнул // тяжело хлыснул, ослез[1645] добре велик и по ся места болит: прикажи государь, чем лечить, а мне, государь, наипаче за тебя бога молить, что бог тебя крепит: дай господи и впредь так творить. Да видех, государь, твоего, государя моего имярек, рукописание, прослезихся и крепости разума твоего удивихся, а милосердия твоего у князя Ивана рыбою насладихся и богу моему за тобя, государя моего, помолихся; да от сна вставая и спать ложась, ей, ей, всегда тож сотворяю. А тем, государь, твое жалованье платить, что за тебя бога молить, да и всяк то говорит: добро де он так творит // Да писал бы, государь, не мало да за великой смутой разума не стало, приклоних бо главу свою до земля рех ти: здравствуй, государь мой, о христе. Аминь. Да, не мало, государь, лет, а разума нет, и не переписать своих бед; розван[1646] что баран, разорен до конца, а сед, что овца. Не оставили ни волосца животца, и деревню сожгли до кола, рожь ратные пожали, а сами збежали. А ныне воистинну живем в погребище и кладем огнище, а на ногах воистинну остались одне голенища и отбились голенища[1647]. Зритель, государь, сердцам бог: не оставили шерстинки, ни лошадки, ни коровки, а в земли не сеяно // ни горстки; всего у меня было живота корова и та не здорова: видит бог, сломило рог. Да, бог сердца весть, нечего есть. Велел бог пожить и не о чем тужить. А я тебе, государю моему, преступя страх, из глубины возвах, имя господне призвах, много челом бью.
А о скорбех постигших нас не вем, что изрещи. Зрение нас устрашает, но, мню, и стихия нам зболезнует. Не единех бо нас постигоша злая, но и всю страну нашу. Земля, юже видел еси благу и населенну, узриша ея опустену и напоену кровми святых: пролияша бо ся крови подобно дождеви, и вместо // пшеница возрастоша нам терния. Узриши церковь божию сетующу и дряхлующу и яко вдову совлечену: красота бо ея отъята бысть иноплеменными, паче ж нашими воставшими на нас, богу тако изволшу. И узриши грады разорены и пожжены, вдовы и старии сетующа и гладом таеми, середняя ж и невесты возхищени и обоимани руками чюжих, и младенцы раздробляемы, и самый той царствующий град, яко шипок красен зимою, противными нашими померзаем. Превосходит бо плач наш паче Вифлеомскаго плача: тамо бо токмо едини младенцы // убиваеми бываху и се число прииде, зде же старии и совершении умом и боголепныи образом и юннии леты и образом и всяк возраст не пощаден бысть. Превосходит воистину и Херсонскаго Устиниянова убиения: тамо бо токмо един град страдаше, зде ж не мала часть вселенныя в запустение положись.
Не прогневайся, что не все беды и разорения пишу: не бо ум мой постигнути или писанию предати возможет, да и тебе скорбь на скорбь не наложу. Твоя ж и моя вся взята быша без останка.
Рукописное отделение Государственной Публичной Библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина, Собрание бывш. Софийской библиотеки, № 1480, л. 152—155 об.
Приложение IVАнглийское донесение о восстании Болотникова
Публикуемый ниже источник был найден профессором международного права Варшавского университета В. Н. Александренко и издан в подлиннике и в русском переводе в 1911 г. в XIV книге сборника «Старина и новизна», в составе (посмертной) публикации В. Н. Александренко «Материалы по Смутному времени на Руси XVII в.»
В 1941 г. русский перевод (исправленный) английского донесения был вновь издан в 13-м томе «Исторических записок», в приложении к моей статье «Английское известие 1607 г. о восстании Болотникова».
Важность английского донесения как источника для истории восстания Болотникова делает целесообразным издание его в качестве приложения в настоящей книге, предпослав тексту документа краткое введение, посвященное вопросу датировки и выяснения личности автора английского донесения.
Документ анонимный и не имеет даты. Однако время написания его устанавливается легко и достаточно точно на основании следующего места, которым заканчивается текст источника: «Болотников бежал с теми из своих людей, которые спаслись, в город по имени Калуга, в 100 милях или более от Москвы, где он укрепился и в течение трех месяцев выдерживал осаду, будучи поддерживаем плодороднейшей частью страны, лежащей между рек Доном и Днепром. Исход борьбы неопределенен». Итак, время написания документа относится к Калужскому периоду в истории восстания Болотникова. Указание на трехмесячную осаду Калуги в сочетании с заявлением автора о том, что «исход борьбы неопределенен», позволяет датировать документ мартом или апрелем 1607 г. (Болотников отступил в Калугу в декабре 1606 г.). Что документ написан не позднее марта — апреля 1607 г., видно и из того, что в нем нет ни малейшего упоминания о «царевиче» Петре (Илейке Муромце), равно как и о Туле[1648].
Автор документа — не только современник, но и очевидец описываемых событий. Это с достаточной определенностью видно из следующего места. Говоря об осаде Москвы войсками Болотникова, автор, сообщив о том, что «большая половина» Москвы была осаждена, замечает: «...другая же часть города, — я не знаю, в силу какого ослепления, — была оставлена открытой, так что могла получать подкрепления войском и припасами, пока слишком поздно они не спохватились, чтобы замкнуть блокаду, но были дважды отброшены с большими потерями».
Менее ясным представляется вопрос о личности автора документа. Чтобы попытаться разрешить этот вопрос, необходимо сказать несколько слов о русско-английских отношениях того времени. Отношения эти характеризуются исключительной активностью со стороны Англии, стремившейся использовать благоприятный момент прежде всего для восстановления торговых привилегий англичан, полученных «Московской компанией» от Ивана IV и утраченных в царствование Федора Ивановича и Бориса Годунова. Несмотря, однако, на интенсивную дипломатическую деятельность, англичанам не удалось вплоть до смерти Бориса Годунова добиться полного успеха, и переговоры последнего английского посла к Годунову, Томаса Смита, хотя и закончились подтверждением права англичан «торговати повольною торговлею всякими товары беспошлинно», как при Елизавете[1649], но вместе с тем содержали и отказ правительства Бориса Годунова от удовлетворения требования англичан на право транзитной торговли с Персией[1650].
Приход к власти Лжедимитрия I был использован английскими дипломатами в Москве, и в декабре 1605 г. Лжедимитрий I дает английским купцам новую «жалованную грамоту», полностью восстанавливающую все прежние привилегии англичан, данные Иваном IV[1651], и разрешает англичанам торговлю с Персией[1652]. Главную роль в этих переговорах играл постоянный дипломатический агент Англии в Москве Джон Мерик. Принимая активное участие в дипломатических делах и до этого времени, Джон Мерик с 1605 г. и во все последующие годы иностранной интервенции становится главным дипломатическим агентом в России и руководит действиями английской дипломатии в Русском государстве. Однако если деятельность Джона Мерика достаточно хорошо известна за период до 1605 г. и еще лучше — начиная с 1613 г., то гораздо менее изучена деятельность Мерика за 1606–1612 гг., и исследователь истории русско-английских отношений XVI–XVII вв. И. И. Любименко признает, что, «к сожалению, многие пункты биографии Мерика остаются до сих пор невыясненными»[1653].
Между тем для выяснения автора исследуемого источника (или круга лиц, из которого вышел источник) очень важно знать, где находился и что делал Джон Мерик в тот момент, описание которого содержится в английском документе. К сожалению, с полной определенностью разобраться в деятельности Мерика за этот период нам не удалось. И. И. Любименко не дает точных хронологических вех в деятельности Мерика за эти годы, ограничиваясь лишь общим замечанием о том, что «главной заслугой Мерика перед компанией были его неусыпные заботы о сохранении привилегии ее, подтвержденной, по его ходатайству, сначала Дмитрием, а потом царем Василием»[1654]. Правда, в примечании к цитированному месту И. И. Любименко приводит весьма важный текст из челобитной торговых людей Московского государства 1649 г., который содержит существенные данные о Мерике. Текст этот следующий: «А во прошлом во 115 году писал ко государю царю и великому князю Василью Ивановичи) всеа Русии аглинской Якуб король с посланником своим с Иваном Ульяновым (Мериком. — И. С.) о поволной торговле подданных его, аглинских гостей и торговых людей. И по указу царя Василья Ивановича всеа Русии писано к Якубу королю, что он, государь, гостей его пожаловал поволною торговлею безпошлинно и свою государеву жалованную грамоту велел им дати»[1655].
Таким образом, в 115 г. Мерик приезжал из Англии с грамотой от Иакова I, вел с правительством Василия Шуйского переговоры о торговле и добился получения новой привилегии для «Московской компании». Но «115-й год» включает в себя промежуток времени с сентября 1606 г. по август 1607 г. и не может поэтому быть признан за точную дату. Не многим больше материала содержит и английская биография Джона Мерика. Отметив успешную деятельность Мерика при Лжедимитрии I, биограф Мерика указывает, что, когда в 1606 г. Василий Шуйский стал царем, «Мерик снова имел успех, добившись возобновления привилегии, дарованной ранее его соотечественникам. Политические волнения, — продолжает автор, — вынудили Мерика уехать на время из Москвы в Архангельск и Холмогоры, и затем, в 1606 г. (