орили спокойствие в столице[184].
События весны 1584 г. интересны и важны для нас не столько в плане изучения борьбы между политическими группировками в правящих кругах Москвы[185], сколько тем, что исключительно ярко рисуют «московскую чернь» как мощную силу и активный фактор, пытающийся вмешаться в ход развертывавшихся перед ее глазами событий.
Еще большей остроты достигает борьба Московского посада в 1587 г., когда от «заворовавших» «торговых мужиков» московские власти «в Кремле городе в осаде сидели и стражу крепкую поставили».
Свидетельствуя об активном участии городского населения Москвы в политической борьбе, события 80-х годов XVI в. не дают, однако, возможности проследить противоречия внутри самого населения Московского посада, вскрыть противоположность интересов городских низов и посадских верхов.
Принципиально иную черту внутренней жизни русского города сообщает «Повесть о Гришке Отрепьеве». Рассказывая о голоде 1601–1603 гг., автор «Повести», нарисовав картину ужасов голода («то бо есмь аз видех своима очима»), продолжает: «богатых домы грабили и разбивали и зажигали; тех людей имаху и казняху: овых зжигали, а иных в воду метали»[186].
Это замечательное свидетельство современника-очевидца, затерявшееся среди неисчерпаемых богатств «Примечаний» к «Истории государства Российского» Карамзина, вводит нас в совершенно иную социальную атмосферу: водораздел борьбы проходит уже не по линии «посад» — «правительство», а между «богатыми» и голодающими городскими низами, перекликаясь с такими явлениями, как восстание Хлопка[187]. В ином свете предстает и правительство Бориса Годунова. Знаменитая благотворительность царя Бориса, оказывается, сочеталась и дополнялась беспощадной расправой с голодными бунтами, вплоть до самых жестоких и демонстративных казней.
Дальнейшее нарастание социального и политического кризиса в стране не ослабляет, а еще более усиливает классовые антагонизмы в городах.
Поход на Москву Лжедмитрия I вызывает новый подъем борьбы городских низов Москвы. Как известно, этот авантюрист и ставленник польской шляхты широко использовал в своей борьбе за московский престол «царистскую психологию» народных масс, их мечты о «хорошем царе». Но призывы Лжедмитрия к борьбе против Бориса Годунова по-своему истолковывались городскими низами. Разрядные записи за 1605 г. сохранили очень ценные материалы, характеризующие позицию московского «мира», «мужиков», в дни, когда Самозванец приближался к Москве. Приезд в Москву агентов Лжедмитрия, Гаврилы Пушкина и Наума Плещеева, с грамотой Самозванца, призывавшей москвичей целовать ему крест, явился толчком для выступления московских городских низов, направленного против феодальной знати и богатой верхушки посада. События приняли такой оборот совершенно неожиданно и стихийно: «Гаврило Пушкин да Наум Плещеев, приехав к Москве с прелестными грамотами сперва в Красное село и собрався с мужики, пошли в город, и пристал народ многой, и учали на Лобном месте грамоты честь, и послали в город по бояр. И на Лобном месте Богдан Белской учал говорить в мир: яз за царя Иванову милость ублюл царевича Дмитрия, за то и терпел от царя Бориса. И услыша то, и досталь народ возмутился и учали Годуновых дворы грабить; а иные воры с миром пошли в город, и от дворян с ними были, и государевы хоромы и царицыны пограбили»[188].
Таким образом, московский «мир», «мужики», «народ» превратили церемонию присяги Самозванцу в поход против бояр и расправу с ними, причем «народ возмутился» далеко не против одних Годуновых. Из другой записи об этих событиях мы узнаем, что в тот день, когда «на Москве бояре и всякие люди Ростриге крест целовали...», «и тово ж дни в суботу миром, всем народом грабили на Москве многие дворы боярские, и дворянские, и дьячьи, а Сабуровых и Вельяминовых всех грабили»[189].
Внимательный наблюдатель Исаак Масса дает в своих записках ценный комментарий к этим событиям 1 июня 1605 г. По его словам, бояре в Москве «чрезвычайно страшились простого народа (gemeyn peupel), который был нищ и наг и сильно желал пограбить московских купцов, всех господ и некоторых богатых людей в Москве, так что воистину в Москве более страшились жителей, нежели неприятеля или дмитриевцев. Ибо почти все они, то-есть главные начальники, получали письма от Дмитрия, но не подавали вида и ожидали его прибытия или посланий к народу, чтобы каждому приказать, что надлежит делать»[190]. Таким образом, перед нами чрезвычайно рельефная картина: изменники-бояре, тайно связанные с Самозванцем и больше всего боящиеся восстания городских низов, «простого народа», и народные массы, жаждущие расправиться со своими угнетателями и истолковывающие падение годуновской династии как наступление благоприятного момента для сведения счетов со своими классовыми врагами.
Противоположность позиций городских низов и феодальной знати в отношении к политическим событиям отчетливо выступает и в ходе дальнейшего развертывания событий, особенно ярко проявившись во время восстания 17 мая 1606 г. против Лжедмитрия I и поляков. Для этого события мы обладаем ценными показаниями другого очевидца, епископа Елассонского Арсения, оставившего в своих мемуарах описание восстания 17 мая 1606 г. Арсений, подобно Исааку Массе, изображает позицию народных масс Москвы диаметрально противоположной позиции боярства: «Народ Московский, без согласия великих бояр, бросился на поляков и многих бояр, боярынь, многих благородных детей и многих воинов умертвил и отнял у них имущество и оружие их. Великие бояре и дьяки двора и писцы с великим трудом и усилием успокоили неразумный народ, так как он намеревался стереть с лица земли всех пришедших из Польши»[191]. Это свидетельство Арсения представляет особый интерес, так как выявляет противоположность позиций народных масс и боярства в отношении борьбы с польской интервенцией.
Наконец, для времени, непосредственно предшествующего восстанию Болотникова, очень важен для характеристики положения внутри города известный рассказ Конрада Буссова об обстоятельствах избрания царя Василия Шуйского. Говоря о том, как Василий Шуйский стал царем, Буссов подчеркивает огромное значение в этих событиях городского населения Москвы, «пирожников и сапожников» (Piroschnicken und Saposchnicken), будто бы поднесших Шуйскому царскую корону[192]. Не касаясь в плане настоящей работы вопроса о том, насколько соответствует действительности версия Буссова (конечно, решающее значение в избрании Василия Шуйского имели другие силы), следует, однако, подчеркнуть ценность рассказа Буссова в том смысле, что он содержит признание со стороны очевидца значения в это время в Москве городских низов и их позиции в том или ином политическом событии.
Так растущий антагонизм между феодальными господами и верхушкой торгового посада, с одной стороны, и городскими людьми — с другой, подготовлял ту позицию, которую города заняли в ходе восстания Болотникова.
Глава третьяНачало восстания
Обстоятельства зарождения восстания. Смена Василием Шуйским воевод по городам. События в Путивле. Роль князей А. И. Бахтеярова-Ростовского и Г. П. Шаховского в событиях, связанных с началом восстания. М. Молчанов. Социальный состав участников восстания. Роль холопов в восстании. Участие крестьян в восстании. Комарицкая волость и ее роль в момент зарождения восстания. Роль казаков, стрельцов и городских низов в восстании.
Источники не дают возможности точно датировать дату начало восстания Болотникова. Почти все главнейшие источники — и русские и иностранные — лишь в общих выражениях связывают начало восстания с воцарением Василия Шуйского, не уточняя во времени самого момента возникновения восстания[193].
Из русских источников наиболее полно начальный момент восстания Болотникова описывается в разрядных записях: «А как после Розстриги сел на государство царь Василей, и в Польских, и в Украиных, и в Северских городех люди смутились и заворовали, креста царю Василью не целовали, воевод почали и ратных людей побивать и животы их грабить, и затеели бутто тот вор Рострига с Москвы ушол, а в его место бутто убит иной человек. В Борисове городе убили Михаила Богдановича Сабурова; в Белегороде убили княз(я) Петра Ивановича Буйносова; а с Дивен Михайло Борисович Шеин утек душою и телом, а животы ево и дворянские пограбили»[194].
Эта общая картина зарождения восстания может быть конкретизирована и дополнена рядом моментов. По-видимому, толчком к началу восстания послужила замена Шуйским в городах старых воевод новыми. «Новый Летописец», полемически заостряя свой рассказ о посылке Шуйским новых воевод в города, расценивает это мероприятие как форму мести Шуйского своим политическим противникам (в нарушение обещания, данного им в «крестоцеловальной грамоте», не мстить за прошлую политическую деятельность): «Царь же Василей вскоре по воцарении своем, не помня своего обещания, начат мстить людем, которые ему грубиша, бояр, и думных диаков, и стольников, и дворян многих разосла по городом, по службам, а у иных у многих вотчины и поместья поотнима»[195].
Можно думать, однако, что смысл этой смены воевод не ограничивался желанием Шуйского расправиться со своими политическими противниками путем рассылки их по городам воеводами. Наряду с этим Шуйский, несомненно, имел в виду и другое: удаление из состава воевод сторонников Лжедмитрия I. Так, по крайней мере, изображает этот акт Шуйского английское донесение о восстании Болотникова.