Предоставляя, таким образом, мелким землевладельцам право увеличивать крестьянское население своих поместий (в этом нашла свое выражение основная линия политики Бориса Годунова, как политики защиты интересов помещиков), Борис Годунов, однако, изображал свой указ как акт, имеющий целью облегчить положение крестьянства, провозглашая (во введении к указу), что «царь и великий князь Борис Федорович всеа Русии и сын его великий государь царевич князь Федор Борисович всеа Русии пожаловали, во всем своем государстве от налога и от продаж велели крестъяном давати выход». Эта демагогическая окраска закона 1601 г. объясняется остротой обстановки, создавшейся осенью 1601 г. в результате неурожая и угрозы голода. Именно этими мотивами объясняет издание закона 1601 г. и цитированное выше введение к Уложению 9 марта 1607 г. («Царь Борис Федоровичь, видя в народе волнение велие… переход крестьянам дал, да не совсем»). Что указ 1601 г. был мерой вынужденной и чрезвычайной, об этом свидетельствует самая дата издания указа. Устанавливая «срок крестьяном отказывати и возити Юрьев день осеннего», т. е. 26 ноября (по старому стилю), указ был, однако, введен в действие лишь 28 ноября, т. е. два дня спустя после Юрьева дня, в связи с чем в самом! указе даже было передвинуто время для крестьянских отказов (не за неделю до Юрьева дня и неделю после Юрьева дня, как требовали Судебники, а «после Юрьева дни две недели»).
Обращая внимание на эту черту годуновского указа 1601 г., академик Б. Д. Греков справедливо замечает: «Едва ли мы ошибемся, если допустим, что правительство не собиралось давать указа о выходе и было вынуждено это сделать ввиду особых обстоятельств («волнение велие»)»[136].
Указ 1601 г., однако, не достиг ни одной из стоявших перед ним целей. Ограничения, которыми обусловливалось предоставляемое землевладельцам право вывоза крестьян, не удовлетворяли помещиков, и указ вызвал лишь новый взрыв острой борьбы между помещиками, так что в 1602 г. Борис Годунов был вынужден издать новый указ о вывозе крестьян, полностью воспроизводящий указ 1601 г., но со следующим характерным дополнением: «А из-за которых людей учнут крестьян отказывати, и те б люди крестьян из-за себя выпускали со всеми их животы, безо всякия зацепки, и во крестьянской бы возке промеж всех людей боев и грабежей не было, и силно бы дети боярские крестьян за собою не держали и продаж им никоторых не делали; а кто учнет крестьян грабити и из-за себя не выпускати, и тем быти в великой опале»[137].
Но если в среде землевладельцев указ 1601 г. вызвал лишь «бои и грабежи» из-за крестьян, то он не устранил и «волнения» среди крестьян, что являлось официально провозглашенной целью указа. Напротив, он еще более обострил отношения между крестьянами и помещиками.
М. А. Дьяконову удалось обнаружить документы, из которых видно, что крестьяне по-своему истолковывали указ 1601 г.: на 1601–1602 гг. падают массовые выходы крестьян от землевладельцев[138].
О массовом бегстве крестьян в голодные годы говорит и указ от 1 февраля 1606 г. о сыске беглых крестьян[139].
Положение крестьянства в голодные 1601–1603 гг. характеризуется, однако, не только борьбой землевладельцев вокруг вопроса о вывозе крестьян на свои земли и не только бегством крестьян от помещиков. Во время голода массовые размеры также принял процесс «похолопления» крестьян — превращения их в кабальных холопов. Закон 1 февраля 1606 г. посвящает специальную статью крестьянам, ставшим в годы голода кабальными холопами: «А которые крестьяне в голодные лета… пришли в холопы к своим или к сторонним помещикам или вотчинником и кабалы служилые на себя подавали, а старые их помещики или вотчинники учнут их вытягивати из холопства по крестьянству, и того сыскивати накрепко: будет сшел от бедности и животов у него не было ничего, и тем истцам отказывати: в голодные лета тот помещик или вотчинник прокормить его не умел, а собою он прокормитись не в мочь, и от бедности, не хотя голодной смертью умереть, бил челом в холопи, и тот его принял, в голодные годы прокормил и себя истощил, проча себе, и ныне того крестьянина з холопства в крестьяне не отдавати, а быти ему у того, кто его голодные лета прокормил: а не от самые бы нужи в холопи он не пошел»[140].
Эта характеристика процесса «похолопления» крестьянства помещиками в голодные годы полностью подтверждается материалами новгородских кабальных книг за 1603 г., опубликованных А. И. Яковлевым. Новгородские кабальные книги дают возможность более конкретно представить себе это явление и позволяют дать даже некоторую количественную характеристику процесса закабаления крестьянства (см. таблицу).
Приведенная таблица дает общую картину процесса закабаления крестьянства в голодные годы (по трем Новгородским пятинам). Рассмотрение таблицы позволяет сделать вывод о том, что удельный вес крестьян (вместе с бобылями) в составе закабаляемых был весьма значителен, достигая 16,7 % от общего числа кабал. При этом, как и следовало ожидать, преобладающее место в группе крестьянских кабал составляют кабалы, данные на себя бобылями (81 из 113). Ибо бобыль — это тот же крестьянин, но крестьянин разорившийся, потерявший свое хозяйство и поэтому «не включенный в обязанность нести тягло и платящий лишь более легкий бобыльокий оброк»[141]. Поэтому бобыльство очень часто являлось для крестьянина промежуточной ступенью на пути в кабальное холопство.
Новгородские кабальные книги дают богатейший материал для изучения путей и методов закабаления крестьян и бобылей. Процесс превращения бобыля в кабального холопа можно продемонстрировать на примере Саввы Иванова. Из записи в кабальной книге мы узнаем, что он «жил в бобылех за Герасимом за Ушаковым, и отказал его в срок (в тексте «сорок». — И. С.) у Герасима у Ушакова Тугарин Русинов сын Белавин в 111 году за собя в бобыли жо; а бьет челом в службу от голоду Тугарину Русинову, сыну Белавину и кабалу на собя дает»[142]. Таким образом, Савве Иванову до осени 111 г. (т. е. 1602 г.) удавалось удержаться в бобылях, но его новый хозяин, отказавший его себе (на основании годуновских законов 1601–1602 гг.), окончательно наложил на него свою руку, и 11 июня 1603 г. Савва Иванов вместе с женой превратились в кабальных холопов.
Не менее показательна судьба Петруши, Савурки и Иринки Денисовых. «В распросе Петруша, да Савурко, да Иринка сказали: преж того не служивали ни у кого, жил отец их Денис в бобылех… и отец деи их Денис умер, а мать их Марья Степанова дочь сошла от гладу безвестно, а оне били челом в службу Ивану Оничкову волею. А тот Петруша лет в 13, волосом белорус, очи серы, бел, румян; а Савурко лет в 12, волосом рус, очи серы, губаст; сестра их Ирина лет в 10, лицом руса, очи кари»[143]. Здесь перед нами проходит история целой семьи, разрушенной голодом и оказавшейся в путах служилой кабалы.
Можно отметить еще один момент в процессе закабаления крестьян и бобылей. Двадцатипятилетний Овдийко Колыгин, бивший челом в холопство Тихомиру и Никите Загоскиным, показал: «отец де его живет в бобылех за Тихомиром за Загоскиным»[144]. Так у одного и того же помещика отец продолжал оставаться бобылем, а сын уже опустился на более низкую ступень социальной лестницы.
Это стремление помещиков к превращению в кабальных холопов живших на их землях бобылей и крестьян отчетливо выступает в материалах Новгородских кабальных книг. Так, из 71 кабалы, данной бобылями, 21 кабала была ими дана их прежним хозяевам[145].
Из 23 крестьянских кабал 4 были даны крестьянами их старым помещикам[146].
Следует, однако, отметить, что в обстановке голода и уход крестьянина или бобыля от помещика не спасал его от закабаления. Так, Савва Иванов стал кабальным холопом именно в результате вывоза его от старого помещика Тугарином Белавиным, закабалившим вывезенного бобыля. Другой пример: крестьянин Терентий Андреев, который жил «на оброке» за помещиком Осининым, «вышел от него» осенью 1601 г., а в феврале 1603 г. уже бил челом в холопы[147].
Образуя большую группу в составе закабаляемых, крестьяне и бобыли не являлись, однако, главным источником, питавшим кабальное холопство. Основным резервуаром, из которого феодалы черпали людские массы для закабаления, и в голодные годы по-прежнему продолжали оставаться свободные, еще не закрепощенные элементы в составе населения городов и сел. Давая о себе биографические сведения дьякам, записывавшим служилые кабалы в кабальную книгу, такой человек или просто называл себя «вольным человеком», или добавлял, что «жил походя, по наймам»; «жил в казакех из найму»; был «сапожный мастер»; «портной мастеришко»; «бывал в стрельцах, а ныне де отставлен»; «полесовал, лоси бил»; «коровы пас», а то и просто: «меж дворы бродил»; «ходил по миру, кормился»; или, как сказали о себе две «девки», Марфа и Степанида: «жили в Яжолбицком ряду, под окны х