ссовых противоречий между крестьянством и феодалами, какой явилось восстание Болотникова.
Именами Татищева, Щербатова, Карамзина, Соловьева, Костомарова, Ключевского и Платонова исчерпывается список тех представителей дворянско-буржуазной исторической науки, которые с большим или меньшим правом могут быть названы историками восстания Болотникова.
Вряд ли можно признать особенно плодотворными итоги изучения восстания Болотникова в дворянско-буржуазной историографии. Для большинства писавших о Болотникове остались непонятными ни природа восстания, ни его историческое значение. Лишь Ключевский и вслед за ним Платонов приблизились к раскрытию крестьянской природы и антикрепостнической сущности восстания Болотникова. Но и для них восстание Болотникова продолжает оставаться одним из моментов «Смуты», и только.
В общих воззрениях дворянско-буржуазных историков на восстание Болотникова следует искать и ответа на вопрос о причинах неразработанности конкретной истории восстания Болотникова. История крестьянского восстания против феодального гнета не могла рассчитывать на усиленное внимание к себе со стороны представителей дворянско-буржуазной исторической науки. Этим можно объяснить и то, что, как сказано, специальные исследования о восстании Болотникова отсутствуют вовсе, и то, что с выходом в свет в 1899 г. «Очерков по истории Смуты» Платонова, по существу, прекращается изучение восстания Болотникова дворянско-буржуазными историками.
В историографии восстания Болотникова необходимо особо выделить работы М. Н. Покровского и Н. А. Рожкова.
И Покровский и Рожков субъективно противопоставляли себя буржуазным историкам, считали себя марксистами. Однако ни одному из них не удалось преодолеть влияние буржуазной исторической науки и создать действительно марксистскую концепцию истории Русского государства.
Трактовка Покровским восстания Болотникова во втором томе его «Русской истории с древнейших времен» (как и вея эта его работа в целом) должна была, по замыслу автора, означать новое, марксистское освещение вопроса, в противовес старым концепциям дворянско-буржуазных историков. В действительности, однако, Покровский, писавший «Русскую историю с древнейших времен» в период своей наибольшей близости к идеалистической философии Маха — Богданова, не мог дать и не дал марксистского изложения истории России. Исходя из принципиального отрицания возможности объективной исторической науки, Покровский подчинил трактовку событий и явлений русской истории своим политическим симпатиям и настроениям, что придало его изложению глубоко субъективный характер.
Отмеченные черты «Русской истории с древнейших времен» Покровского с исключительной яркостью выступают и в трактовке Покровским восстания Болотникова. Вся характеристика социальной природы восстания Болотникова у Покровского служит одной цели: опровергнуть тезис Платонова, что Болотников ставил «целью народного движения не только политический, но и общественный переворот». Достигает это Покровский приемом столь же наглядным, сколь и демонстративным: ссылкой на грамоты патриарха Гермогена с изложением содержания «листов» Болотникова. Но если для Платонова эти грамоты служат основным источником для характеристики антикрепостнической сущности восстания Болотникова, то по Покровскому получается, что из текста грамот Гермогена, напротив, «видно, как неосторожно было бы утверждать», что целью восстания Болотникова являлся общественный переворот: «Какой же был бы «общественный переворот» в том, что вотчины и поместья сторонников Шуйского перешли бы в руки их холопов, приставших к движению? Переменились бы владельцы вотчин, — а внутренний бы строй этих последних остался бы, конечно, неприкосновенным. Эта неприкосновенность старого строя особенно ясна из другого посула «воров»: давать холопам боярство, и воеводство, и окольничество. Вся московская иерархия предполагалась, значит, на своем месте...»[39]
Характеристику восстания Болотникова Покровский завершает своеобразным разоблачением вождя восстания — самого Болотникова: «Социальную сторону движения представляет собою бывший холоп Иван Исаевич Болотников, по имени которого и все восстание часто называют «Болотниковским бунтом». Но как мало была еще диференцирована эта сторона, видно из того, что и его бывший барин, князь Телятевский, был одним из предводителей той же самой «воровской» армии. Социальное движение только начиналось — разгар его был впереди»[40]. Итак, нет не только антикрепостнической программы восстания Болотникова, но, собственно говоря, нет и самого восстания Болотникова, ибо если одним из предводителей «воровской» армии являлся «бывший холоп» Болотников, то таким же предводителем той же самой армии восставших был «бывший барин» Болотникова князь Телятевский!
Нет необходимости критически разбирать или опровергать трактовку восстания Болотникова, данную Покровским. Столь оригинальная концепция восстания Болотникова не есть результат объективного анализа данных исторических источников. Для Покровского развитый им взгляд на восстание Болотникова явился лишь средством определить свое отношение к крестьянству и его борьбе в XX в., в современную ему, Покровскому, эпоху. Об этом мы имеем свидетельство самого Покровского. В своей речи, посвященной памяти Н. А. Рожкова, Покровский, упомянув о критике Рожковым взглядов его, Покровского, на восстание Болотникова и признав правильность этой критики, сделал следующее заявление — характеристику «Русской истории с древнейших времен»: «Там вообще имелось некоторое принижение массового движения. На книге отразилось жестокое разочарование в крестьянской революции 1905–1906 гг., которая, казалось нам, окончательно собьет самодержавие, но которая ничего не сбила, не только окончательно, но даже приблизительно. И под влиянием этого разочарования я действительно склонен был в своем анализе социальных факторов «Смутного времени» отводить очень мало места крестьянству. В силу этого я даже Болотникова изобразил не как вождя восставшего крестьянства, а как служилого человека, в связи с этим я подчеркивал, что Болотников был холопом кн. Телятевского»[41].
Вряд ли что можно добавить к этой уничтожающей характеристике! Следует лишь констатировать, что с тех позиций, с которых писалась «Русская история с древнейших времен» Покровского, конечно, невозможно было дать марксистскую историю восстания Болотникова[42].
Что касается Рожкова, то, правильно критикуя Покровского в вопросе о понимании последним природы восстания Болотникова, сам он, однако, оказывается столь же далек от марксистского понимания восстания Болотникова, как и Покровский.
В отличие от Покровского, порочность воззрений Рожкова на восстание Болотникова заключается не в отрицании им крестьянского характера восстания Болотникова[43], а в том, что само это восстание оказывается у Рожкова… одним из моментов «дворянской революции в России». Такой взгляд Рожкова на восстание Болотникова вытекает из его общих воззрений на эпоху «Смутного времени». Рассматривая «Смутное время» как «второй момент дворянской революции в России», Рожков видит содержание «Смутного времени» (или, как он его называет, «русской революции XVII в.») в борьбе за власть между дворянством и боярством — борьбе, в которой победителем, в конечном счете, оказывается дворянство. Крестьянству же и вообще «социальным низам» в рожковской схеме «дворянской революции» отводится роль союзников дворянства в его борьбе за утверждение самодержавия. Возможность такого «союза» между дворянством и крестьянством Рожков видит в том, что не только дворянство «видело в самодержавии истинную и верную свою опору», но «даже и крестьянская безземельная масса тяготела к самодержавию», с той оговоркой, что «она не желала лишь крепостного права, узел которого уже начинал затягиваться на ее шее»[44]. Последнее обстоятельство приводило на определенных этапах борьбы к разрывам между дворянством и его союзниками из среды «социальных низов» и сделкам дворянства с боярством за счет «социальных низов»[45], равно как на других этапах оно способствовало образованию блока между боярством и «социальными низами» против дворянства[46].
В эту схему событий «Смутного времени» Рожков вводит и восстание Болотникова, рассматривая участников восстания Болотникова как союзников дворянства в «первом восстании против боярского царя»: «Дворянство в своей борьбе со старыми господами положения, временно достигшими небывалого прежде могущества, стало в лице более смелых и талантливых своих представителей искать себе союзников. Оно не успело еще сойтись с богатыми посажанами и зажиточными крестьянами севера и Верхнего Поволжья вплоть до Нижнего и ухватилось сначала за то, что подвернулось под руку с первого раза: то было восстание крестьян, холопов, казаков, вольных гулящих людей под начальством беглого холопа Болотникова»[47].
Таково существо воззрений Рожкова на восстание Болотникова. Не трудно видеть всю неприемлемость рожковской трактовки восстания Болотникова. Схема Рожкова коренным образом извращает действительный характер борьбы классов в Русском государстве в начале XVII в. Рожков возвышает до степени «дворянской революции» то, что в действительности являлось лишь противоречиями и борьбой внутри господствовавшего класса, класса крепостников-феодалов. Напротив, основной антагонизм эпохи — антагонизм между крестьянством и феодальными землевладельцами — оказывается у Рожкова оттесненным на второй план, а крестьянство, восставшее против феодального гнета, низводится Рожковым до роли простого орудия в руках дворянства в его борьбе за власть.