То, что Комарицкая волость являлась дворцовой волостью и имела свое особое дворцовое управление, по-видимому, не может вызывать сомнений. Во всяком случае, излагая материалы петровской переписи 1707 г., Г. М. Пясецкий прямо говорит о том, что «в XVIII в. в селе Лугани сосредоточивалось управление всеми дворцовыми имениями Комарицкой волости. Здесь находилась Дворцовая Приказная Изба с дворцовым управителем и становыми старостами, стоявшими во главе управления»[301]. Можно думать, что эта Дворцовая Приказная Изба, как показывает само ее название, уже существовала и в XVII в.
Сложнее обстоит дело с вопросом о пожаловании Комарицкой волости во владение Борису Годунову. Мне не удалось установить, на чем основано утверждение Г. М. Пясецкого о том, что царь Федор Иванович пожаловал Комарицкую волость «со всеми доходами» Годунову. Но если Г. М. Пясецкий и не указывает источников этого своего сообщения (быть может, в основе его лежит местная традиция?), то само по себе сообщение о пожаловании Комарицкой волости Годунову представляется вполне вероятным.
Одно известие у Флетчера придает данному сообщению Г. М. Пясецкого еще больший интерес. Характеризуя доходы Годунова и перечисляя ряд местностей, доходы, с которых шли Годунову, Флетчер указывает, что Годунов получал также 30 000 рублей «out of Rezan and Sever (an other peculiar)»[302]. Середонин в своем комментарии к сочинению Флетчера отождествляет «Sever» с Северской землей и очень скептически относится к данному известию Флетчера, указывая, что «в высшей степени сомнительно, чтобы Борису принадлежали доходы с Рязанской и Северской областей и притом в количестве 30 000 рублей»[303].
Однако такой скептицизм Середонина вряд ли можно считать обоснованным. Прежде всего вызывает сомнение правильность отождествления «Sever» Флетчера с Северской землей. Дело в том, что для обозначения Северской земли Флетчер употребляет форму «Severskoy»[304]. Это отличие названий «Sever» и «Severskoy» отмечено и в русском переводе Флетчера, где «Sever» переведен как «Северск»[305]. Но не имеется ли в виду Флетчером не несуществующий «Северск», а исторический Севск, т. е. Комарицкая волость? Возможность такой постановки вопроса вытекает не только из того, что для обозначения данного владения Годунова Флетчер употребил иное название, чем для Северской земли, но также из указания Флетчера на характер того права, на котором Годунов владел местностью «Sever». Как видно из приведенного текста, Флетчер употребляет для характеристики прав Годунова на местность «Sever» термин «peculiar». Этот термин, подчеркивающий привилегированный характер данного владения, представляет в данном случае особый интерес, так как этим же термином Флетчер обозначает и право владения Борисом Годуновым Вагой[306]. Таким образом, Вага и «Sever» рассматриваются Флетчером параллельно, и «Sever» назван Флетчером «аn other peculiar» именно по отношению к Ваге.
Но характер прав Годунова на Вагу нам известен. По официальной формуле, Годунов получил «в вотчину три городы в Важской земле с великими доходы»[307]. В другом документе — «памяти» «посланника» Василия Шуйского на Вагу, Федора Савина, излагающей содержание царского наказа, — для обозначения прав Годунова на Вагу употреблен термин «владенье»[308].
Итак, то, что русские источники сообщают о характере владения Годуновым Вагой, вполне соответствует той формуле (peculiar), которой Флетчер обозначает права Годунова на Вагу. Но вместе с тем объем прав Годунова в отношении Ваги соответствует тому, что сообщает Г. М. Пясецкий, говоря о пожаловании Годунову Комарицкой волости. К этому следует добавить, что по своему характеру и Вага и Комарицкая волость представляли собой район черных земель, населенных черными крестьянами.
Мне представляется поэтому, что свидетельство Флетчера о доходах Годунова может быть использовано при решении вопроса о достоверности сообщений Г. М. Пясецкого об отношениях между Годуновым и крестьянами Комарицкой волости[309].
Итак, материалы Г. М. Пясецкого о Комарицкой волости раскрывают существеннейшую сторону в ее жизни накануне восстания Болотникова. Вместе с тем, однако, следует признать, что, несмотря на всю важность этих материалов, использование их возможно лишь с известной степенью условности. Но если даже оставить открытым вопрос о том, был ли Годунов «барином» комарицких мужиков, то и те мероприятия Годунова, в которых он выступал как глава государственной власти, оказывали сильнейшее влияние на положение в Комарицкой волости. Среди этих мероприятий, непосредственно примыкавших по времени к восстанию Болотникова, особенно крупным был сбор «даточных» людей в 1604 г.
Сбор «даточных» людей правительством Годунова являлся экстренной военной мерой, своего рода мобилизацией, проводившейся при чрезвычайных обстоятельствах. Мера эта была вызвана неудачами регулярных войск Годунова в борьбе против Лжедмитрия I. Указ Годунова мотивировал необходимость сбора «даточных» людей тем, что в борьбе против Самозванца правительственные войска «вельми оскудеша, овии прельщени тем Вором к нему предалися: многие казаки, забыв к нам (т. е. к Борису Годунову. — И. С.) крестное целование, нам изменили, иные от долгого стояния изнурились и испроторились, в домы разошлись, и тако воям нашим зело умалившимся»[310]. Текст указа, однако, дошел до нас в не вполне удовлетворительном виде (с возбуждающими сомнения датой — 12 июня 1604 г. — и «особенностями языка»)[311] и известен лишь по татищевскому изданию Судебника 1550 г. Поэтому нет возможности более точно представить себе масштабы и порядок сбора «даточных» людей для различных категорий населения (сохранившийся текст говорит лишь о сборе «даточных» людей с церковных и монастырских земель). Но сбор «даточных» людей не ограничивался, конечно, рамками одних лишь церковных и монастырских земель. Разрядная запись о «даточных» людях — комаричанах — свидетельствует о том, что указ о «даточных» людях распространялся и на черное крестьянское население Комарицкой волости.
У нас нет данных о нормах поставки «даточных» людей для того сбора «даточных» людей, который проводило правительство Годунова в 1604 г. Известны, однако, принципы сбора «даточных» людей в 1607 г., когда правительство Шуйского собирало со всех категорий земель— «с сохи по шти человек: по три человеки конных да по три человеки пеших»[312]. Можно также привлечь для сравнения и данные о сборе «даточных» людей в северных русских городах в 1614 г., когда «в среднем с сохи было взято по 10 человек»[313].
Сопоставляя сборы «даточных» людей 1607 и 1614 гг. со сбором «даточных» людей 1604 г., следует признать, что, очевидно, нормы сбора «даточных» людей, проводившегося Годуновым, были (если не для всей страны, то во всяком случае для Комарицкой волости) во много раз выше, чем в сборах 1607 и 1614 гг. Для подкрепления этого вывода достаточно сослаться на то, что с Вятки в 1614 г. должно было быть собрано 300 «даточных» людей, Соль Вычегодская поставляла 100 человек, Устьянские волости — 50, а «все поморские города с Вагой включительно должны были дать около 2000 даточных»[314]. Таким образом, Комарицкая волость дала в 1604 г. больше «даточных» людей, чем их должна была поставить в 1614 г. вся огромная территория русского Севера. Одного этого сопоставления достаточно для того, чтобы признать, что Комарицкая волость занимала в отношении поставки «даточных» людей особое положение по сравнению с другими районами Русского государства и что поставка такого количества «даточных» людей, которого потребовало от комаричан правительство Годунова, являлась совершенно непосильным бременем для «мужиков» Комарицкой волости и должна была вызвать новый рост недовольства среди комарицких мужиков.
Политика Бориса Годунова последних лет его царствования, состоявшая в беспощадном подавлении всяких проявлений борьбы крестьян и холопов против феодального гнета, продемонстрированная Борисом при подавлении восстания Хлопка, ускоряла назревание социального и политического кризиса и усиливала напряженность социальной атмосферы в стране, особенно в южных районах Русского государства, не только насыщенных беглыми крестьянами и холопами, но и являвшихся местом убежища для скрывшихся туда участников восстания Хлопка. До какой степени остроты дошли к этому времени классовые противоречия в южных районах Русского государства, показывает рассматривавшийся нами выше, в иной связи, эпизод с «мужиками» Околенской волости, пришедшими вместе с кромчанами «войной» на «Орловские места» осенью 1604 г. Если орловским воеводам и удалось тогда расправиться с мятежными «мужиками», то это было достигнуто ценой настоящего «боя» с «мужиками», против которых была послана специальная экспедиция («посылка») в виде «сотни», состоявшей, по-видимому, из «годовавших» в Орле дворян[315].
Ясно, что в такой обстановке требовался лишь толчок, чтобы война между «мужиками» и «дворянами» вспыхнула вновь. Этим «толчком» явился поход Лжедмитрия I.
Когда Самозванец появился в Комарицкой волости, то, по свидетельству Исаака Массы, «все (жители) перешли к нему и присягнули ему»