[349] Нас, однако, интересует не столько чисто военная сторона строительства оборонительной системы на юге Русского государства, сколько те последствия, какие имело это военно-стратегическое строительство в плане социальном: влияние строительства оборонительной системы на юге Русского государства на население этих районов.
С. Ф. Платонов, рассматривая в своих «Очерках по истории Смуты» вопрос о колонизации Поля и о деятельности московского правительства по строительству оборонительной системы на южных границах Русского государства, представляет взаимные отношения между этими двумя процессами в виде взаимодействия, в котором «в борьбе с народным врагом, обе силы, и общество и правительство, как бы наперерыв, идут ему навстречу и взаимною поддержкою умножают свои силы и энергию»[350]. В действительности, однако, колонизация Поля и строительство южной оборонительной системы шли не в порядке «взаимной поддержки» «общества» и «правительства», а в процессе острых социальных противоречий и борьбы между свободными элементами населения южных окраин Русского государства и крепостническим государством, ознаменовывавшим свою деятельность по строительству военно-стратегических сооружений распространением на южные районы Русского государства отношений феодально-крепостнического гнета и эксплуатации.
Оборонительная система на южных границах Русского государства представляла собой сочетание укрепленных линий или «черт» с подвижными пунктами наблюдения и разведки. Первый из этих элементов слагался из укрепленных городов-крепостей, промежутки между которыми прикрывались оборонительными валами и засеками. Подступы же к этой постоянной оборонительной системе прикрывались легкими и подвижными элементами обороны в виде наблюдательных постов или «сторож» и разъездов или «станиц».
Вся эта грандиозная военно-стратегическая система протяжением в несколько сот километров требовала для своего нормального функционирования огромного количества людей — и для гарнизонов «городов», и для защиты засечных линий, и для обслуживания подвижных звеньев обороны — «сторож» и «станиц». Столь же крупные людские ресурсы поглощало само строительство основных сооружений оборонительной системы — строительство городов и засечных черт.
Московское правительство разрешало эту проблему людских ресурсов путем создания кадров служилых людей, обязанности Которых заключались в строительстве и обслуживании оборонительных сооружений и в несении военной службы по обороне южных границ.
В соответствии с общим военно-пограничным обликом южных районов Русского государства и основная масса населения этих районов сосредоточивалась в городах или в их ближайшей округе. Именно в процессе строительства городов на территории Поля, развернувшегося в конце XVI в.[351], и осуществлялось включение населения Поля в систему «государевой службы» и вместе с тем и в систему социальных отношений крепостнического государства.
Главная задача, стоявшая перед представителями московского правительства — воеводами, строившими города на южных окраинах: формирование гарнизонов новых городов и создание кадров для несения сторожевой службы, разрешалась ими за счет трех основных источников: 1) привлечения на «государеву службу» вольных казаков, 2) присылки на службу во вновь построенные города служилых людей из центральных уездов и 3) «прибора» на государеву службу различных элементов местного населения, начиная от «гулящих людей» и кончая беглыми холопами и крестьянами. В своей совокупности все эти группы служилых люден и составляли основную массу населения городов русского Поля.
Включение всех названных социальных элементов в состав «служилых людей» сопровождалось для них существенными изменениями в социально-экономическом отношении: вместе с самими служилыми людьми «служилой» становилась и находившаяся в их пользовании земля.
В области земельного вопроса политика московского правительства в отношении населения южных, пограничных городов характеризовалась стремлением ликвидировать свободное заимочное землевладение и превратить земли, освоенные или освояемые в процессе колонизации, в собственность крепостнического государства. Отражая эту политику, царские наказы воеводам по строительству новых городов на Поле предписывают воеводам произвести точный учет всех категорий земель в районе строящегося города: «А как город зделают совсем, и им отписать к государю… да и роспись прислать, а то имянно написать в росписи, каковы около города крепости реки и сколь глубоки… или какие крепости и какова земля, добра ль, или середняя, или худа, и какие леса, и сколь далече лес большой, и можно ль около города пашню и покосы устроити, и сколь далече около города будет пашня и покосы, и на сколько верст по смете пашенные земли, и покосов, и иных каких угодей, рек и лесов и всяких угоден»[352]. Эти земли и угодья и становились основным фондом для раздачи земельного жалованья служилым людям южных городов.
При раздаче земель служилому населению южных районов правительство проводило политику четко выраженного дифференцированного подхода к различным социальным группам в составе служилых людей. Так, тот же самый наказ Богдану Бельскому содержит предписание воеводам, как только они «на том месте укрепятца и город почнут делать», «тотчас послати на Донец и на Оскол и по иным речкам и велети со всех рек атаманом и козаком лутчим быти к себе в город». Воеводы должны были «сказать» атаманам и казакам «государево жалованье»: что царь Борис «пожаловал теми речками Донцом и Осколом и со всеми речками, которые впали в Донец и в Оскол, велел отдать им, донецким и оскольским атаманом и козаком, безданно и безоброшно, и атаманы б и козаки по Донцу и по Осколу по своим юртом жить и угодьи всякими владеть безданно и безоброшно, а государю б те донецкие и оскольские атаманы и козаки служили и вестей проведовали»[353].
Таким образом, по отношению к «атаманам и казакам лутчим» правительство на первых порах ограничивалось лишь санкцией их прав на владение землями и угодьями. Но жалуя атаманам и казакам право жить по своим «юртам» и владеть угодьями «безданно и безоброшно», правительство одновременно обусловливало сохранение этих прав для атаманов и казаков службой их «государю». Это новое положение казаков и атаманов оформлялось составлением росписи — «в которых местех на Донце и на Осколе юрты, и кто в котором юрту атаман, и сколко в которых атаманов, и которыми месты и с которого юрту атаманы и козаки какими угодьи владеют»[354].
Включение казачьих и атаманских земель и угодий в «роспись» с последующей присылкой этой росписи «к государю» означало коренное изменение в характере владения этими землями: из свободного заимочного землевладения они превращались в своеобразные поместные земли, владение которыми было обусловлено несением «государевой службы»[355].
На поместном праве владения получала земли и другая группа в составе служилого населения юга — дети боярские, присылаемые сюда на «службу» из центральных уездов государства. Однако эта группа в составе южнорусских помещиков была количественно невелика и экономически весьма слаба. Так, по подсчетам Миклашевского, по данным писцовой книги 1626 г., в Белгородском уезде насчитывалось 320 помещиков и вотчинников, которым принадлежало 255 крестьянских и 377 бобыльских дворов[356]; в другом уезде, Путивльском, по данным писцовой книги 1628/29 г., на одно поместье приходилось в среднем 1,0 крестьянских и 0,6 бобыльских двора[357]. Незначительному количеству крестьян и бобылей у помещиков Белгородского и Путивльского уездов соответствовали и размеры их земельных владений; на одно поместье в Белгородском уезде (за исключением Донецкой волости) приходилось в среднем пашни 50,8 четей в поле[358], в Путивльском уезде — 49,9 четей[359].
Однако казачьи атаманы и дети боярские составляли незначительное меньшинство по отношению к общему количеству служилых людей южных районов. Основную же массу служилых людей русского Поля составляли служилые люди «по прибору»: стрельцы, казаки, ездоки, вожи, пушкари, затинщики, воротники, кузнецы, плотники и т. д.[360] Именно эти группы служилых людей «по прибору» и определяли общее лицо Польских и Северских городов.
При этом в отличие от верхнего слоя служилых людей южных городов и от служилых людей центральных уездов служилые люди «по прибору» в экономическом отношении не являлись представителями феодального землевладения, основанного на эксплуатации труда феодально-зависимых крестьян и бобылей, но, напротив, сами являлись в той или иной форме или степени объектом феодальной эксплуатации, с той лишь разницей, что в отношении служилых людей «по прибору» в роли эксплуататора их труда выступали не отдельные представители феодального класса, а само феодальное государство.
Экономической основой существования служилых людей «по прибору» являлась пашня, получаемая ими в надел от государства[361]. Но в отличие от поместий земли служилых людей «по прибору», во-первых, имели очень незначительные размеры (10–15 четей в поле)[362], а во-вторых, и отмежевывались эти земли скорее по типу крестьянских, чем помещичьих земель: «Каждой группе служилых людей отдельно от прочих групп, в общей меже, в количестве равном для всех лиц данной группы»